– Так я и знала, – пробормотала герцогиня, огорченно опускаясь в кресло. – Теперь войны не избежать… А я ещё так мало успела сделать.
Герцог посмотрел на жену с сочувствием и приосанился.
– Не волнуйтесь, мадам, в этом доме найдется кому за вас постоять.
Мадам Иоланда ответила грустной улыбкой. Да, когда дела идут гладко, её супругу цены нет, но при серьёзных проблемах от этого вояки, к сожалению, толку мало.
– Как дети? – спросила она, меняя тему. – Я их ещё не успела повидать. Маленький Шарль не болеет?
– Все здоровы, слава Богу. – Герцог допил вино и отставил кубок. – Как вы и велели, я сказал им, что с Шарлем следует обращаться по-дружески, но, ей-богу, этот малый так неуклюж, что детям будет трудно удержаться от смеха.
– И всё-таки, им придется. Надеюсь, никаких неприятностей сегодня не произойдет?
– О, тут можете быть спокойны, дорогая, наши дети хорошо воспитаны. Особенно Луи…
Рука герцога, при этих словах сжалась в кулак, словно демонстрируя увесистость отцовских аргументов в пользу неуклюжего Шарля, и мадам Иоланда засмеялась.
– Что бы я без вас делала, – сказала она, раскрывая объятья. – Лучшего помощника в делах, чем вы, мой дорогой, не сыскать…
Вечером в столовой с огромным камином всё Анжуйское семейство собралось, чтобы приветствовать будущего супруга восьмилетней Мари.
Нарядно одетый и привлекающий к себе всеобщее внимание Шарль, снова едва не ощутил себя объектом для насмешек, когда увидел гордого, как принц, младшего Луи Анжуйского и другого, незнакомого юношу, который стоял, заложив руки за спину, и смотрел, как казалось, с откровенным вызовом. Третий мальчик, совсем маленький, дергал за юбку свою няньку, явно что-то требовал и на Шарля внимания не обращал, тогда как несколько рыцарей и придворных дам герцогини рассматривали герцогского зятя, хоть и без насмешки, но достаточно пристально, чтобы вызвать в мальчике неловкость.
Самих герцога и герцогини Анжуйских ещё не было, и единственным близким лицом в этом зале было лицо Танги дю Шастеля. Но к этому спасительному берегу прибиваться-то как раз было и нельзя. И Шарль чувствовал, как с каждой минутой убывает его уверенность в себе, накопленная за время поездки.
Наконец, стоящий у входа управляющий двора возвестил о прибытии герцогской четы. Все в зале низко склонились, и даже малыш оставил в покое нянькину юбку.
Герцогиня вошла первой, ведя за руку девочку с золотой сеткой на волосах. Их появление выглядело очень внушительно, благодаря мощной фигуре герцога и ослепительным парадным одеждам, но впечатление смазал малыш, с радостным визгом бросившийся к матери.
– Тихо, тихо, мой дорогой, – ласково погрозила ему пальцем герцогиня. – Сейчас мы должны сделать одно очень важное дело, а потом уделим внимание и тебе.
Она жестом велела няньке забрать малыша и подвела девочку к Шарлю.
– Вот невеста вашего высочества. Подойдите же, познакомьтесь с ней.
Девочка на вид была самая обыкновенная. Не красавица, но и не дурнушка. Не косая, не хромая, а самое главное, не было у неё того чопорного вида, который так не понравился Шарлю на портрете.
– Здравствуйте, сударь, – слегка присела девочка. – Меня зовут Мари.
– А меня Шарль, – буркнул в ответ мальчик, хмуря брови, как делал всегда, когда смущался.
– Можно ли мне вас поцеловать? – Девочка сложила руки перед собой и посмотрела очень ласково.
– Я сам вас поцелую, – выпалил вдруг Шарль.
Нагнувшись, он неумело ткнулся губами в мягкую щеку девочки и густо покраснел, уверенный, что все вокруг сейчас засмеются.
Мари, не готовая к такому обороту, испуганно покосилась на мать, но уже в следующее мгновение опустила ресницы и мило зарумянилась. А все вокруг действительно заулыбались, но так, как и следовало улыбаться при виде двух целомудренно поцеловавшихся детей.
– Я же говорил, хлипковат у нас зятёк, – шепнул герцог Анжуйский супруге. – Я в его годы, уже ого-го как целовался…
– Ничего, он наверстает, – шепнула в ответ герцогиня. – Хорошо уже то, что перестал дичиться.
Улыбаясь, она подошла к Шарлю, обняла его за плечи и повела знакомиться с остальными детьми.
