В.В. Виноградов как-то заметил, что средний род – это свалка, куда русская грамматика с осторожным недоверием отправляет всё непонятное, иноземное. Если социум заменит подспудную нежелательность общим одобрением, то системное противодействие его принятию и освоению может угаснуть. Происходящее в категории среднего рода окажется чувствительным ударом по флективной грамматике (картинка 7.7).
7.5. Казань-университет лучше, чем ФГБОУ ВПО «Казанский (Приволжский) федеральный университет»
При сочетании двух существительных (скажем, фестиваль, джаз), одно из которых определяет другое, почитатели русской грамматики знают два решения проблемы. Первое: определяющее ставится в родительном падеже после определяемого – фестиваль джаза. Второе: от него образуется прилагательное и помещается впереди определяемого – джазовый фестиваль. Третьего не дано, но его заставляет найти наплыв иноязычных слов вроде шоу, которые не склоняются и от которых не образуешь прилагательное. Проще всего поставить такое слово перед определяемым, снабдить на всякий случай дефисом и представить, будто это импортное несклоняемое прилагательное: шоу-бизнес, шоу-клуб (ср. также шоумен). Такие конструкции с несклоняемой первой частью не похожи на сложные или составные слова, отчего их предпочтительно называть биноминами.
С конца ХХ века новый способ пришёлся ко двору: шоп-тур, шоп-туризм, шоп-турист, шоп-рейс, топ-модель, топ-менеджер. По примеру аудио-, видео– предлагается заодно видеть и в бизнес– и траст– несклоняемые прилагательные: бизнес-школа, бизнес-клуб, бизнес-туризм, траст-фонд, траст-банк. Хотя, в отличие от бизнеса, который не даёт прилагательного, траст склоняется и образует трастовый; предпочитают игнорировать фонд траста или трастовый (умолчим уж, что последний можно было бы именовать вполне по-русски: доверительный фонд, фонд доверия).
Более того, новая конструкция переносится и на русские слова: Горбачёв-фонд (с неизменяемой первой частью) как официальное название вытеснило прежние возможности: Фонд Горбачёва, Горбачёвский фонд (Горбачёвка). Как не вспомнить славные библиотека Ленина (со вставкой имени – формальным свидетельством, что имя присвоено указом Верховного Совета), Ленинская библиотека, ласковое стяжение Ленинка. Появились уже Дягилевъ-центр, Гоголь-центр («Руководитель Гоголь-центра провоцирует публику ремейком… “Братьев Карамазовых”» (РГ. 2013. 5 июня); «В Гоголь-центре годовщина» (РГ. 2014. 5 февр.). «В Сочи открывается экстрим-парк под названием “Роза-хутор”» (РГ. 2013. 3 февр.). Раньше, вероятно, назвали бы «Хутор роз» или «Розовый хутор».
В бакинском метро давно были Шаумян-станция, станция Шаумян (а не станция Шаумяна или Шаумяновская). В новейших переводах появились Ванс-авеню, Крамер-бульвар, Уэлсли-колледж. Гарвард (или даже Харвард) – университет заменил привычные Гарвардский университет, университет Гарварда. У В. Аксенова в сочинении «В поисках грустного беби» (New York, 1990) находим Пенсильвания-авеню, шоу-бизнес, секс-коммерция, флаг-башня и даже салат-бар («В салат-баре мы отоварились ещё овощами»), бюро-шедевр (в значении «бюрократический шедевр»: «Теперь, при всём желании, к нашим бумагам невозможно придраться – совершенство! Бюро-шедевр!»). В. Аксёнову принадлежит и вынесенное в заголовок ностальгическое Казань-юниверсити: «Март, студенческая местность близ Казань-юниверсити». Оно ведь экономнее, понятнее, эстетичнее, во всяком случае лучше тяжеловесного монстра, изобретённого нынешними чинушами, – ФГБОУ ВПО «Казанский (Приволжский) федеральный университет».
Вообще в русском языке много разнообразных образований – от древних баба-яга, бой-баба, жар-птица, царь-девица, царь-пушка, душа-человек (в смысле «душевный»), новых полужаргонных, заимствованных джаз-крошка, стиляга-брюки до терминов генерал-майор, капитан-наставник или альфа-частицы, резус-фактор, цирроз-рак, Х-лучи. Разнообразие это усиливается, делая возможным, например, заголовок «Олигарх-развод» (с разъясняющим подзаголовком «Плачут ли богатые, расставаясь?» (РГ – Неделя. 2014. 16 янв.)) моднее, чем «Муж и жена – одна сатана» или даже «Развод у олигархов», «Развод по-олигархски». Производители клеющих карандашей называют изделие клей-карандаш.
