России началась Великая социалистическая революция. На месте рухнувшей империи образовалось первое в мире Советское государство рабочих и крестьян. В истории человечества открылась новая эра.
— Мы идем верной дорогой, — неслись через океаны, пустыни и горы вещие слова Ленина, — на эту дорогу раньше или позже встанут и другие народы.
Но старое яростно отстаивало свое право на жизнь. Контрреволюция упорно собирала силы для борьбы с советской властью. Российская Вандея оказалась неизмеримо грознее Вандеи времен Французской революции XVIII века. Одним из очагов контрреволюции стало и Закавказье, где нашли приют многие сподвижники Керенского, бежавшие из Петрограда и других городов революционной страны.
Закавказье, оторванное от Советской России, направлялось партиями меньшевиков, мусаватистов и дашнаков на путь полного с ней разрыва. Они провозгласили независимость края и образовали вместо Особого Закавказского комитета, связанного своей деятельностью с рухнувшим правительством Керенского, самостоятельную краевую власть — Закавказский комиссариат.
Известно, что грузинские меньшевики ратовали вместе с русскими меньшевиками против самоопределения Польши и Финляндии. Прошло немного времени — и они сами встали на путь явного сепаратизма. Глашатаем его явился созданный, в подражание временам Французской буржуазной революции, Комитет общественной безопасности.
Истинная цель этого политического хода была разоблачена декларацией Краевого комитета партии большевиков:
«Политика Комитета общественной безопасности ясна. Потерпев провал в России, контрреволюция пытается укрепиться здесь, на периферии, на окраине. Этим объясняется их план отделения Закавказья от Советской России».
2
…Перед дворцом остановился автомобиль. Из него вышли главнокомандующий войсками Кавказского фронта генерал Пржевальский, начальник штаба генерал Лебединский и штабные офицеры.
После отъезда из Тифлиса наместника Пржевальский впервые входил во дворец. У подъезда уже не стояли безмолвными изваяниями казаки в красных черкесках. По лестнице то и дело сновали незнакомые люди с портфелями. «Проходимцы!» — с презрением подумал Пржевальский, входя в белый зал. Здесь в ожидании его собрались члены правительства так называемого Закавказского комиссариата.
Генерал с едва заметной усмешкой окинул взглядом собравшихся и уверенным шагом направился к председателю правительства — Евгению Гегечкори, сидевшему в кресле наместника.
Гегечкори встал. Подойдя к Пржевальскому и сопровождавшим его офицерам, он почтительно пожал им руки.
— Милости просим, — произнес глава комиссариата вкрадчивым голосом, указав генералу, начальнику штаба и офицерам места около себя.
Пржевальский сел. Степенная осанка и изысканные манеры Гегечкори произвели на него благоприятное впечатление.
— Заседание Закавказского комиссариата считаю открытым, — обратился председатель к собравшимся. — На повестке дня один вопрос — предложение командующего турецкой армией на Кавказе Вехиб-паши о заключении перемирия. Прошу обсудить это предложение, с тем чтобы решение Закавказского комиссариата легло в основу дальнейших действий правительства и главнокомандующего войсками Кавказского фронта. Прошу выслушать доклад главнокомандующего.
Пржевальский безнадежно вздохнул, раскрыл портфель, извлек оттуда письмо Вехиб-паши и, протерев очки, стал читать.
В зале наступила настороженная тишина. Все чувствовали ответственность, неловкость положения, созданную начатыми без согласия России сепаратными переговорами с Турцией. Потому-то Гегечкори и предпочитал выслушать первым главнокомандующего.
— Господин генерал, — обратился он к Пржевальскому, стряхивая пепел с папиросы в янтарном мундштуке, — прежде чем приступить к обсуждению вопроса, мы просили бы вас информировать правительство о положении на фронте, поскольку от этого будет зависеть наш ответ Вехиб-паше.
Вежливость и тактичность Гегечкори, превосходное знание им русского языка сгладили на время неприязнь Пржевальского к закавказскому правительству, которое он считал главным виновником всех бед и в тылу и на фронте. Теперь он решил свалить вину за все на «агитаторов».
Его сообщение, сделанное глухим, срывающимся голосом, звучало трагически:
— В воинские части и в тылу и на фронте без конца заявляются какие-то люди, называющие себя представителями рабочей партии. Они дезорганизуют армию, разваливают дисциплину, ведут среди солдат пропаганду против войны, подстрекают их разоружать офицеров, самочинно сниматься с фронта и расходиться по домам. С фронта самовольно уходят целые роты и даже полки. Я должен предупредить, что если этой анархии не будет немедленно же положен конец, то скоро от фронта ничего не останется.
Пржевальский умолчал о том, что он утратил власть над армией, что она перешла, по существу, в руки военно-революционных комитетов, что Краевой совет Кавказской армии призвал к поддержке Ленина и Совета Народных Комиссаров, к революционной дисциплине и принял меры против самовольного ухода полков с фронта. Генерал лгал для того, чтобы запугать закавказское правительство, ускорить заключение перемирия и развязать себе руки для поддержки контрреволюционных сил Северного Кавказа.
В действительности уход войск Кавказского фронта начался после заключения перемирия. Часть из них осталась на Северном Кавказе, где шла борьба против контрреволюционных войск.
Когда генерал умолк, Гегечкори вопросительно взглянул на комиссара внутренних дел Чхенкели, словно спрашивая его: «Как быть? Что предпринять?»
Вместо ответа Чхенкели опустил голову, подперев подбородок набалдашником толстой, тяжелой палки.
Из всех членов Закавказского комиссариата, присутствовавших на заседании, Гегечкори считал наиболее талантливыми политическими деятелями себя и Чхенкели. Поскольку Чхенкели молчал, он решил высказаться первым:
— Мы знаем, генерал, от имени какой рабочей партии действуют в тылу и на фронте эти так называемые делегаты, о которых вы только что говорили. Мы примем самые решительные, самые строгие меры против агитации большевиков. Мы сделаем все, чтобы оздоровить армию. Но для этого нужно время, а его у нас нет — нам необходимо безотлагательно ответить Турции на ее предложение. Конъюнктура, конечно, очень сложная и тяжелая… Прошу высказаться по поводу предложения Вехиб-паши.
Слово взял генерал Лебединский.
— По моему мнению, — заявил он, — мы должны незамедлительно сообщить Турции о нашем согласии заключить перемирие, а затем сделать все зависящее от нас, чтобы затянуть как можно дольше переговоры, выиграть время. Я убежден, что анархия в России скоро прекратится. Подождем до созыва Учредительного собрания, а тогда…
— Мне кажется, — заметил комиссар по делам военного и морского министерства полковник Донской, — что решать такой важный вопрос, как заключение перемирия с Турцией, мы не имеем права без России, без русской демократии…
Чхенкели прервал Донского:
— У нас нет возможности ждать созыва Учредительного собрания в России, ибо это может оказаться делом далекого будущего, а мы должны дать безотлагательный ответ. К тому же Турция обращается не к России, а к нам. Совершенно очевидно, что в настоящее время мы не в состоянии поддерживать связь с Россией. Мы отрезаны от нее. Спрашивается: а как нам быть? Мое мнение таково: по вопросу о заключении перемирия с Турцией надо проконсультироваться с правительством Юга России и тогда уже дать ответ Вехиб-паше.
Спор разгорался. Казалось, что из создавшегося положения не было выхода. С одной стороны, новорожденное закавказское правительство не решалось предпринять самостоятельные шаги без ведома России, а с другой — оно понимало, что ему во что
