– Ну хватит, – скомандовал Обитатель через некоторое время и, отойдя на середину гондолы, уселся на табуретку, чтобы несколько раз глубоко вдохнуть наполненный кислородом воздух, перед тем как начать рассказывать Мике очередную историю своего поучительного прошлого.
– Мне хотелось бы рассказать вам, Мика, об одном интересном, на мой взгляд, факте, – начал Обитатель. – Как-то во время пребывания в Сочи я получил письмо от одного гражданина. Фамилии автора письма я не назову, потому что это не нужно. Пройдет какое-то время, когда этот человек станет твердо на ноги, тогда, возможно, и будет смысл назвать его фамилию. Зачитаю вам письмо, полученное мною от человека, который был осужден за воровство. Вот это письмо.
И Обитатель достал из кармана своих широких штанов затертый конверт и, вытащив оттуда само письмо, развернул и стал читать:
«Председателю Совета Министров Союза ССР.
Я с 12 лет занимаюсь кражами, за что был осужден четыре раза, последний раз – в 1954 году, на срок 6 лет. Наказание отбыл. По освобождении вернулся к семье и устроился на работу плотником. Зарабатывал 500–600 рублей в месяц. Платя за квартиру 200 рублей в месяц, я не смог обеспечить семью и, задолжав за квартиру 400 рублей и 600 рублей в контору, 25 марта с. г. бросил семью в составе дочери 4 лет, матери жены (жена находится в роддоме с новорожденным) и уехал с мыслью о легкой жизни. Но начать свою старую преступную жизнь я не могу и не могу вернуться к семье, так как бросил ее без денег и в долгах. За эти пять лет, как я уехал, я не совершил ни одного преступления.
Я не боюсь ответственности и прошу вас ответить советом, как мне быть. Я буду ждать ежедневно в течение этого времени, как только у меня хватит силы воли, буду ждать беседы с вами. Если сочтете меня нужным арестовать, я и с этим согласен.
К сему – подпись».
– Это было в Сочи, – Обитатель оторвал взгляд от письма и говорил теперь, внимательно глядя Мике в глаза. – Я пригласил автора письма для беседы. Мы познакомились с ним. Услышав его фамилию, я сказал, что раньше знал одного генерала с такой фамилией. Автором письма оказался молодой человек лет тридцати. В беседе он показал себя разумным и приятным человеком. Он рассказал о себе, о своей жизни, о потере отца, о среде, которая отрицательно повлияла на него. Он говорил: «Поймите мое положение, я мог бы работать грузчиком, видите – я сильный человек. Но меня не пускают на эту работу, смотрят, как на вора. Грузчики зарабатывают прилично, и я бы мог хорошо заработать, но мне не доверяют. До последнего времени я работал в бригаде. Другие в бригаде больше зарабатывают, чем я. На меня смотрят как на вора, поэтому мне дают малоквалифицированную работу. Что мне теперь делать, как быть с семьей? Квартиры мне не дают, я живу на частной квартире. Если бы я жил на государственной квартире, я бы платил меньше. Помогите мне. Я вам обещаю, что буду честным человеком, докажу вам это». Выслушав этого человека, побеседовав с ним, я поверил в него, он показался мне хорошим человеком. Может быть, я проявил либеральный подход к этому человеку, но мне было приятно поговорить с ним. Я поверил ему, и хочется думать, что он меня не обманет. «Что вы хотите от меня, чем могу вам помочь?» – спросил я у него. «Помогите мне, чтобы я смог семью прокормить, – сказал он. – Это прежде всего. Я хочу вернуться к жене, к детям, к матери». «Хорошо, постараюсь помочь вам, – ответил я ему. – Позвоню секретарю горкома партии, попрошу его, чтобы обратили внимание на вас, устроили на работу, помогли бы приобрести квалификацию, чтобы вы могли больше зарабатывать. Но постарайтесь работать честно. Потом я попрошу, чтобы вам дали кредит. (Подумайте, бывшему вору кредит дать! Это возможно только в наших советских условиях.) Вам дадут кредит, чтобы вы построили себе домик, или же попрошу, если есть возможность, чтобы вам дали квартиру, и тогда вы будете платить меньше». Известно, что у нас квартирная плата самая низкая в мире; я бы сказал, это символическая плата, потому что этих средств, наверное, не хватает на содержание дворника в этом доме. Мой собеседник сказал: «Это было бы очень хорошо. Я вас буду благодарить». Убедившись в ходе беседы, что ему верят, что с ним по-человечески разговаривают, автор письма обратился ко мне с такой просьбой: «Товарищ, знаете что, мне бы очень хотелось с вами на память сфотографироваться». Я ответил ему: «Это возможно, садитесь поближе, чтобы фотографу было лучше». Мы сели, нас сфотографировали. Я пообещал ему прислать фотографию. Этот снимок ему послали. В заключение беседы выяснилось, что у собеседника нет ни копейки денег. Тогда я сказал ему: «Я помогу, чтобы вы не только смогли доехать до дому, но и привезти подарки жене и детям». Он вернулся домой, ему помогли устроиться на работу. Я попросил узнать, как он работает, как ведет себя. Мне сообщили, что он работает грузчиком и неплохо зарабатывает. Просил передать, что живет хорошо. Благодарил за помощь. Вот вам, Мика, один из фактов нашей жизни. Автор письма – это живой, конкретный человек. К этому письму и к его автору можно было подойти по-разному. Ведь писал письмо человек, которого четыре раза судили за кражи. Его устроили на работу, а он бросил ее, убежал опять воровать, а теперь еще со мной встречаться, – берите его, тяните к ответу. Это один подход. Что такой подход дал бы этому человеку? Он привел бы к тому, что сбившийся с правильного пути человек повысил бы в тюрьме свою квалификацию вора, а нам нужен человек для нашего дела. Для того чтобы поставить этого человека на правильный путь, нужен другой подход, нужно поверить в человека, в его лучшие качества. Может ли этот человек быть активным участником коммунистического строительства? Может, Мика!
