за обедом. С одной стороны сидели старухи, с другой – студент с любовницей; стал ходить обедать вскоре после моего перемещения; но с некоторого времени около меня стал садиться, отделяя от меня старух, какой-то господин, который болтал, болтал и наконец вызвал меня на разговор, в который вмешался и студент. Господин слева спросил, что читаю, и, узнав, что историю, рекомендовал несколько книг; одну из этих книг студент предложил мне взять у него. Я, по обыкновению, вышла из-за стола тотчас по окончании обеда и пошла в сад. Проходя мимо Робескура, должна была остановиться, потому что он со мной заговорил. Едва я вошла в сад, как вышел студент со своей дамой и отдал мне книги. Дама тоже старалась принять свое участие; во время обеда она обертывалась в мою сторону с беспокойством. Эта дама заискивает как-то моего расположения: передает через своего кавалера мне блюда и прочее. Я ей отвечаю любезно. Англичанка не ходит обедать вниз на том основании, что должна сидеть с
публичной девкой за одним столом. Это слишком. Отношения у студента с дамой трогательные. Она уступает ему за столом свои кусочки; наливая себе вино, сперва наливает ему, но отчасти она исполняет его прислугу: метет и убирает его комнату.
21 сентября
Хозяйка выводит из терпения: тысячу раз прошу убрать комнату, а она не делает этого, хотя всегда обещает; просто не обращает внимания, как будто шутя все обещает. Прислуге также дала денег, и это не помогает.
Marie как-то взяла башмаки чистить, мне понадобилось идти; и уж искала, искала я ее с этими башмаками, лакей помог мне отыскивать, закричал ей, чтобы подавала башмаки Сусловой, она откуда-то с седьмого неба грубо отозвалась, что ей некогда, и я должна была идти в нечищеных, которые взяла, сердясь. На другой день, взяв мои башмаки, она сказала, шутя, что не сделает по-вчерашнему, и я же покраснела. В другой раз она забыла дать мне завтрак, и на другой день точно так же сама об этом напомнила, и я же стала ее перед ней оправдывать.
На днях был лейб-медик. Он рассказывал про гувернантку, которая его просила вылечить от седых волос. Я ему сказала, что и у меня седые волосы.
– От несчастия! – сказал он.
Это меня так сильно взволновало.
– У меня не было несчастий, – начала было я, на минуту преодолев себя, но слезы хлынули на глаза и мускулы лица задрожали еще более.
– У всех они бывают, – сказал он, по-видимому, тронутый.
Я пыталась заговорить, но не могла преодолеть себя.
– Вам можно помочь, в ваш возраст это возможно, – заговорил он.
– Неужели вы думаете, это меня огорчает? – сказала я с насмешливой грустью и все еще смотря в сторону.
– Нет. Я так только, чтоб что-нибудь сказать, – сказал он взволнованно и тоже смотря куда-то не на меня.
Париж, 27(15) сентября 1864 г.
А. П. Суслова – Ф. М. Достоевскому (несохранившееся письмо).
24 сентября
Вчера лейб-медик был, и я занималась с ним фр[анцузским] яз[ыком]. Я была в веселом расположении, так что держала себя как-то не солидно. Просто нервы были расстроены. Он мне заметил, что я рассеяна, – верно, думаете о Валахе (я перед этим что-то говорила о Валахе). Мне стало досадно, и я не умела ответить, но я в следующий раз постараюсь держать себя солиднее. Он заметил, что у нас в саду молодежь гуляет, и спросил, всегда ли это так. Я ему сказала, что когда я в саду, то никто не гуляет, и если и проходят мимо, то стороной, что они меня боятся, и это хорошо: нужно, чтоб кого-нибудь боялись.
Сегодня ездила к m-me М[аркович] и дорогой встретила его[126]. Проезжая в коляске мимо госпиталя, я увидела несколько молодых людей, вышедших у ворот, тотчас вспомнила о нем и в самом деле его увидела. Он выбежал к воротам без шляпы, растрепанный, с помятым лицом, некрасивый. Он тотчас узнал меня, хотя я была за вуалью (я была вся в черном, исключ[ая] шляпки), и в смущенье повернулся к своему товарищу (я глазом не моргнула). Это меня начинает занимать. И вот после этого я целый день взволнованна. Мне было досадно на себя за это волнение. Неужели я его не забуду? И я приходила в отчаяние. Но отчего приходить в отчаяние, лучше ли бы было, если б я его забыла, лучше, что ли, мне было зиму, когда я его не видала? Лучше ли даже было мне в наше время? Я помню ночи, когда я вдруг просыпалась, в ужасе припоминала происшедшее днем, бегала по комнате, плакала. Лучше ли? Может, тогда, когда в первый раз услыхала от него слова любви или когда в первый раз он обнял меня. Отчего было тогда хорошо? Оттого, что ново, неожиданно. И можно ли желать, чтобы всего этого не было? Пустота была бы или другая ошибка, может быть, более бесцветная. И как могло бы быть лучше с ним? Хорошо было бы, если б до сих пор мы вместе оставались, даже если б я была женой его? Это такой прозаический барин. И чего хочу я теперь от него? Чтоб он сознался, раскаялся, т. е. чтоб был Ф[едором] М[ихайловиче]м. Что же бы тогда было, между тем как теперь я имею минуты такого торжества, сознания силы.
Мне говорят о Ф[едоре] М[ихайловиче]. Я его просто ненавижу. Он так много заставлял меня страдать, когда можно было обойтись без страдания.
Теперь я чувствую и вижу ясно, что не могу любить, не могу находить счастья в наслаждении любви, потому что ласка мужчин будет напоминать мне оскорбления и страдания. Новое может меня занять, и то до известных пределов.
На днях, после обеда, вышла я в сад, за мной (в первый раз) вышел Валах и стал говорить, как приятно ему меня видеть. Я заметила, что, верно, не слишком приятно, когда не был в Версале. Он объяснил, что у него был экзамен. Мы долго говорили, и, когда я пошла домой, он крепко жал мою руку. Он простой, наивный, это новизна.
Когда мы говорили, другие молодые люди ходили мимо и меньше говорили с девицами. Дамы с любопытством заглядывали на нас. На другой день я не пошла в сад.
29 сентября
Больна. Валах бывает через день аккуратно. Лейб-медик всякий день. Главной причиной болезни была, кажется, встреча с Плантатором[127].
Я сказала лейб-мед[ику], что была взволнована одной встречей. Он этому придал большую важность и был грустен. Я тоже
