Казалось бы, письменность обязана служить важнейшим чертам произношения. Однако действующие правила его по-настоящему не отражают. Отказавшись от отражения аканья и иканья (редукции безударных гласных звуков в зависимости от места ударного; см. картинку 7.6), она слишком увлеклась передачей, разумеется, не менее важного противопоставления твёрдых и мягких согласных звуков.
Для обозначения мягкости впереди стоящей согласной служит мягкий знак: мел – мель. Внутри же слова для этой цели изобретены в параллель а, э, ы, у особые буквы: я, е, и, ю, ё, то есть нечто вроде ьа, йа, ьу, йу, немецких ja, ju, английских ya, yu. Эта остроумная придумка беспомощно натыкается на всегда только твёрдые ж, ш, ц и всегда только мягкие щ, ч, после которых неизвестно, какую букву писать: то ли брошюра, чяй, что было бы логично, то ли брошюра, чай, как нас учат. Сомнительны написания жульен и жюльен, матраС и матраЦ, шкаФ и шкаП; ср. также устарелые брильянт, эксплоатировать вместо бриллиант, эксплуатировать. Конечно, в написании, печати желательна однозначность и нетерпима вариативность, но и вреда от этого вроде бы немного, хотя любой учитель, если он и согласен с признанием ненорм частью образованного языка, будет возражать против их родства с нормами.
Большую боль приносит использование буквы е не только в «своём» значении указания на мягкость согласного, но и вместо буквы э. Не говоря уже о том, что во многих случаях это порождает лишь не очень заметное неуверенное колебание: проJEкт/проЭкт, прJEефикс/прЭфикс, сканJEр/сканЭр, тJEмп/тЭмп. В отдельных словах мягкое произношение остро воспринимается как малограмотность: модель, отель, тест, тембр с мягким согласным нетерпимы, и, напротив, вызывают улыбку гиперкорректные произнесения обруселых Корэя, пионЭр.
Этимолого-грамматические, традиционно-исторические соображения, постоянно противореча друг другу и особенно фонетическому принципу, порождают её трудности. В отличие от вьетнамцев или белорусов, мы не можем сказать, что пишем, как слышим, но и обнадёживающая модная фраза «как слышится, так и пишется» у нас скорее исключение, чем правило. Однако их письмо основано всё же на одном принципе – фонетическом. Основу английского письма составляет традиционность, но и она не является единственным принципом этого языка. Китайское письмо, восходящее не к звучанию, а к изображению, не знает таких проблем. Что же до мягкости, то письменность немногих языков, в которых она есть, обычно обозначает мягкость надстрочным значком (тильда над испанским мягким España).
В школу дети приходят, умея говорить по-русски, поэтому и цель уроков родного языка – научить их читать, писать. Конечно, словарь учащихся расширяется книжными словами, на уроках проводится грамматический разбор слов, но основное время занятий сводится к зубрёжке правил правописания. При этом одна лишь книжная разновидность в её письменной одежде представляется на всю жизнь как настоящий русский язык. Школа не обременяется истинно важным и интересным: как язык устроен, гибок и богат, что́ служит нам орудием общения и мышления, как его правильность, нормативность, выразительность объединяют общество.
Проще всего менять орфографию и пунктуацию, однозначно устанавливать правила и закономерности, то есть властно кодифицировать. По грамотности письма, а не по владению звучащей речью, ораторским даром легче – и мы так привыкли – оценивать степень владения языком. Культуру человека мы довольно наивно осмысливаем как грамотность – знание грамоты, умение писать по правилам. Но, увы! Мы вместо кодификации предпочитаем и здесь обращаться к азартным нормализационным играм или даже к теории нормы в виде набора вариантов, особенно при освоении иноязычных элементов (картинка 7.1). Именно этот путь таинственно приводит к сокращению орфограмм с двойными согласными, что желательно и как-то сокровенно отмечается орфографическими словарями: коридор, галерея на месте корридор, галлерея. В самом деле, никто не усомнится, что надо писать ванна, касса, масса, Анна, но зачем мы пишем две согласные в аттестат, эффект, суффикс, коммунист, неожиданно, рассказать? По такой же причине бездумного хранения традиции и европейцы пишут Anna, хотя произносят Ана. Хорошо, что мы пишем бизнес, афера, хотя в орфографии источников двойные согласные: business, аffaire.
