Освещение имитировало свет, проникающий через полуприкрытые жалюзи в послеобеденную пору одной из умеренных зон Земли. Царила атмосфера cinq à sept.[52] У постели стояла миска с розовой водой, куда Билли Анкер окунал пальцы, утишая преждевременный оргазм. Мона была в короткой серой шелковой юбке, задранной до пояса, а излишек помады придавал губам искусанный вид. Она обеими руками держалась за хромированное изголовье кровати и, приоткрыв рот, смотрела затуманенным взглядом через решетку. Груди ее выскользнули из комбинации.
— О да, Билли Анкер, трахни меня, — сказала она вдруг.
Билли Анкер согнулся над ней в позе одновременно заботливой и хищной. Выглядел он моложе обычного. Желтый свет мягко озарял его длинные жилистые коричневатые предплечья. Спутанные волосы космами свисали по обе стороны лица; перчатки он так и не снял.
— Да, — сказала Мона, — трахни меня о стенку.
Услышав это, он замер было, потом пожал плечами и продолжил трудиться над ней; взгляд его стал менее отстраненным. Мона порозовела и издала тонкий дрожащий крик. Эта соломинка сломала спину верблюда: Билли после нескольких спазмов громко застонал и навалился на Мону. Немедленно расцепясь, они принялись смеяться. Мона закурила и, не спрашивая, дала ему затянуться. Он сел, опершись спиной об изголовье, и обнял ее рукой за плечи. Некоторое время они курили по очереди, потом Билли Анкер поискал чего-нибудь утолить жажду и, не найдя, напился розовой воды из миски.
Серия Мау некоторое время наблюдала за ними молча, размышляя: «И что, он бы так со мной этим занимался?»
Потом перехватила управление обитаемой секцией. Понизила температуру на десятки градусов. Свет усилила до уровня яростных больничных флуоресцентных ламп. Ввела дезинфектанты в систему кондиционирования воздуха. Мона, поняв, что происходит, прикрыла рукой глаза и быстро оттолкнула Билли Анкера.
— Убирайся, пока не поздно, — сказала она. — Господи, просто убирайся.
Она слезла с кровати, забилась в угол и обеими руками схватилась за ближайший закрепленный у переборки объект, дрожа от страха и шепча:
— Это не я. Это не я.
Билли Анкер в недоумении уставился на нее. Утер с лица капли дезинфектанта, словно пот. Посмотрел на ладонь. Рассмеялся.
— В чем дело? — спросил он.
Серия Мау внимательно рассматривала его. В таком свете Билли Анкер был похож на общипанного петуха. Плоть его казалась седой, как волосы. Она не вполне понимала, что в нем нашла.
Она ответила голосом корабля:
— Ты выходишь на этой остановке, Билли Анкер.
Клон застонала и вцепилась еще крепче, зажмурилась как могла.
— Ты бы тоже вещички собрала, — посоветовала ей Серия Мау. — Это и твоя остановка как-никак.
Она открыла канал связи с математичкой.
— Откинь воздушный шлюз, — приказала она.
Потом подумала.
— Нет, погоди.
* * *
Спустя две минуты какой-то объект вынырнул из ниоткуда в дальнем уголке Пляжа, на краю системы, которой никто не позаботился дать имя. Пустота корчилась в конвульсиях. Фейерверковый набрызг частиц за пару миллисекунд приобрел очертания K-рабля — «Белая кошка» включила основной двигатель и под небольшим наклоном к эклиптике двинулась внутрь системы, оставляя по себе недвусмысленную прямую линию продуктов сгорания.
Пятьдесят лет назад, когда человечество появилось на Пляже, эту систему обследовали и обнаружили в ней ровно один твердый объект, связанный сложным танцем орбитального резонанса с газовым гигантом. Объект мог считаться луной, хоть и был крупноват. Приливный разогрев ядра создал на поверхности температурные условия, в целом подобные земным, а также сгенерировал неплотную и неустойчивую атмосферу, где, однако, присутствовали необходимые для жизни газы. По арке небес — занятного оттенка зелени — перемещалась туша газового гиганта цвета лососины. Всю планетенку занимала единственная фрактальная структура. С орбиты она напоминала растительность, но не была ни жива ни мертва, а представляла собой сбрендивший древний алгоритм. Сбежав из какой-то навигационной системы, он пошел вразнос и исчерпал на луне все сырье. Результатом явился бесконечный узор павлиньих перьев миллиона размеров, развернутый в трех измерениях. Так математичка пыталась спастись от гибели.
