— Мама, ты витаешь в облаках, - сказал он примирительно. - Не вмешивайся в чужие дела. Мы всегда жили дружно, но каждый в своём мире.
Поведение собственного ребенка - чужое? Ты весь пропитался делячеством, разучился любить людей. Как я раньше нс замечала — глупая слепая старуха!
Юрий Львович опять начал злиться.
Живёшь как у Бога за пазухой. Что ещё-го надо? По-моему, я вернул тебе все долги с процентами.
Лицо матери побледнело. Сын, которого она, казалось, знает, как себя, потому что одна была ему примером, рассуждал чудовищно.
Она попробовала остановить его упоминанием святого имени.
Но ты забыл про папу.
Покойники нс в счёт.
Зоя Ивановна охнула. Назвать Лёвушку покойником у неё никогда язык не поворачивался. Умер, погиб, а покойник - это что-то неопределённое, обобщённое, Лёвушка таким никогда не был, он был особенным, единственным, и в сё сердце всегда оставался жив. Если закрыть глаза, его можно так отчётливо представить, что хочется потрогать. Она помнила всё и хотела думать, что сын чувствует так же.
Юрисконсульт понял, что сильно обидел мать, а ведь, как бы ни складывались обстоятельства, оиа оставалась для него самым дорогим существом, Сказал в оправдание:
Я был слишком маленьким, когда его не стало, Я его совсем нс помню. Он меня обнимал и целовал, а я не знаю, как это бывает, когда тебя целует отец. Ты прекрасная мать, но я всё-таки безотцовщина, и это печально. Мне его не хватало, я учился защищать себя сам. Это очень нс просто. Иногда теряешь чувство меры. Прости.
Но и эти слова, которые он так аккуратно подбирал, оказались не те.
Память о людях, давших нам жизнь, - устало произнесла Зоя Ивановна, — должна существовать независимо ии от чего. А защищаться, оскорбляя других, безнравственно,
Ты идеалистка.
Нет. Идеалист был папа. И это прекрасно, но для тебя недостижимо .
«Вот и слово найдено! Вот и договорились», - горько подумала старая женщина и почувствовала боль в груди, но не там, где сердце, а глубже. Хотя по комсомольским канонам никакой души нет, болела всё-таки душа. А сердце, тренированное танцами и каждодневным физическим мужицким трудом, было крепким, и теперь оиа об этом искренне жалела, Жить ей, судя по здоровью, ещё долго, а жить так она не хотела.
Глава 16
Положение в квартире на Кутузовском оставалось несносным: Вероника демонстративно не здоровалась, отец молча кивал головой - ни привычного поцелуя в лоб, ни касаний, ни разговоров. Ляля растерялась. Мало того что она осталась без матери и без мужа, но самый надёжный и любимый, самый близкий нс только по крови, ио по духу человек, самый обожаемый с тех пор, как она себя помнит, а помнит она себя, казалось, с пелёнок, ей изменил. Невозможно понять! Это что-то дикое. На папу нашло временное затмение. Нереально, чтобы её многолетнее сродство с отцом разрушила какая-то посторонняя женщина, которой ещё и в помине не было, когда они уже любили друг друга! Он, конечно, тоже мучается, только виду не показывает, иначе эта маска в юбке станет верещать, словно ей наступили на хвост. Надо пойти отцу навстречу, пересилить себя, поплакать и повиниться, хотя никакой вины нет, но это сломает лёд недоверия. Отец же мужчина - от слез растрогается, нс может не растрогаться, и поймёт, что их отношения не имеют касательства к новой жене и находятся совсем в другой плоскости.
Когда всё наладится, возможно, что-то удастся узнать про Макса. Полное отсутствие сведений о судьбе любимого человека нс просто угнетало - ставило втупик. Трудно поверить, что в наши дни мыслимо что-то подобное. Хотя газеты и телевидение пестрят сообщениями о пропаже людей. Но их хотя бы ищут! Она нс сомневалась, папа, если захочет, сможет помочь, ещё не было такой ситуации, которую он не решил. Но для этого нужно вернуть его любовь,
Ляля усиленно обдумывала выход из сложившегося противостояния, когда случилось непредвиденное: позвонила Валя и попросила срочно прийти. Голос дрожал от волнения.
Ольга уже смирилась с тем, что самые плохие вести являются с той стороны улицы, хотя на роковую женщину Валя явно нс тянула, Большакова никогда бы не пошла в квартиру Есаулова по своему хотению — слишком густой поток отрицательных эмоций вызывало общение с любовницей, матерью его детей, женой — кем она там ещё ему приходилась? Но и Валя не решится позвать к себе, если не возникнут важные обстоятельства, которые касаются их обеих. Причина могла быть только одна - Макс. И Ляля помчалась в свою бывшую квартиру, сломя голову.
Она сразу поняла, что права, как только увидела Валино лицо. Оно смеялось и плакало:
Жив! Он жив!
Говори толком.
Да нечего говорить. Велел записать номер телефона и передать, чтобы вы позвонили, но только из автомата,
И все?!
Всё, — Валя от радости бегала по квартире, не находя себе места. - Вы скорей звоните!
