«Он унижается. Унижается ради других – он, Враг Мира, Зло, спасает других… Сколь бы ни были неправедны его дела, разве это деяние – зло? Творящий зло делает добро для своих учеников… Но он не может, не способен, не должен, он – зло!» Двойственность вновь была перед ним. Не уйти. Не ослепнуть. Это было потрясением. Но его ждало еще более страшное потрясение. Он брел в муке и смятении по своим необъятным подземным чертогам, и, сам не зная как, оказался в покое, отведенном Людям.
…Они возникли, как вспышка молнии. В окровавленных черных одеждах – такими были их тела, брошенные без погребения на поле битвы. Такими они явились перед ним – в Чертогах Людей. И, едва выговаривая слова, он сказал не своим голосом:
– Кто… Почему здесь…
Его губы тряслись. И он услышал ответ, звучавший внутри него, в его мозгу.
– Мы Люди.
Он ничего больше не мог вымолвить. Он узнал их. И ненависть встала перед ним жгуче-холодной волной – ненависть к Мелькору, что довел их до такого конца. Ненависть к Манве – тому, кто прочел приговор. Ненависть к их сородичам, обрекшим их на смерть. Ненависть к себе – за то, что посмел себе не поверить. И это был второй шаг в сторону от пути Эру, ибо он посмел взвешивать деяния Короля Мира, изначально правого во всем.
Он не успел спросить больше ни о чем – голос Эонве призвал его в тронный зал. Он поднялся наверх. Там уже стояли четверо – Эонве и, между Тулкасом и Ауле – Мелькор. Намо тяжело посмотрел на всех и мрачно спросил:
– С чем пришел ты, глашатай Короля Мира?
И Эонве, возвысив голос произнес послание Манве.
– «В великой милости своей Эру, Единый, Отец Всего Сущего, жалея Арду, повелевает подвергнуть Мелькора, отступившего от пути Его, того, кто восстал в мощи своей, примерному наказанию. Посему Король Мира Манве Сулимо, наместник Единого в Арде повелевает заточить отступника на три столетия, дабы избавить Арду от злодеяний его и дать ему возможность одуматься и раскаяться. Повелевает он отвести отступника скованным в чертоги Мандоса, где и будет он заточен». Я, Эонве, уста Манве, сказал.
«Мандос, Тюремщик», – лицо Намо побагровело, словно от прикосновения раскаленного клейма. «Из-за Мелькора ныне навеки пристанет ко мне это прозвище», – зло думал он.
– Мое имя Намо, – тяжело и значительно произнес он, и Эонве побледнел под его взглядом.
Все это время Мелькор стоял неподвижно, глядя куда-то мимо них. Боль и беспомощный ужас были написаны на его лице. Его скованные руки висели, словно плети. Он ничего не слышал – он слушал другое…
– Следуйте за мной, – буркнул Намо.
Тулкас толкнул Мелькора в спину. Тот безвольно повиновался. Он был не здесь. Они долго спускались в глубь плоти Арды, в глухой темный каземат, где не было ни света, ни звука. Тулкас держал факел, пока Ауле вбивал в стену кольцо, от которого шла длинная цепь, соединенная с железным поясом. Он замкнул пояс на талии Мелькора, который в продолжении всего этого времени стоял в каком-то оцепенении. Дело было сделано. Ауле и Тулкас стояли за порогом, и Намо сказал тогда те слова, за которые проклинал себя потом:
– Создал Тьму, так и любуйся на нее теперь!
«Зачем я это сделал? Зачем добил поверженного?» – через мгновение подумал он. Эти слова вывели Мелькора из оцепенения. Он поднял взгляд, и два льдисто-огненных острия вспыхнули перед глазами Намо. Ему показалось, что он теряет себя – сознание перестало подчиняться ему, и он едва осознал слова:
– Не будь Тьмы, как бы ты познал Свет?
Намо отшатнулся. Последнее, что он запомнил перед тем, как захлопнулась дверь, был Мелькор, стоящий закрыв глаза и стиснув скованные руки.
