— А тебе не страшно? — спросила Катя с интересом.
— Нет, не страшно, — отвечала Дуся. — А мне ничего, я же только на раз. Ничего не поделаешь, если это так надо.
— Да, — сказала Катя. — Ничего тебе не сделать. Заработать бы сразу — так где заработать.
— Нет, и не заработать теперь сразу много, — подтвердила со знанием Нина. — Нет, не заработать. Все шабашки сейчас поприкрыли или плотют мало.
И Дуся поехала на главный проспект.
Глава вторая
СТЫДНО
Целый день Иван Петрович не думал о женщинах.
К вечеру все же он больше не смог и подумал.
Сначала он вспомнил про вчерашнюю девушку, но тут же его захлестнула обида.
Конечно, девушка ждет, что он ей позвонит. Она считает, что он теперь должен ей уже позвонить. У нее уже прочно живет убеждение, будто она поступила с ним жертвенно, необычно. Чем же, чем она пожертвовала для Ивана Петровича? Что она может вообще ему отдать? Одну-единственную женщину, что в ней содержится и не больше, а это очень мало, — но сколько при этом на это настроено, сколько обидной зависимости должен он ощутить у нее на глазах, как должен он уступать, даже если не хочется ему уступать, как нападать — если даже в жизни не любил нападать.
— Нет, — сказал себе Иван Петрович, испугавшись. — Я не буду сегодня звонить этой девушке. Я не буду сегодня звонить никому.
«Женщины? — подумал Иван Петрович, стараясь вызвать в себе равнодушие. — Не нужно, достаточно, я уже знаю вперед все, что будет.»
«То есть не нужно куда-то их звать, уводить, уговаривать на что-то, обнимать их руками, -— тут же поправился он, чтобы быть все же честным. — Я и так всех, меня окружающих женщин, всех проходящих, всех встречных, живущих со мной почему-либо рядом — имею немедленно в сердце своем!»
Думая так, он точил свою острую обиду на женщин, хорошо отточил, а потом собрался, спустился по лестнице, вышел из дома, прошелся у выхода взад и вперед, повернул в переулок, миновал переулок, вышел на большую улицу, потом на проспект, ухватил себя пальцами за края рукавов и неспешно двинулся блудить кругом глазами.
Со всех сторон на проспект съезжались люди. Они торопились, бежали, давились в трамвае, вскакивали на автобус, пересаживались, а потом доезжали наконец до проспекта, сразу же затихали, расправлялись и пускались в прогулку: руки вдоль тела, нога за ногой, не спеша.
«Какое у меня наслаждение все-таки от простых моих глаз! — удивился Иван Петрович и даже потрогал глаза свои пальцем. Они выпирали под веками и немного дрожали, торопились раскрыться, только снимется палец. <— Как они цепко хватаются за всё по пути! Больше всего мне, конечно, нравятся люди: как они ходят, как выглядят и одеты. А среди них все же мне интереснее женщины.»
Вот совсем молодые — едва только грудь. Как они вышагивают, шествуют строем, легко кидая ногами подолы от платьев!
Стоит у магазина спокойная, зрелая женщина, не защитив свои колени платьем, не нуждаясь, а он у ней в горсти, склонившись, пишет адрес.
Парни втроем уговаривают на что-то рыжую девушку, а рядом, немного в стороне, отойдя, стоят двё других, уже бесповоротно уговоренные, и спокойно ожидают, не вмешиваясь.
Очень высокая идет по городу вечером совершенно одна и ничего не боится. Кто же к ней пристанет? Не каждый. Не найдется такого, чтоб мог к ней пристать и хотя бы достигнуть плеча.
Иван Петрович смотрел, открыв рот. Как ее обнять, думал он. Как обнимают таких громадных женщин?
Патефон, поставленный не на свою, не под пластинку, слишком быструю скорость, орал в окне верещливым бесполым голосом.
Даже едучи в трамвае, Иван Петрович всегда найдет среди женщин такое лицо, которое может ему соответствовать, то есть с которым внутри у него могла бы установиться связь, и прислонится к этому лицу глазами, ничего не желая в ответ от него. «Почему бы это?» — думал он иногда.
Вдруг Иван Петрович встал на месте. Мимо него выступала красивая девушка в брючках. Он так и вцепился в нее глазами.
Нет, это были не те тонконогие девочки, вынутые из обычной одежды, пересаженные в брюки с мужского плеча, — это был гренадер в светлых, в серых лосинах, туго наполненных всем, что должно их наполнить; с обозначенными впадинами — там, где надо впасть; с нежными линиями зада, в красных модных сапожках, достигших утолщения икр.
— Ишь ты! — воскликнул про себя Иван Петрович. — Какие люди ходят тут в это время! Невиданные люди.
