чтобы расходовать его в полном опасностей путешествии. Для того, чтобы использовать этот суперкомпьютер, требовались покой, отсутствие внешних опасностей и обильные количества глюкозы. Сколько бы я ни размышлял, столько приходил к одному и тому же выводу — надо подождать. Дождаться окончания этого дурацкого побега, обеспечить нас финансами и местом жительства. И, пусть это звучало подло, как можно сильнее привязать к себе Кениру, чтобы потом воспользоваться ею в деле освобождения госпожи. То, что Кенира и я являемся членами одной религии, задачу сильно облегчало.
Я был сам себе противен и казался себе лидером секты, пользующимся неопытностью и наивностью юных неофитов для достижения каких-то своих корыстных целей. Но при этом прекрасно понимал, что другого пути у меня-то и нет.
Не в силах совладать с собственными мыслями, я вскочил с кресла. Взмах руки — кресло, телевизор и стены пропали, растворившись в привычных лиловых облаках. Отвечая буре, бушующей у меня в душе, облака заклубились и потемнели. Я закрыл глаза в тщетной попытке успокоиться.
Тёплая волна окатила мою душу, я почувствовал лёгкое дуновение ветерка, несущего знакомый цветочный аромат. Я открыл глаза. Передо мною стояла Ирулин, и она улыбалась.
— Госпожа! — воскликнул я.
— Здравствуй, Ульрих! — сказала она. — Счастлива тебя увидеть вновь. Вдвойне счастлива, что ты добился того, чего так желал. Ты меня весьма удивил.
— Я не мог вас подвести. Не имел права ради своей мелочной мстительности осквернять вас, ваши силу и самость. Я ненавидел Нриза, но при этом он был не кем-нибудь, а мной самим. И теперь действительно он — это я. Скажите, госпожа, если бы я выбрал другой путь, если бы уничтожил себя… меня… его, что бы со мной произошло?
Богиня сделала шаг вперёд и заключила меня в объятия, положив руку на голову. Из-за разницы в росте моя голова очутилась у неё на груди, как у ребёнка, прижимающегося к груди матери. Из её руки на моей голове струился поток тепла. Я вспомнил недавние инсинуации Кениры и густо покраснел.
— Ты избавился бы ото всех запретов и ограничений, — наконец, сказала богиня. — Получил бы всё то, чем обладал Нриз, по праву победителя.
— Значит, сохранив Нризу жизнь, я сделал только хуже? — с опаской задал я вопрос. — И, не послушавшись ваших слов, может всё испортил? Ведь теперь возникло ещё одно препятствие на пути к вашему освобождению.
— Глупец! — ответила она, но я не слышал в голосе гнева. — Да, я готова была изменить свою суть и аспекты, которыми повелеваю. Да, меня нисколько не беспокоили эти перемены. Но! Ты дитя моё, мой возлюбленный паладин. Не имеет значения, стану я свободной или нет! Что я буду за богиней, если моим детям придётся жертвовать своей сутью ради моей свободы? Ты сделал выбор, и этот выбор хорош. Только благодаря тебе, благодаря пути, который ты выбрал, мой аспект душевного исцеления стал намного сильнее. Только благодаря твоей вере и твоим поступкам я являюсь большим, чем была совсем недавно.
— Госпожа! Не сомневайтесь, я вас освобожу! Клянусь! Клянусь своей любовью к вам и своей преданностью.
— Глупый Ульрих. Ты так до конца и не понял. Для той, чем я являюсь, свобода не так уж и важна. Более того, благодаря тебе я, хоть и нахожусь в плену, но вместе с тем полностью свободна. Неважно, заточена ли я в цитадели твоего врага, сижу ли в темнице, или парю над туманами утренних сумерек. Бог — это его последователи. И что хорошо этим последователям, то хорошо и богу! Если, конечно, — неожиданно усмехнулась Ирулин, — это не бог, получающий силу от страданий. Тогда наоборот, богу хорошо, когда им плохо.
— По-настоящему хорошо мне станет, когда буду знать, что богиня, которую я люблю всем сердцем, не будет висеть, распятой на алтаре! — упрямо мотнул головой я. Но так как моя голова всё так же располагалась на груди Ирулин, я лишь глубже зарылся лицом в декольте её туманного платья. Вновь вспомнились пошлые намёки Кениры, напрочь сбивая весь настрой торжественного благоговения, и я снова покраснел как помидор.
— Что же, да будет так! — сказала богиня. — И не могу сказать, что не рада твоему рвению.
Пусть я являлся её паладином, но при этом во сне снова становился сорокашестилетним здоровым и полным сил мужчиной. А Ирулин, моя богиня, всё так же оставалась прекрасной женщиной с восхитительной фигурой. И подобное положение, вернее, мои физиологические реакции на него, не никак не подходили для дитя, сжимаемого в материнских объятиях. Чтобы не усугублять ситуацию и не доводить до святотатства, я отстранился от объятий и спросил:
— Как вы, госпожа?
Вопрос был задан, чтобы скрыть неловкость, но это не значило, что он не являлся самым важным предметом разговора. Последняя встреча с Ирулин прошла скомкано. Вернее, богиня явилась в час нужды, чтобы вытащить из беды задницу своего глупого паладина, так что поговорить толком и не получилось.
— Я? — засмеялась богиня. — Я чувствую себя прекрасно, намного лучше, чем до недавних пор. Как же иначе, ведь число моих последователей удвоилось!
— То есть Кенира, присягая вам…
— Да, удивительно искреннее и преданное дитя. Она стала бы прекрасной жрицей, но… Я неспособна Явиться, чтобы возвести её в сан. Так что придётся тебе пока что побыть единственным проводником моей силы.
— Ирулин, госпожа моя, повелительница моих сердца и разума! Я обещаю, клянусь своей жизнью и душой, что или освобожу вас, или умру, пытаясь!
Она провела нежной рукой мне по щеке, улыбнулась и проказливо шевельнула своими эльфийскими ушами.
— Мне больше нравится первая часть твоего обещания. Я знаю