Непоследовательность, несовместимость принципов орфографии порождает не только трудности письма, но даже грамматические потиворечия. Так, от встречающихся написаний одинаково произносимых таунхаус, пицца-хаус или таунхауз, пицца-хауз зависит произношение при склонении хаус (как пояс – пояса, поясу) или хауза (как мороз – мороза, морозу). Подобные случаи множатся и могут жить долго, как, скажем, бутсы, буцы или рельсы – забавные производные от английских boot, rails, которые и без того формы множественного числа от boot – «ботинок, сапог» и rail – «рельс». Aнглийские карты, копируя русские, дают Kara bogaz zaliv, то есть залив Кара богаз (Чёрный залив).
Мы приучены осуждать тех, кто не помнит принятые написания иноязычных слов, не очень сами понимая доводы в их пользу: правильно пАтриот, потому что от патрия (pater, patria). Чтобы не написать пИсемизм надо просто заучить, что пишется е – пессимизм, не любопытствуя, откуда ещё в слове двойное сс. Мы напишем: «Есть-таки правда на свете», – хотя явно не произносим двойное тт.
Исключительно по привычке пишем район, майор, а не раён, маёр. Впрочем, отлично, что хоть на письме различаются послать депешу и постлать простыню, одинаково произносимые инфинитивы-омонимы, а не только финитные формы: пошлю, послал и постелю, постелил. Нередко в основу кладётся грамматический принцип. Скажем, приставка пишется через с (со)-; в глаголах СПисать и СБросить, хотя во втором явно звучит как в ЗДесь, ЗДешный. Нет логической последовательности в 15 % принятых орфограмм: загОреть, но загАр, полОжить, но полАгать, сжЕчь, но сжИгать, умЕреть, но умИрать, плОвец, хотя плАвать и т. д.
Без увязки звучания с буквенной фиксацией не видна орфографическая логика: говорим сонце, сонцепёк, учасник, умесный, съесной, а писать надо солНце, солНцепёк, учасТник, умесТный, съесТной, так как в однокоренных словах эти звуки налицо: солНечный, солНышко, съесТь (путают иные проверочные слова: кроме инфинитива съесть, не помогают ели, съел, съели, и уж лучше не вспоминать еда, едим, едите и ешьте). Пишем все, всё, всего, вовсе, а говорим Фсе, Фсё, Фсего, воФсе только потому, что знаем весь. Дополнительно осложняет дело ещё и слабая предсказуемость подвижек ударения (картинка 7.6).
Трудно объяснить, почему юБка, ОшиБка, хотя произносим юПка, АшиПка. Вопреки закону оглушения звонких согласных на конце слова или редукции безударных гласных пишем слово Господь через д, хотя произносим ть, ибо д пишется и звучит в ГоспоДи. Надо писать сЕстра, хотя произносим сИстра, забывая про о в нынешнем сёстры, потому что, видите ли, под ударением здесь издревле сЕстры. Такие ошибки, как и скорПь, не ЗДавайся, лишь радуют преподавателей русского как иностранного, так как показывают, что это не выписано из словаря, а узнано из живого разговора.
Люди, выучив действующие законы языка и не желая переучиваться, обычно высказываются против их упрощения. Многие даже удивляются, узнав, что правила орфографии не вечные, а произвольно и потаённо меняются, что совсем недавно писали раЗсуждать, а не раСсуждать, муЩина по парности с женЩина, а не муЖЧина (по корню муж, мужской, мужик). Хорошо, что выбросили букву ять, которая уже в языке XVIII века читалась неотличимо от е. Гимназисты зубрили бЪдный блЪдный бЪс побЪжал, бЪдняга, в лЪс… – более сотни слов, которые надо было отличить от, скажем, честь, щель, одет, ель, а также ёлка и других, которые разрешается писать через е, хотя произносили ё.