Плюшевая и бархатистая, окруженная исчезающе-тонким самоподобным туманом, структура на всех уровнях обманывала взгляд. Со светом тут творилось что-то странное: структура поглощала и диковинно изменяла его. Она распростерлась на поверхности спутника, увядшая и безлистная, фрагментируясь вирионной пылью: бесполезная модель древних расчетов, по случайности воплощенная в экосистемном формате; имелся тут и биом, поскольку меж гигантскими прицветниками и черенками украдкой мельтешили какие-то местные формы жизни. Логика работы экосистемы оставалась неясна, а данные о местной терминальной фауне — отрывочны. В рассветных или закатных сумерках с одного исполинского пера на другое по лику газового гиганта с болезненной медленностью порою перемещалось нечто вроде птицы или мартышки, чтобы затем, смежив веки, выдать длинную руладу в адрес конкурентов по территории. Тут никто не рисковал задерживаться с целью разузнать о них побольше.
«Белая кошка» пропалила себе проход меж перьев, на миг зависла над устьем выжженного туннеля и приземлилась. Минуту-другую ничего не происходило. Затем откинулся люк грузового отсека и появились две фигуры. Постояв минуту на пороге — вроде бы в перепалке с самим кораблем, — они сбежали вниз по трапу, который уже начал втягиваться в корпус, и застыли в молчании. Они были наги, не считая остатков какого-то женского костюма для вечеринки да нижней половины старомодного пилотского противоперегрузочного скафандра. Под их взглядами «Белая кошка» с натренированной легкостью вознеслась на огненном хвосте в небо и пропала из виду.
Клон, которую звали Мона, беспомощно осмотрелась.
— Могла бы нас, по крайней мере, вблизи города высадить, — прокомментировала она. — Вот сука!
* * *
Космолетчица Серия Мау Генлишер, низвергнутая в состояние фуги (в кои-то веки без участия математички «Белой кошки»), спала и видела сны. Ей снова было десять. В один миг ее мать улыбается и радуется, в другой — уже умерла и осталась лишь на фотографии, которой вскоре также суждено погибнуть и развеяться во влажном предвечернем воздухе серым дымком.
Отец и слышать ничего не желал о своей бывшей. «Фотография невыносима, — говорил он. — Попросту невыносима». Всю зиму он провел в кабинете, не отрываясь от работы, а когда Серия Мау приносила ему обед на подносе, трогал ее за щеку и плакал. «Останься ненадолго, — молил он ее. — Дай мне на миг представить, что твоя мать снова со мной». У нее слов не находилось, чтобы выразить смущение от такой просьбы. Она опускала глаза в пол, и от этого становилось только хуже. Он осторожно целовал ее в макушку, потом, нежно потрепав пальцем под подбородком, вынуждал снова на него взглянуть. «Как ты на нее похожа! — говорил он. — Как же ты на нее похожа!» Сдавленный вздох. «Сядь сюда, нет, вот так. Вот так». Он просовывал пальцы Серии Мау между ног, потом отдергивал и начинал, задыхаясь, рыдать. Серия Мау забирала поднос и убегала. Зачем он с ней так поступает? Она себя чувствовала так же стесненно и непривычно, как если бы снова училась ходить.
— Война-а-а-а-а-а! — заорал брат, выпрыгнув из засады на лестнице. Она уронила поднос. Двое молча уставились друг на друга и на то, что натворили. Сваренное вкрутую яйцо покаталось и улетело в угол.
Всю зиму над Новой Жемчужной ревели K-рабли. Прочерчивали по небу грязно-белые дуги. Отец взял Серию Мау и брата на базу посмотреть, как садятся корабли. Началась война. Установилось перемирие. Кто знает, как все повернется здесь, на краю Галактики, всего в трех системах от области, контролируемой ужасниками, рядом с неведомыми древними сокровищами в глыбах грязного льда по всему поясу Койпера? Дети были в восторге. Они следили за хорошими и дурными новостями, за парадами и маршами, экономическими катастрофами и речами политиканов, за тем, как рушились и воздвигались научные парадигмы: каждый день приносил свежие новости. Тогда-то Серия Мау изменилась. Тогда-то у нее возникли собственные планы. Она собирала голограммы: черные кубики, полные звезд, розоватых туманностей и метелок, парящих в пустоте газа; другие девчонки собирали косметику.
— Вот омега Эридона,[53] — поясняла она брату, — к югу от Белого Каула.[54] Там рулит звено Виттора Ноймана. Пускай ужасники туда только попробуют сунуться!
Ее глаза сияли.
— Их оружие эволюционирует само по себе, поколение за поколением, в среде снаружи корабля. Там судьба целых миров на кону!