– Ну вот, – после долгой паузы выдохнул Обитатель. – На этом сегодня закончим… Фу-ух! До чего же я быстро устаю! Совсем постарел.
– Ну что вы, – сказал Мика, по-доброму глядя на деда. – Вы еще вернетесь туда, когда мы приземлимся… и будете долго работать на благо… А можно я еще посмотрю вниз?
– Смотрите, смотрите, Мика. – Обитатель закивал, громко дыша пересохшим от множества сказанных слов ртом.
Подросток опять повернулся к окну-иллюминатору и, открыв его, высунулся наружу.
Над зеленой землей пролетали в том же направлении, что и дирижабль, маленькие легкие облака, но летели они быстрее дирижабля, и Мика глубоко задумался о причине этого.
Обитатель устало поднялся, переставил табуретку к другому борту и уселся на нее так, чтобы использовать борт как спинку. Так сидеть было удобнее, тем более, что на плечи падали теплые солнечные лучи. И, удобно устроившись, Обитатель задремал с чувством полноценно проведенного дня, который еще принесет в свое время пользу стране, раскинувшейся внизу, и ее народу.
29
Шофер лежал в кабине и понемногу приходил в себя. Обжигаемая боль терзала правую руку. От недавних взрывов в ушах стоял гул. Он нащупал ручку дверцы и, схватившись за нее, уселся на сиденье. Включил «светлячок» – лампа на потолке кабины зажглась, но в лобовом стекле ее свет не отразился, и от этого стало тускнее, чем обычно при ее свете. Лобового стекла не было.
– Горыч! – крикнул он слабым голосом и прислушался к окружавшей его тишине.
Горыч не ответил. Тогда шофер открыл дверцу и, сцепив от боли зубы, спустился на землю. Обошел кабину с другой стороны.
– Горыч! – снова крикнул он слабым голосом.
Опять Горыч не ответил.
Шофер вернулся к машине и различил что-то лежавшее сзади под бортом. Подошел и нагнулся. Протянул левую руку и, ухватившись за гимнастерку, превозмогая боль, вытащил из-под машины Горыча.
– Ну как ты? – тяжело дыша, спросил шофер, но Горыч не ответил. – Ладно, потерпи. Я тебя сейчас к свету перетащу…
И шофер, схватив здоровой рукой за воротник гимнастерки, волоком потащил товарища к кабине, из которой плавно опускалось на землю слабое свечение «светлячка».
Вполз в это свечение и остановился. Опустил взгляд на лицо Горыча и не узнал его. Лица у Горыча не было.
Пригнулся к груди, приложил ухо и ощутил что-то мокрое и холодное. Отпрянул, так и не услышав ударов сердца.
– Господи! – прошептал шофер. – Что ж теперь?!
Он долго сидел на земле рядом с телом товарища, тупо глядя на сухую безжизненную поверхность. Отчаяние сменилось оцепеневшим безразличием ко всему, включая и собственную судьбу, и только боль в правой руке соединяла его мысли и чувства с реальностью, страшной и невидимой в этой темноте.
Когда боль в руке поутихла, шофер поднялся, с грохотом опустил задний борт, вытащил лопату и попробовал одной рукой воткнуть ее в землю. Но земля была тверда как камень. Понимая, что вырыть могилу ему не удастся, шофер бросил лопату и вернулся к кабине. Снова присел, задумавшись, около убитого Горыча. Потом обшарил рукой его карманы, желая забрать что-нибудь на память, но нашел лишь две абрикосовые косточки. Переложил их к себе в карман и вернулся к заднему борту.