Он вернулся в чертог Людей, но Эльфов Тьмы там уже не было. В ту пору он вновь взялся за свою Книгу. Ибо все, что произошло, было слишком в разладе с предопределенностью Валинора. Эльфы Тьмы – Люди появились в одно время с Элдар, и ни Эру, ни Манве этого не знали. И ничего не могли сделать всемогущие, кроме как казнить их – «дабы восстановить Замысел Эру». Изначально милостивые. А он сам? Он ведь поддержал Манве… Намо застонал от злости на себя. Опять проклятая Двойственность! Но ведь он выбрал! Выбрал? Нет. Он понял – и сейчас у него есть выбор. Его мучит Мелькор? Есть два пути – встать за него или уничтожить его, чтобы совесть не мучила, вечно напоминая существованием Мелькора о его, Намо, трусости. Нет, только не это. Идти с Мелькором? С ужасом Намо понял, что хочет этого. И боится. И тут он вдруг подумал – почему не свой путь?
«Двойственность? Пусть. Пусть будет во мне. Я пойду по грани, зыбкой грани Равновесия, неся его в руках, как драгоценную чашу с напитком жизни. Свет? Если это Манве, то это не Свет. Это не моя дорога. Тьма? Не могу. Не знаю почему, но не могу. Грань, где Свет и Тьма подадут друг другу руки, поддерживая Равновесие… Это? Не знаю… Свет познают лишь те, кто знает Тьму… Так он сказал… А я их знаю?» Он мучительно хотел спросить, но кого? Манве? Нет, никогда. Эру? Почему бы и нет? Разве он не Айну, не Владыка Судеб? И он воззвал к Эру. Почему-то он знал, что Единый слышит его. Но не было ему ответа. И тогда впервые зародилась в нем сумасшедшая, пугающая мысль обратиться к Мелькору…
Он не сразу пришел к нему. Работы было много у него в те годы. В его чертогах появились Эльфы, а с ними – Орки. И снова встала перед ним эта двойная сущность бытия – неужели Орки и есть второе "я" прекрасных Детей Илуватара? Или все же Орков создал Мелькор? Так говорил Манве, но Намо уже не верил. Он помнил Эльфов Тьмы. И тогда отважился он записать в Книге их историю. И историю первой войны в Арде…
В ту пору он еще изредка посещал пиры Валар, но все тяжелее давалось ему веселье. И потому он почти обрадовался, застав у себя после возвращения с пира Ниенну. Ниенны в Валиноре сторонились – уж очень не вязалась ее вечная печаль с вечным весельем и радостью. Странная она была – сестра Намо Мандоса и Ирмо Лориэна.
Она посмотрела брату в глаза, и внезапно его охватило какое-то странное чувство, очень мучительное и непонятное.
– Тебе не жаль Мелькора, брат? – спросила она тихо и, не дожидаясь ответа, ушла. И тут Намо понял, что ищет какой-нибудь предлог, чтобы перед самим собой оправдать вдруг осознанное им желание поговорить с Мелькором. И он нашел этот предлог.
Он долго спускался по бесконечным темным лестницам и коридорам, мимо закрытых тяжелых дверей все вниз и вниз – к самому сердцу Арды, к каземату Мелькора. Сюда не проникал свет. Здесь не было звуков. Здесь время тянулось долго и мучительно даже для Бессмертных, и смерть начиналась казаться не злом, а избавлением. Но и этого не было дано Мелькору – пока.
Намо отлично видел в темноте, но здесь даже он шел с трудом, спотыкаясь. И впервые ему подумалось – а каково там Мелькору? Сто лет наедине с самим собой – самым страшным собеседником… И от этой мысли Намо стало не по себе. Он остановился перед дверью. Под рукой его она бесшумно растворилась, но Намо не вошел, отчего-то робея, а остановился на пороге, прислушиваясь к звенящей тишине и напрасно вглядываясь в темноту.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
