и от пятидесяти, которыми он под конец соблазнял ее на сделку.
И не в деньгах было дело, а в воспоминаниях.
Своих и чужих.
А также в том, что ее тянуло испробовать «Лейку» IIIc K в серо-стальном исполнении «гектор».
Серия новогодних фото вышла неуверенная, смазанная, какая-то блеклая.
Анжела, чувствуя азарт, дала себе слово, что исправит это, а потом даже записалась в кружок фотодела, в котором, за исключением ее, состояли лишь только мальчишки.
Нина, прознав про новое хобби своей сестры (которую таковой не считала и при каждом удобном и в основном неудобном случае громко об этом говорила, преимущественно в школе), выразила свое фи.
– Ну да, ты еще устройся в обувную мастерскую. Но понимаю, вам, провинциалам, важно быть в состоянии работать руками. Потому что головой не умеете!
– А ты ею еще и ешь! – заявил Ванька. Он в подобных семейных разборках всегда был на стороне Анжелы. – Ну и красишь то, что на ней растет, в кошмарный цвет выделений болотной кикиморы!
Новый цвет волос Нины был действительно несколько эпатажен.
Именно Ванька отыскивал для Анжелы объекты для съемок – она искала не сколько необычные места, сколько нетипичные ракурсы обычных предметов.
И знала, что, как и Нине, первой жене Демидыча, ей нравится больше фотографировать предметы, здания, животных и природу, а не людей.
Тут у Ваньки было настоящее чутье – сам он фотографировать не тянулся, а когда взял камеру в руки и едва ее не грохнул на асфальт, вообще зарекся.
Зато воображения у него было хоть отбавляй, и его советы Анжела быстро научилась ценить.
– А вот воробья, только вид сзади. И на веревке, на которой чужие трусы висят. Или вон тот валун, но так, чтобы он на животное походил. Или посмотри, на скамейке: белка, которая пытается засунуть голову в пивную жестянку…
Вместе с книгами от родителей Вальки пришла и спасенная с пепелища единственная фотография Нины: большая черно-белая бабочка на черно-белом подсолнухе.
Сколько ни смотрела на нее Анжела, не могла налюбоваться: какая простота композиции и четкость исполнения, а в то же время непонятная загадочность и даже скрытая мистика.
Как это только у автора вышло?
Анжела и сама была бы рада научиться, но что-то не получалось, да и в кружке фотодела такому не учили.
Под фотографию бабочки она заказала рамку и повесила ее у себя в комнате над кроватью.
Нина-младшая, комната которой была завешана отечественными и зарубежными идолами попсы и кинематографа, открыто над ней смеялась.
– А почему бабочка, а не гусеница?
Ванька ей объяснил:
– Потому что бабочка – она и есть гусеница, пусть и бывшая. Или ты не знала, Нинусик?
Кажется, Нинусик, в школе не особо преуспевавшая, в самом деле не знала, откуда берутся бабочки.
К лету у Анжелы уже накопилось приличное количество негативов с отснятыми кадрами, однако за исключением двух-трех они ей не нравились. Ванька уверял, что это очень круто, но она ему не верила, считая, что это слова влюбленного в нее подростка.
Ближе к каникулам в школе объявили, что идет муниципальный ученический творческий конкурс. Можно было представить рисунок, эскиз, гравюру или фотографию. Каждый класс должен был представить как минимум одну из категорий.
И едва классная это перечислила, Нина тотчас подняла наманикюренную руку.
– Нина, ты хочешь принять участие? – искренне удивилась классная: Нина художественными талантами, если речь не шла о новомодной прическе или крутом прикиде, не отличалась.
– Да нет же, зато она хочет! У нас весь дом ее работами завален. Там наверняка масса шедевров!
И коварная сестрица указала на побелевшую от ужаса Анжелу.
Классная, ринувшись на нее, как коршун на добычу, заявила:
– Отлично! Значит, материал уже имеется? Тогда мы можем предоставить прямо хоть завтра!
Анжела с трудом из себя выдавила:
– Но я не могу, там нет ничего подходящего…
Нина заверещала:
– Есть, есть! Например, задница дворовой кошки. Или тетка в красных легинсах, которая ногой в лужу наступила. И самый главный шедевр – собачья кучка, над которой всходит солнце!
Класс грохнул, и учительница нахмурилась:
– Это в самом деле такие мотивы?
Были и такие, но Нинка, конечно же, все переврала. И вообще, солнце над собачьей кучкой не всходило, а заходило.
И вообще, и Ванька, и сама Анжела считали это одной из лучших работ.
Нина кивнула, и классная тяжко вздохнула.
– Гениально! – пропел кто-то из дружков Нины. – А разрешите вопрос задать?
Классная устало махнула рукой.
– Почему задница кошки, а кучка собачья? Какой-то когнитивный диссонанс!
Класс снова грохнул.
А Анжела даже была рада, и пусть издеваются, лишь бы отстали от нее со своим конкурсом.
– Значит, ничего путного нет? – спросила классная, и Анжела не знала, как ответить и что дать. Она считала, что есть, причем много, но не желала повышенного внимания к своему хобби.
Потому что это было ее – и только ее.
И занималась фотографией она для себя, а не для всяких конкурсов.
– Нет, – заявила она, и классная переключила свое внимание на новую жертву, к своему несчастью, выжигавшую по дереву.
Ванька, узнав о том, что Анжела в конкурсе участвовать категорически отказалась, был безутешен и пытался ее переубедить.
– Но там действительно много крутого! Это даже не школьный уровень, а выше!
Анжела резонно заметила:
– Во-первых, не верю. А во‑вторых, какой-нибудь Джексон Поллок свои картины тоже не в школе выставляет!
– И не может, потому что еще в пятидесятые годы умер! – заявил всезнайка Ванька. – И вообще, он художником был, а ты фотограф.
Но переубедить Анжелу ему было не под силу, и та с облегчением восприняла новость о том, что на муниципальный конкурс от их класса делегировали несчастного мастера по выжиганию, а от нее отстали.
Каково же было ее изумление, когда ей пришло по почте приглашение на торжественную церемонию оглашения победителя муниципального конкурса. Сначала Анжела ничего не понимала, а потом, сообразив, потребовала от Ваньки объяснений.
Тот раскололся быстро.
– Ну да, а что здесь такого? – заявил он. – Ведь в конкурсе все могут принимать участие, а у тебя талант есть! Вот я и послал им несколько твоих работ!
Этих работ, как выяснилось, было семнадцать.
Анжела обиделась на Ваньку не на шутку. Еще чего, это ее творчество, и он им не распоряжается.
Она дулась на него два дня, даже не разговаривала и не удостаивала вниманием, а тот в итоге пришел мириться.
– Извини, пожалуйста, – сказал он, – но если хочешь от меня услышать, что мне жаль, то не услышишь. Потому что мне ничуть не
