полка в ограде военного собора. Наместник обратился к офицерам и солдатам с речью, в которой восхвалял их воинскую доблесть, и вручил полку знамя царя Ираклия, взятое из музея.
Чего только не говорили тогда о новом наместнике — человеке в действительности ограниченном и себялюбивом, честолюбивом и крайне жестоком. В устах салонных кумушек он выглядел чуть ли не революционером. С его именем связывали известное широковещательное «воззвание к полякам», хотя его состряпало министерство иностранных дел во главе с Сазоновым. Великого князя называли главой заговора против Николая II, утверждали, что если бы царь не освободил его от поста главнокомандующего, тот освободил бы своего племянника от трона. Недаром царица настаивала на ссылке Николая Николаевича не то в одно из его поместий, не то в Сибирь и, только боясь политического скандала, согласилась послать его на Кавказ… Грузинские князья и высшее дворянство связывали назначение великого князя наместником Кавказа с ожиданием акта о Грузии, подобного «воззванию к полякам».
— Да, да, — уверяли скептиков пылкие поклонники нового наместника, — этого требует высшая политика. Великий князь сделает это хотя бы потому, что его кровный враг — царица — ненавидит Грузию и грузин.
Все это было год тому назад. А сегодня охваченный страхом наместник спешил на вокзал, провожаемый гиканьем, улюлюканьем и бранью солдат.
— Вот какие повороты случаются в истории! — воскликнул Корнелий, увидев своего товарища Джвебе Микеладзе.
Солдаты все еще толпились перед дворцом. А в это время великий князь уже садился в специальный поезд, в который заблаговременно были погружены секретные документы и ценности, вывезенные из дворца.
Стоявший в группе солдат молодой человек в военной форме возмущенно говорил:
— Ишь ты как раздобрился на прощание наш царственный правитель! Точно не с его помощью царь чинил кровавые расправы над народом. А теперь и он за Учредительное собрание, за народ. Быстро обрядился волк в овечью шкуру.
— А ты, товарищ, — заметил кто-то рядом, — поосторожней выражайся… Ты думаешь — свобода слова, а тебя подслушивают свободно, кому велено начальством…
— Ничего, скоро и до новых следопытов доберемся! — возразил молодой человек.
— Какие события, какие события! — снова обратился Корнелий к Джвебе. — Но разве разберешься в этой стихии?
— А ты приходи к нам в кружок, авось там помогут разобраться.
ПЕРВЫЕ ШАГИ
Сила детских впечатлений, запас наблюдений, сделанных при самом начале моей жизни, — основной фонд моего дарования.
Художник П. А. Федотов
1
В начале лета Корнелий надел студенческую фуражку, о которой так давно мечтал. Как-то вечером он пошел в студенческий кружок, собиравшийся у Джвебе Микеладзе на Коргановской улице.
Занимались в просторной гостиной. Эту комнату предоставил студентам отец Джвебе, врач и видный общественный деятель.
В накуренной комнате сидело человек двадцать студентов и несколько гимназистов. Увидев своих друзей — Григория Цагуришвили, Петре Цхомелидзе и Джвебе, Корнелий подсел к ним.
Руководитель кружка Геннадий Кадагишвили, человек лет двадцати восьми, со светло-карими глазами, задумчиво глядевшими из-под очков, сидел за столом рядом с худым чернобородым Еремо Годебанидзе. Оба они, старые студенты, недавно приехавшие из России, считались публицистами, подававшими большие надежды.
Кадагишвили проводил беседу о социальном и экономическом неравенстве людей. Осуждая угнетение сильными слабых, он, словно пастырь, цитировал из священного писания: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в царство божье».
Беседы Геннадия Кадагишвили производили на слушателей сильное впечатление. Когда же этот человек начинал говорить о судьбах Грузии, то дрожащий низкий голос его звучал, точно бас протодьякона, читающего ектенью.
Сидя рядом с Корнелием, Джвебе шептал:
— Как хорошо он говорит!
— Никто не сравнится с ним в красноречии. Ручьем льются слова, как у святого отца Эквтиме Мтацминдского! — заметил Григорий Цагуришвили.
Корнелий, погруженный в собственные мысли, не слышал, казалось, этих замечаний. Ораторское многословие руководителей кружка социал-федералистов не давало ответов на волновавшие его вопросы…
Вскоре кружок Кадагишвили так разросся, что гостиная Микеладзе уже не вмещала всех его участников.
2
Корнелий Мхеидзе, Джвебе Микеладзе, Петре Цхомелидзе, Григорий Цагуришвили и Сандро Хотивари еще гимназистами часто собирались здесь, на Коргановской улице, у подпорной каменной стены, высившейся над Дровяной площадью. Отсюда они взбирались на крышу дома и любовались видом на город. Здесь, в укромном местечке, можно было посидеть, покурить, поделиться с приятелем сокровенными мыслями. Здесь, уже окончив гимназию, друзья решали, чем им заняться в будущем, а иногда с присущей молодости горячностью толковали о политике, обсуждали мировые проблемы.
В одном из журналов только что было напечатано стихотворение Цагуришвили, посвященное памяти матери, которую он любил до самозабвения и портрет которой, как талисман, носил на груди.
Каменная стена на Коргановской улице стала любимым местом Григория, «курганом», где он предавался своим грустным размышлениям. На этой улице жили также его и Корнелия товарищи — Петре Цхомелидзе, Сандро Хотивари и сын адвоката Петя Тарасов. По вечерам здесь любили прогуливаться девицы легкого поведения. Григорий посвятил им полное отчаяния и безнадежности стихотворение «Проститутка», в котором кающаяся падшая женщина сравнивалась с мадонной.
Упадочнические и пессимистические мотивы стихотворений Григорий заимствовал у декадентов и у поэтов возникшей тогда в Тифлисе литературной группы во главе с литературным критиком и лектором Платоном Могвеладзе. Стихотворение «Проститутка» Могвеладзе очень понравилось, и он написал на него восторженную рецензию.
Григорий был, по существу, весьма нравственным, добрым и даже нежным юношей, но свое истинное лицо он нарочито скрывал под маской напускной грубости и цинизма. Его часто можно было встретить с людьми неблаговидного поведения, бездельниками, со всякими подонками общества, и эти связи создавали ему дурную репутацию. Когда по вечерам ему становилось особенно тоскливо, он взбирался на излюбленную каменную стену, ложился на спину и, глядя в ночное звездное небо, повторял прочитанные когда-то строки: «Там неслышно и незримо возникают миллионы миров». Сидевший тут же Петре Цхомелидзе, увлекавшийся естествознанием, астрономией, говорил Григорию:
— Скорость света — несколько более трехсот тысяч километров в секунду. Спрашивается, за сколько же времени достигнет Земли луч света от самой близкой к нам звезды, находящейся от нее на расстоянии двух биллионов километров? Оказывается, для этого потребуется несколько лет.
Юноши недоуменно взирали на небо, где рождались миллионы миров, поражались безграничности времени и пространства и приходили в отчаяние от своего ничтожества перед вселенной. Они не верили в божественное происхождение мира, но в то же время им не хватало знаний, объясняющих тайну мироздания. Сандро Хотивари мечтал о военной карьере, а Григорий не желал знать ничего, кроме поэзии.
3
Корнелий проснулся рано. Всю ночь ему снилась родная деревня, сад, двор с большими ореховыми деревьями, липами — милые, незабываемые картины детства!
Солнечные лучи, падая