«Какое же наслаждение идет у меня через глаз! — удивился он снова и зажмурился на мгновенье. — Вот шагает обросший телом по бокам и с пуза, при ходьбе нажимает на правую ногу, — у меня и от него наслаждение, от того, что я вижу, как он мощно оброс, как старательно нажимает. Всё же я думаю, что это нечестно! Люди идут и не знают, что мой глаз получает и с них удовольствие. Может, если бы знали, они что-то сделали? Спрятали пузо, измяли костюмы, не шагали, не подмигивали, не писали в горсти.»
— Нет, это все-таки стыдно, — сказал Иван Петрович едва ли не громко, и ему действительно сделалось стыдно.
Глава третья
СОВСЕМ СТЫДНО
«Вот я иду по улице скромно, — думал Иван Петрович (и теперь, действительно, шел очень скромно), — никого не разглядываю больше из женщин, не пристаю к ним с нахальным знакомством, как другие, и это должны они все оценить; сами, сами! меня должны они за это любить, за такую скромность, не похожую на других, несмотря на мое желание с ними знакомиться, то есть с женщинами.»
«Но как бы только они оценили во мне мою сдержанность, как бы не подумали, что просто я занят, просто на них не хочу и смотреть, просто мне и сдерживать нечего к ним 1— они ведь этого не полюбят во мне!»
Иван Петрович заволновался, стал оглядываться и увидел еще одну девушку, которая медленно шла ему навстречу, как-то странно, как на уже совершившееся, на решенное, глядя на него распахнутыми глазами.
Она тоже вольно и, как показалось Ивану Петровичу, несколько грустно шла по асфальту прямыми ногами, одетая в текучую шелковую кофту
— не совсем по погоде; круглые руки болтались у тела вдоль ее хорошего, основательного роста; волосы скобкой повешены над ушами, временами сползают с ушей на лицо. На лице не видно привычки красоваться, а то оно было бы, может, красивым.
«Я бы ей убирал эти волосы от лица», — пронеслось у Ивана Петровича вдруг.
— Возьмите меня с собой! — сказал он неожиданно сам для себя, легко так сказал и пошел было дальше.
Девушка остановилась, обсмотрела его и, вздохнув, проговорила:
— Ну, ладно.
— Значит, что же... пойдем? — сказал растерявшийся Иван Петрович.
— Хорошо, — ответила Дуся. — Только мне нужно будет денег заплатить.
— А, вы такая... — сказал Иван Петрович, слегка испугавшись.
— Да, — подтвердила Дуся. — Я такая.
— А разве такие теперь бывают? — удивился Иван Петрович.
— А как же? — сказала Дуся. — Вот я и есть.
— Ну хорошо, — подумав, проговорил Иван Петрович. — Я согласен. Куда мы пойдем?
— А куда вы меня приглашали?
— Ну, я так... я не знал... ну, в кино или куда там сейчас в общем ходят. В ресторан.
— Нет, в ресторан я не хожу, — сказала Дуся, вскинувшись. — Я никогда и не была в ресторане. То есть меня ухажеры очень часто приглашали и даже тянули, только я не пошла. Я не хотела после рассчитываться с ними.
— Что это значит — рассчитываться? — спросил Иван Петрович.
— Я никогда не любила, чтобы я была должна. Даже в кино если купят билеты, я потом незаметно откуплю в другой раз. А в ресторан столько денег надо сразу, это сколько же нужно работать — неделю! — мне эти деньги зараз тратить жалко, и ему, я думаю, жалко, а все же он тратит? Ну так, наверно, он это с расчетом. Значит, я должна оплатить ему, но я не хочу. Так и не ходила, потому что еще не решила рассчитываться.
— Подождите, подождите, — сказал Иван Петрович и заморгал, не понимая. — Вам же и надо потом рассчитываться, раз вы такая? Или вы не такая? Не пойму.
— Нет, нет, — заверила Дуся. — Я такая. Только я за это ресторан не хочу.
— А вообще-то вам хотелось в ресторан? Интересно?
— Ну конечно, мне интересно, я же там не была. Интересно, но не очень. А меня очень часто приглашали, да я не пошла. Может, потому и приглашали, что не шла. Вон Валя просится, чтобы ее пригласили, а ее не зовут, потому что ей нравится. Я и то говорю: Валя с вами пойдет; ты иди с ними, Валя! — Они же меня не зовут, — отвечает Валя. — Они зовут тебя. -— И обижается. Они-то и правда ее не зовут, а меня приглашают, добиваются, чтобы мне пойти — а всё потому, что я туда не иду.
— А куда же еще? — затруднился Иван Петрович. — Я бы все-таки в ресторан. А?
— Да и чего же в ресторан-то? — удивилась Дуся и по-тихому оглядела Ивана Петровича. — Вы ведь, наверно, не того хотите?
— Не того, — подумав, ответил Иван Петрович.
— Как же мы «то» в ресторане сумеем?
