Я знаю о ненастье.
Я сам – ненастье. Что ещё сказать?
Я – ветер. В темноте я дую в темя
Себе, конечно же. Кому ещё?
И впереди меня крадётся время,
И смерть кладёт мне руку на плечо.
И с неба падаю в глаза озёрам,
И сам я – озеро, и рыба я на дне,
И волны поднимаю ветром, разговором,
И в форме я, и в сути я, и вне.
Яв части воинской, которая готовит,
Скорее, мёртвых странных рядовых,
Смиренных, слабых, но никто не остановит
Того, кто остановлен, тих.
Мы не воюем, ползаем, как змеи,
Как волки воем, лаем в стае лебедей,
Как шаровые молнии тоскуем:
«В окно бы залететь кому-то из людей!»
Всё время больно мне и в теле, и вне тела,
И, кажется, я важное забыл…
Мне сердце вынули легко, по ходу дела?
Нет, что-то бьётся там, по мере сил.
И в пустоте ружьё я проверяю –
Стреляю в воздух. И работает оно!
И пулей в ствол берёзы попадаю
И слышу стон, как будто я в окно
К любимой залетел и сильно ранил…
Как с этим жить? Если на маленький лоскут
Пространства – миллионы жизней грани.
Ивопрошают. От меня ответа ждут.
И тем, что жив, уже я убиваю,
Мой взлёт чреват уходомсыновей,
И взяв одной рукой – другой теряю,
Как будто полностью я сделан из ножей.
Полковник наградил, но я не таю
От счастья. Может быть, на склоне лет
Я что-нибудь пойму и наверстаю,
Вы обо мне услышите. Иль нет…
Я – снайпер. Мне сказали это ночью.
Лишили страха. Приказали жить.
И в воскресенье вознестись.
– Так точно!..
***
Здесь, на крыше жили почтовые голуби.
Но теперь в увольнении. Запасные.
И следов нет от ниток, и никто из них не убит,
Письма в несколько слов унося в облака расписные.
В этом здании жили почтовые лошади.
Их забыли в конюшне, как старых ненужных слуг.
Уходили, уменьшившись до размеров волков и кошек.
Одичали и заняли бывший колхозный луг.
А почтовые сумки были когда-то нагружены!
И беременны, в тяжести почтальоны со светлыми лицами шли.
С драгоценными строками:
«Здравствуй, родная!»,
«Ты нужен»,
«Без тебя задыхаюсь в цветной иноземной пыли».
Корабли понимали, зачем они через волны
Напролом, наугад, закрывая глаза от слёз,
Плыли, нежность везя, и были полны
Трюмы буквами-нотами на бумаге из звёзд.
Поезда везли не только посылки –
Навсегда отъезжающих и спешащих домой.
Радость поезда – люди, беседы, пейзажи, развилки,
В грузовом полутёмном отсеке писем– бабочек рой.
Яровесник времён, где нервный взволнованный почерк
Заменён на печатный спокойный слог.
Друг не пишет– печатает несколько строчек:
«Еду. Ждите. В порядке. Устал. Не чувствую ног».
Отдыхают почтовые ящики в доме десятом.
Животы забиты дешёвой рекламой. Задыхаются. Ждут.
По ночам они немы, как вождей снесённые статуи.
В шуме – чавканье мусоропровода. Там отходы крысы жуют.
А когда-то. В парках. Под звуки оркестров.
Как герои и вестники, с разных сторон
Почтальоны входили с горящими свитками в сердце
И с младенцами в пальцах. Или это всего лишь сон?
Но для времени нет пропаж, ускользания. С нами
Всё, что было, и все, кто когда-то ушли.
Ночи. Дни. Появление нового. Чувств отмирание.
Разве топчем мы то, что уже под ногами, в пыли?
Я надеюсь, что сын мой когда-то наполнит чернилами
Перьевую ручку, приготовит бумагу, конверт.
И напишет: «Любимая! Дни без тебя – бескрылые.
Мир без красок, без звуков, уныл и сер.
Моё сердце разбужено. Я бесконечно ясен.
И меняю «я» на огромное «Ты».
И хочу постучаться к тебе. Приготовься, на трассе
Будет всё. И этот маршрут опасен.
И смертелен. Там камни. Шипы. И цветы».
***
Неяркий цвет. Как будто я бездомный.
Частично выключил и зрение, и слух
Вдоль мутной речки, медленной и томной,
Иду, околоколен, болен, глух.
За что умыт дождём и принят
В сегодня, несмотря на то, что сплю?
Зимы частицы где-то растворились
Там. В небе. В сердце. Время подошло к нулю.
И с снега окончательным уходом
Моя любовь на полпути к Земле
Решила умереть, всех напугав своим приходом,
И не коснувшись, канула в золе…
Апрельских дней холодные размахи,
Прохожих лицаи тоски оскал.
Мне надо петь, чтоб не сойти с ума от страха,
Что я тебя навеки потерял.
Сгорела, выгнила, как старая газета,
Вчерашних дней сверкающая ткань,
Клочками птицы гнёзда стелют – это
Обрывки слов. И яйца греет брань,
И слов высоких пламя
Небесными знамёнами плыло.
Вы помните меня? Моё признанье
В пучину мрачную кого-то погребло.
Иду всё тише. Пение всё громче.
И дворники, заслушавшись, сидят,
К стволам весенним-мачтам прислонившись,
Метлу царапают и воздух теребят.
Иду. Пою. Ребёнок просит хлеба.
Воды и хлеба. Только и всего.
И счастлив я. И прорастаю в небо!
И обнимаю. И кормлю его.
Есть в этом мире за пределом страсти
Великая и щедрая рука.
Она даёт так много, что отчасти
Не можем вынести – стары мехи пока.
И нужно выгореть и выболеть причину
Бесчувствия, холодной пустоты.
На минном поле душ хотя бы половину
Снарядов обезвредить, может, Ты
Поможешь мне и постоишь на страже
Тревожных дней? Прошу тебя, прошу!
И просто будешь. Вымою от сажи
Следы войны и снова напишу.
Я напишу слова, которые согреют,
Простые, словно хлеб, зерно, вода,
Жизнь девочкой бежит на склон, где сеют,
Где принимают в лоно навсегда.
***
Мы минуем кратчайший путь.
– Не дай Бог! Не дай Бог!
Посиди со мной, посиди, –
Скажем через огромный срок.
Скажем точно, когда нам любовь
Будет домом, как рыбе – вода.
И как воздух нужна, как кровь,
Окончательно. Навсегда.
Разлетаемся. Эти пути
Поведут нас когда-нибудь
И помогут друг друга найти,
А пока ты меня забудь.
Нужно многое пережить,
Исписаться до дыр, до слёз,
И, страдая, убить миражи,
Смехом стать совершенно всерьёз.
Нам пока бы окна помыть,
И увидеть земли лицо,
И хотя бы сиротство избыть!
И восходит Отец на крыльцо
В виде иволги, что весной
Так поёт,холодам вопреки:
– Сможешь так же? Тогда ты – мой.
Пролетишься со мной до реки?
Пролетишься? Споёшь, как я,
Несмотря на снег и метель?
Улыбнёшься всему? Муравья
Не спугнёшь? Будешь