Хотя глобально системообразующая флексия предостерегает от аграмматичных построений, в настоящее время перед ними распахнулись ворота. В их пользу заразительная краткость, выразительная новизна (о ней свидетельствуют, например, колебания написания: бизнес-леди/бизнеследи; бойфренд/бой-френд/бой фрэнд; шоумен/шоу-мен (ср. новейшие торговые марки Линзмастер, Спортмастер)).
Непроста задача кодификатора, когда на поле языковой нормализации ситуация складывается против пусть ещё непродуманных, скороспелых чувств социума. К тому же новшества, коим противодействует система, всё же, несмотря на свою оригинальность, достаточно органично вписываются в крайне разнородные образования, орфографически объединяемые лишь написанием через дефис.
Тем не менее сначала многие считали эти образования недопустимыми и, как могли, воевали против них. «Российская газета» насмехалась: «Появился и Горбачёв-фонд – этакая терминологическая помесь иностранного с нижегородским – в переводе на русский: фонд Горбачёва» (РГ. 1993. 2 окт.). Т. Толстая в статье «Долбанём крутую попсу!» (Московские новости. 1992. № 11) писала: «Экспресс-опрос, пресс-релиз, ток-шоу, а теперь ещё и это офис-применение (“Прогрессивный дизайн, ориентированный на офис-применение”) свидетельствуют о том, что не только английская лексика (или дубовая техническая латынь, процеженная сквозь английское сито) вдруг поманила нашу прессу своим западным звучанием, но и английский синтаксис, как василиск, заворожил и сковал мягкие мозги бывших комсомольцев, а ныне биржевых деятелей. Какого рода шоу? В английском контексте вопрос бессмысленный, так как в английском рода нет. В русском же, по-видимому, среднего, просто потому что кончается на – у. И, вообще говоря, переводится как “представление”. А ток значит “разговор”, “беседа”. В английском одно существительное, поставленное перед другим существительным, выполняет функцию прилагательного. А в русском не так. “Разговорное представление” (хотя, конечно, звучит тяжеловато): вот вам и прилагательное, а вот вам и существительное. Оба склоняются за милую душу. Чем плохо-то? Может, англичане тоже склоняли бы свои слова, да не с руки. Замечу, кстати, что на языке оригинала все эти термины (talk show) пишутся без дефиса, так как это именно два слова, поставленные вот в такой специфической, в высшей степени свойственной английскому языку позиции. А у нас норовят поставить дефис, слив два слова в одно, и не потому ли, что в русском языковом сознании, подобно следу от выпавшего гвоздя, всё же остаётся воспоминание о нехватке чего-то: может быть, соединительной гласной? ВодОпад, тёмнО-синий и т. д.»
Опровергая мнение, будто в синтаксисе нового совсем уж не происходит, биномины всё больше воспринимаются как закономерная новация, как достижение модной ныне инновационной деятельности, по крайней мере в сфере словосочетания.
7.6. Прихоти ударения
В отличие, скажем, от родственного польского языка, в котором ударение всегда падает на предпоследний слог, русское ударение свободно и подвижно. Ударным может быть, в принципе, любой слог, но за некоторыми исключениями только один: сорока́пятиле́тняя красавица; Пе́тропа́вловская крепость).
От места ударения зависит произношение всего слова, и произношение меняется при переносе ударения: ко́локол (в произношении [колъкл]), а множественное число колокола́ (произносится [кълъкъла]); если только не диктуется в учебных целях по слогам: ко-ло-кол, ко-ло-ко-ла. При первой встрече со словом мы не можем его произнести, если не знаем в нём места ударения, но, попробовав так и эдак, каким-то чудом (вероятнее всего, по аналогии) угадываем, как правильно.
Ясно, сильно, долго в русском слове звучит только ударный гласный звук, а остальные редуцируются, то есть ослабляются, сокращаются, «проглатываются». Нам кажется, что безударный о звучит вроде как а, е – как и: родной произносится раднОь; однако – аднАкъ; деревенский – дьривЕнскиь; этажерка – итажЕркъ. Такую редукцию привычно называют аканье, иканье. Самый выбор места ударения в строении слова не произволен, его определяют интонационно-звуковая гармония, напевная музыкальность. Они зависят от качества стоящих рядом звуков, от структуры слогов, их количества в слове и даже во всей фразе. Эти обстоятельства бывают сильнее собственно фонологических (собственно смыслоразличительных).