– Это – мой старший сын Луи, будущий герцог Анжуйский, король Сицилийский и Неаполитанский… Это – самый маленький, Шарль, – она обернулась к малышу, которого нянька взяла на руки. – Когда подрастет, он станет для вас добрым другом и помощником, как и мой средний сын, Рене, который живет сейчас в Лотарингии.
Мадам Иоланда подошла к незнакомому юноше, взгляд которого показался Шарлю вызывающим.
– А это – ваш кузен, Жан Орлеанский. Он бастард, но признан официально, и с пяти лет, с любезного соизволения мадам Валентины Миланской, навещает Анжер так часто и подолгу, что я с гордостью могу назвать его и своим воспитанником тоже. Хотя, главным его наставником является, конечно же, мессир де Вийер…
Мужчина, стоявший за спиной Жана Орлеанского, низко поклонился.
– Рад знакомству с вашим высочеством, – сказал юноша, быстро окинув глазами фигуру Шарля и слегка кивнув головой
– Я тоже рад, – ответил Шарль и гордо выпрямился.
Юноша был выше и старше его и, казалось, нисколько не смущался положением бастарда. Скорее наоборот, здесь, среди людей, принадлежавших одному из могущественнейших семейств Франции, этот, с позволения сказать, кузен выглядел, как равный, и только лишь потому, что вид имел независимый, смотрел гордо, не ожидая насмешек и не пытаясь провалиться сквозь землю. И, наверное, именно присутствие Орлеанского бастарда стало тем последним щелчком, который окончательно отрезвил юного Шарля.
С достоинством, удивившим его самого, приветствовал мальчик рыцарей, которые подходили к нему представиться. А когда одна из придворных дам герцогини присела перед ним в нижайшем поклоне, Шарль вдруг почувствовал, что улыбается ей не застенчиво, через силу, как вынужден был улыбаться всем и каждому в Лувре, а высокомерно и снисходительно, как и положено господину… Стараясь не растерять это опьяняющее ощущение, он повернулся к герцогине и, заметив явное одобрение в её глазах, произнес громко и уверенно:
– Мадам, сегодня я обрел семью лучше той, что была у меня раньше. Этим счастьем я обязан вам и потому сейчас, при всех, прошу дозволения всю оставшуюся жизнь называть «матушкой» вас одну!
Азенкур
Глава, которую можно не читать
Английский король Генри Монмут стоял на коленях в дырявом шатре перед косо спиленным деревянным чурбаном и, положив на него сцепленные руки, молился.
Но молитва не шла.
Сосредоточиться мешал вопрос «Почему?», который, как монотонный колокол, раскачивался в голове короля весь последний месяц.
Два года он готовился.
Два года, за которые было сделано так много! И армия собрана лучше, чем когда-либо, и вооружение мощнее. И ситуация, как внутри страны, так и вне неё, создана максимально выгодная…
Сначала, будучи ещё принцем, он раззадорил французскую междоусобицу, помогая то арманьякам, то бургильонам, а потом, короновавшись, бросил их на произвол судьбы и послал безумному королю французов письмо, крайне оскорбительное, но несомненно возвышающее короля английского в глазах его соотечественников. «Благородному принцу Шарлю, нашему кузену и противнику во Франции – Генри, божьей милостью король Англии и Франции…» Вот так вот! И дальше, почти слово в слово все то, о чём говорил в парламенте, когда встал и объявил, и друзьям, и недругам, что готов.., нет – обязан, во имя справедливости, восстановить права своих предшественников-королей!
Теперь, кто бы ни раскрыл рот, чтобы напомнить о незаконности прав Генри Монмута на английский престол, тот мгновенно становился изменником перед лицом всей страны.
И, между прочим, за примерами для острастки тоже далеко ходить не пришлось. Йорки – эти давние враги – громче всех кричали об узурпации власти, поэтому никому и в голову не пришло засомневаться, что именно они состряпали заговор против своего короля. А дальше, как по маслу – заговорщиков призвали к ответу, при полном, единодушном порицании их устремлений и казнь главнейшего недруга, Ричарда, графа Кембриджа уже никого не возмутила… Зато, при первом же подвернувшемся случае, так великодушно и милостиво, был приближен, уже наказанный когда-то отцом и сильно присмиревший, Эдуард Йоркский… А тут и герцог Бургундский порадовал – заявил дофину Франции, что не намерен защищать ни его, ни страну. А следом за ним и граф Арманьякский прислал парламентеров и, от имени короля, предложил, вместо войны, брачный союз с дочерью Шарля Безумного. Так что, со всех сторон выходило, что воспринимают его не просто всерьёз, а очень и очень всерьёз… Куда серьёзнее, чем его отца…
