на стену, плели на обоях златотканые узоры, превращая комнату в какой-то сказочный цветник. В открытое окно доносилось щебетание птиц. Веселый гомон в саду и причудливые узоры на стене создавали впечатление чарующей музыки, которую он слышал когда-то давным-давно, когда был еще совсем маленьким. Все это являлось как бы продолжением сна. Корнелию чудилось, что он снова в деревне, что на зеленое, только что прополотое поле брызжет пронизываемый солнечными лучами веселый майский дождь и на фоне туч сверкает радуга. Он долго лежал в сладостном оцепенении. Потом встал и в одной сорочке подошел к окну.
Взору его предстал залитый утренним солнцем город. Пестрели железные и черепичные крыши. Вдали тянулись подернутые голубоватой дымкой горы. Еще дальше, сливаясь с туманом, в неясных очертаниях виднелся Казбек. В безбрежной синеве неба быстро плыли, точно стая лебедей, белые облака. К окну склонялись ветви акаций, отягощенные белыми гроздьями душистых цветов.
Корнелию вспомнился глубоко врезавшийся в душу отрывок из лермонтовского «Мцыри»:
…Ты перенесть меня вели
В наш сад, в то место, где цвели
Акаций белых два куста…
Трава меж ними так густа,
И свежий воздух так душист,
И так прозрачно золотист
Играющий на солнце лист!
Там положить вели меня.
Сияньем голубого дня
Упьюся я в последний раз.
Оттуда виден и Кавказ!
Быть может, он с своих высот
Привет прощальный мне пришлет…
Туман, висевший над горами, стал постепенно рассеиваться, и Казбек, одетый вечными снегами, величаво засиял в лучах утреннего солнца.
При виде этого сурового великана Корнелий вспомнил легенду о гордом, непокорном Прометее, прикованном цепями к скале, и ему стало стыдно своих слезливых чувств.
Умывшись, он вошел в столовую. После чая Корнелий и Нино прошли в его комнату и сели у открытого окна. Нино была в сером платье с черным передником в мелкую складку.
— Вы, должно быть, крепко спали, у вас даже глаза припухли, — сказала девушка.
— Нет, сегодня как раз я долго не мог уснуть… Все думал о матери. Вспомнилось детство… наша деревня, — устало вздохнул Корнелий.
— Ну ничего, не грустите, скоро вы увидите вашу маму…
— Жалко ее, она там, в деревне, совсем одна…
— Да, нелегко ей…
— Мне так живо представляется сейчас наш дом того времени, когда жив еще был отец. Помню двор с фонарем, висевшим на липе. К моим братьям-студентам часто приезжали товарищи. Они пели русские и украинские песни — «Не осенний мелкий дождичек», «Реве та й стогне Дніпр широкий», «Из-за острова на стрежень», «Дубинушку»… Мне с детства запомнились эти песни, но величие и мощь, грусть и печаль, затаенные в них и так глубоко проникающие в душу, я понял гораздо позже. Особенно очаровывал всех своим бархатным баритоном мой брат Шалва. Тогда в нашем доме часто бывал и его друг, анархист Джаяни. С этим Джаяни мои братья замечательно пели «Марсельезу»… Из всех моих братьев Шалва был самым смелым и решительным. Он участвовал в подпольной работе, хранил у себя оружие, бомбы, красное знамя и погиб в борьбе. Его могила в Кутаисе сейчас совсем заброшена, а нужно было бы украсить ее цветами — ведь Шалва до самой последней минуты своей жизни не переставал говорить о близкой победе революции.
— Теперь я понимаю, почему в вашей памяти так запечатлелся его голос, — печально произнесла Нино.
Искреннее сочувствие девушки до глубины души растрогало Корнелия.
В открытое окно, в лазоревых далях, виднелись вершины горных хребтов.
— Не знаю, почему мною всегда овладевает грусть, как только я начинаю смотреть на вершины дальних гор, — тихо произнес Корнелий. — Они меня манят какой-то таинственностью.
Сидя у окна, Корнелий размышлял о своем будущем. Гимназия осталась позади. Он мечтал об университете. Но до поры до времени придется подождать. В Петроград, Москву, Киев или Харьков его ни за что не отпустит сейчас мать, да он и сам не решится пока поехать. Корнелий старался критически оглядеть пройденный им отрезок жизни, осмыслить свое сегодняшнее положение. Он внушил себе, что тоска и одиночество — самые близкие сейчас его спутники.
— Нино, если бы вы знали, как невыносимо тяжко у меня на душе! — патетически воскликнул он. — Помните, у Чавчавадзе:
Некому думы свои поведать,
Некому чувства поверить свои…
— Корнелий, вы ошибаетесь…
Девушка сказала это как бы с упреком, глядя в голубую даль. Но Корнелий не ошибся, почувствовав в ее голосе не упрек, а сочувствие. Он с восхищением смотрел на нее, любуясь ее стройной фигурой, тугими черными косами, доходившими до самого пояса. Он ждал, когда она повернется к нему, чтобы сочувствие, послышавшееся в ее голосе, прочесть и в ее глазах.
Нино не заставила себя долго ждать. Точно крыло голубя, коснулась ее рука плеча Корнелия. Он привлек девушку к себе, и губы их слились в робком поцелуе первой любви…
Давнишнее желание Корнелия исполнилось. От тоски, на которую он только что жаловался, не осталось и следа. Схватив фуражку, он быстро вышел на улицу. Шел, высоко подняв голову, улыбаясь, никого не замечая, устремившись всем своим существом куда-то вдаль.
Над городом простерлось голубое небо. Никогда оно еще не было таким чистым и прозрачным, как сегодня. И никогда, казалось ему, не было еще такого ослепительно сияющего утра.
Для Корнелия наступили новые, счастливые дни…
Революция резко изменила привычный ход жизни, но Корнелий и его друзья по гимназии все так же собирались на Коргановской улице, все так же увлекались поэзией, спорили об отвлеченных мировых проблемах…
ИЗМЕНА
Жирондисты выражают интересы, главным образом, провинциальной буржуазии. Они подняли на юге мятеж и сомкнулись с силами иностранной и внутренней контрреволюции.
Из истории Франции XVIII века
1
Со времени революционных иллюзий весны 1917 года прошло несколько месяцев. Жаркое лето сменилось суровыми осенними днями. Буре событий, разразившейся в эти дни, суждено было потрясти весь мир. В ночь на 25 октября рабочие Петрограда подняли знамя вооруженного восстания. Зимний дворец был взят штурмом. Временное правительство пало. Глава его Керенский бежал за границу. Люди, мнившие себя вождями и гениями, запутавшиеся в неожиданных для них, стремительно мчавшихся событиях, были сметены восставшим народом.
— В России нет такой партии, — говорил незадолго до этого меньшевик Ираклий Церетели, — которая решилась бы взять власть в свои руки.
— Такая партия есть, — ответил Ленин, — это партия большевиков!
И большевики, возглавившие восставший народ, взяли власть в свои руки. В
