— Аркаша, тебе действительно надо лечь в больницу. И печень свою подлечить. И вообще отдохнуть не мешало бы.
В ответ он только рассмеялся. Это был жутковатый смех, похожий на треск ломающейся доски.
— Успею еще.
Он ушел. Я написал стихотворение, которое начиналось строчкой: “Передо мной сидит человек, похожий на сломанное дерево”, а кончалось: “Какая же страшная, черная пустота останется, когда он уйдет”.
Он покончил с собой в конце мая, душного, тяжелого, жаркого мая.
О смерти Аркадия мне сообщил Алеша Смирнов. Позвонил и сказал:
— Аркадий умер.
— С собой покончил?
— Да.
Я не удивился.
71
Потом были похороны. У морга в Новых Черемушках собрался чуть ли не весь наш курс. Почти все, кто был в Москве. Красивые, полные сил молодые люди, у которых вся жизнь впереди. Они вот вокруг стоят — а он в гробу лежит. Смотреть на это было тяжело даже мне. Как же на это смотрели Аркашины родители? Не знаю.
Тогда стали известны подробности его смерти. Весь последний день он провел на работе. Был деятелен и спокоен. Занимался программой. Говорил с коллегами. Никто ничего подозрительного не заметил. Он вернулся домой. В этот день к нему должен был приехать Иван — брат его близкого друга. Они договорились, что Ваня поживет у него, пока будет сдавать экзамены в универ. Иван приехал, позвонил в дверь. Ему никто не открыл. Он сел на ступеньку и стал ждать. Наступила ночь. Тогда Иван решился. Квартира была на первом этаже. И он влез в форточку. И все увидел.
Аркаша вскрыл себе вены. А потом повесился. Не смог дождаться, пока жизнь вытечет из него.
Он убивал себя с какой-то звериной ненавистью. Как будто его что-то гнало, не давая остановиться. Что это было? Конечно, я что-то предчувствовал. Но действительность оказалась страшнее. Вся ванна, коридор и даже кухня были забрызганы, заляпаны, залиты кровью.
Почему он это сделал? Почему так спешил? Иван сидел под дверью и мог помешать? Ну так можно было повременить. Туда опоздать нельзя. Или можно? Жизнь должна быть страшнее смерти. Что его взорвало? Мехмат — не самое психически благополучное место. Отсутствие квартиры. Размолвка или даже разрыв с женой. Все это трудные вещи, но ведь не смертельные же!
Истончение связи с миром, невозможное непреходящее одиночество, пустота и бессмысленность бытия. Это очень серьезно. Я сам не раз и не два думал о самоубийстве, но ведь только конченые дебилы, которые ничего не чувствуют, никогда не думают об этом. Это ведь не повод.
Я перебирал в памяти наши встречи. И наши купания мартовские, и прогулки по университетской крыше… И Дмитрия Аполлоновича. Неужели именно это знакомство стало для Аркаши роковым? Неужели последовательное пренебрежение жизнью, всеми привязанностями и ценностями, которое демонстрировал Дима, сыграло решающую роль? Но ведь сам-то Дима за эту жизнь цеплялся, еще как цеплялся.
Что есть все эти ценности? Блеф. Нет никаких ценностей. Относиться к действительности следует с особым цинизмом. Нет ничего стоящего в этом лучшем из миров. Под любым глянцем — только подоплека лжи и плесени. Пустота хлещет во все щели.
Человек распадается. Осколки. Обломки. Сколько нужно сил, чтобы снова и снова латать эти пробоины, откачивать эту пустоту.
Жизнь должна иметь смысл. Должна. Но она его не имеет.
72
Гриша Просидинг на похороны опоздал. Он приехал на следующий день. И мы втроем — Гриша, Ильич и я — поехали на кладбище. Было очень жарко.
Мы попали в перерыв электричек и добирались на попутках. Этот мегаполис мертвых находился за городом.