Он сказал - скорей?
Нет, он сказал - помалкивай.
«Вот деревенщина, — подумала Ляля, сразу уловив, что помалкивай — ключевое слово,
С ума не сходи. Давай номер,
И, положив записку в карман, отправилась к ближайшим автоматам на станции метро.
Трубка вспотела в руке, сердце колотилось с перебоями, и вдруг родной голос закричал: «Ляля! Это я!»
Дыхание так перехватило, что она ответила не сразу. Слёзы текли прямо в рот.
Где ты? Что случилось?
Случилось. Приедешь, узнаешь. — Макс назвал адрес. - Возьми левую машину. Привези из нашего тайника немного денег и панку, остальное пока нс трогай. Да, еще захвати ботинки — тут ни у кого нет сорок шестого размера. Купи мне новый мобильник, зарегистрируй на вымышленную фамилию. Учти, за тобой могут следить. До встречи.
Дом, указанный Максом, находился в переулке, недалеко от Курского вокзала. Войдя в обшарпанный подъезд довоенной многоэтажки с расхлябанным лифтом в железной сетке, Ляля узнала разрисованные самодеятельными художниками стены - бывала тут пару раз в гостях у институтского приятеля мужа. А вот Макса в полутьме коридора сразу узнать не смогла. Сначала сё схватило клещами какое-то тощее подобие человека с багрово-синим, в засохших струпьях лицом и сумасшедшим блеском в глазах. И только когда Кощей приник к ней шершавыми губами, память вернула дорогой образ. Лялю трясло, как в лихорадке. Макс! Это Маке! Наконец-то! Где он находился почти полгода и что с ним сотворили? Она дотронулась до грубых ссадин и шрамов губами, стараясь нс зарыдать в голос. Никогда нс чувствовала себя такой несчастной и счастливой одновременно.
Он сам был весь в слезах.
Бедная моя! Я виноват перед тобой, — шептал Максим, покрывая поцелуями лицо жены.
Не надо. Мы были счастливы, И опять будем. Это важнее. Откуда только брались слова? Голова и тело горели, словно
в огне. Как сильно она его любила и поэтому чуть нс потеряла. Но что меняет это знание, если невозможно любить меньше?
Его рассказ напоминал дешевый детективный роман, последняя глава которого ещё не написана, Ольга выслушала до конца, почти не перебивая.
- В выходной день, рано утром - я не хотел тебя будить — меня срочно вызвал в кабинет Большаков - якобы произошла трагедия на стройке в Ярославле. В холле холдинга несколько охранников в черных масках сразу набросили мне на голову мешок и затолкали в автомобиль. Везли около часа и освободили в глухом каменном помещении, куда мы спустились но длинной каменной лестнице. П ахло сырым цементом и древесиной — но-видимому, глубокий подвал строящегося дома. Маски тут же принялись меня нещадно избивать, задавая лишь один вопрос - где акции и компромат? Я вспомнил, что как-то сказал Виталию Сергеевичу после развода с тобой: «Если надумаете меня подставить — прокуратура получит интересные документы». Он еще засмеялся: «Ты?! Да у тебя кишка тонка». Но при чем тут акции? Ведь отец мог узнать о них и у тебя. Меня почти не кормили, а били регулярно, даже пробовали пытать и держали в наручниках. Одного истязателя я узнал но характерному разрезу глаз - он приближённый Бачелиса. Через месяц сообразил, что живым нс выйду, а акции нужны юрисконсульту, чтобы завладеть контрольным пакетом и прибрать холдинг к рукам. Ещё через пару месяцев им тоже стало ясно - из меня ничего не выбьешь, а что делать дальше, они нс знали или пока нс решили, видно, убийство в первоначальный план не входило. Тогда меня начали выводить на работу. Строительная площадка - несколько гектаров хвойного леса в окружении высоченного кирпичного забора. Уже возведены подсобные помещения, заканчивалась обкладка мрамором бассейна. Основное здание, в подвале которого меня держали, судя но всему должно иметь четыре этажа, пока дюжина каменщиков трудилась над вторым. Всего на стройке занято с полсотни людей - таджики, узбеки, вьетнамцы. Запуганные, грязные, но сути - рабы: за территорию никого нс выпускали, на ночь загоняли во времянку. Охрана круглосуточная, и по забору — камеры видеонаблюдения. Я прикинул — похожий заказ был оформлен в Болшево на Ярославке для очень видного олигарха, бывшего крупного спекулянта недвижимостью, а ныне депутата Госдумы. В моей папке есть документ, подписанный официальными лицами, по переводу пяти гектаров заповедного леса в обычную дачную землю, а вековые сосны названы кустарником, подлежащим вырубке. Это преступление, впрочем, нынче вполне стандартное, даже массовое. Меня к этому заказу в своё время не подпустили. Все-таки не доверял мне Виталий Сергеевич, и правильно делал. А если ты до сих нор думаешь, что он нс в курсе всего - эдакий любимец простого народа дедушка Ленин, — должен тебя разочаровать. Другое дело, что Большаков не ведает, кто им манипулирует, в какую игру втянут и чем она для него может кончиться. Слишком высокого о себе мнения.