Когда мы подходили к могиле, я стал задыхаться. От нее шли черные волны. Они били по глазам, по телу, обволакивали, пригибали к земле. Гриша плакал. И что-то все время бормотал. Я плакать не мог. Я даже приблизиться не мог к этому холмику, заваленному венками, над которым возвышалась палка с номером, под которым... Что? Распадающаяся плоть? Все? Почему так трудно дышать?
Деревья. Уже зеленые. Край кладбища. Памятники и оградки, уходящие в бесконечную перспективу. Могилы. Свежие. Вывороченная желтая глина. Гнилой ручеек. Сортир из гофрированной жести.
Я отошел от могилы и лег на землю. Надо мной стояло выгоревшее, линялое небо. В нем ничего не было.
Ни сочувствия. Ни ненависти. Ничего.
73
Ильич подошел и сел рядом.
— Поехали. Электрички уже пошли. Пора возвращаться.
Занимательная энтомология
Вишневецкий Игорь Георгиевич родился в 1964 году в Ростове-на-Дону. Закончил филологический факультет МГУ. Защитил диссертацию в Браунском университете (США). Автор десяти книг стихов и прозы. Живет в Москве.
I. Первая страница
1
Как запевает полевой
сверчок [1] в посевах кукурузы —
смычком о зеркальце, волной
переполняя звука шлюзы,
вечерней песней, стрекотун,
сквозь трепетание надкрылий
склоняя тех, кто слухом юн,
своей мужской певучей силе
поверить, так и я сквозь сон
расплавленного солнцем края
вдохнул, порывом охмелён,
и всё пою, не замечая
ни близости холодных дней,
ни той поры, когда потомок,
рождённый песнею моей,
сам громко запоёт, — неломок
вне поколений и времён,
сменяющих одно другое,
мой голос, к жизни пробуждён
жарой и мглой земного строя.
2
Чем глубже в память, тем ясней:
лист тополя в разбеге жилок,
дневная пыль сухих камней
и перепорх степных кобылок [2] ,
чьи аскетичные тельца
бескрасочная маскировка
сливает с сушью без конца;
Дон в зеркальцах — идёт низовка,
с утра задувшая; так вот
как выглядит страница в книге,
где буквы-саранча в поход
выводят жадных строф кулиги —
“квадриги” молвил бы иной
певец возвышенного строя —
и ровный ветер надо мной
колеблет мрение степное.
Ещё не пала саранча
на смыслов первые посевы,
и степь спросонья горяча,
как лоно девы.
II. Gryllotalpa gryllotalpa
Ужас при одном только виде этого
суставчатого, длиною с ладонь существа,
пожиравшего корнеплоды в саду моей бабушки,
связан вот с чем.
Живя под землёй, оно быстро бегает —
но ведь землеройкам бег неподвластен.
Живя под землёй, оно летает —
но разве в земле водятся птицы?
Живя под землёй, оно ловко плавает —
но о рыбах подземных мы не слыхали.
Однажды мальцом я услышал собачий лай.
Двоюродный брат сказал: “Пришла медведка”.
Это было так же тревожно и книжно,
как если бы кто-то сказал: “Вот и казни египетские...”
Я увидел в ночном горшке,
налитом почти до краёв дождевою водою,
стрекочущее существо и озвучил вывод:
“Утопла. А если поддеть её палкой?” —
“Не стоит: да ты посмотри!”
Существо стало быстро двигаться,
к ужасу взвывшей собаки,
выпростав крылья,
поднялось
полетело к посадкам.
Такое чувство — я понял — испытывал рыцарь
при виде сражённого им безголового змея,
вдруг в смраде и в мутном дыму рванувшего в воздух
и дальше — во чрево рассевшейся адской горы, из которой он вышел.
III. Marumba quercus
Когда мой отец с сестрою и братом
вернулись в Азов, где у деда с ещё до войны
сохранялась квартира — две комнаты: рай! —
