следуйте за мной, – приказал он командиру ближайшей к нему части. Но вместо обычных команд услышал:
– Люди устали, ваше превосходительство. Без того много полков расстроенных, мой единственный еще цел, лучше бы сберечь его…
– Полковник! – рявкнул Тучков. – Я вас предам военному суду как изменника!
Полк построился. Павел Алексеевич выехал вперед, колонна двинулась навстречу пулям и картечи. Не сделав и пары шагов, лошадь Тучкова взвилась на дыбы и грянулась оземь: пуля угодила ей в шею.
– Вперед! За мной! Я не ранен! – закричал генерал.
Французы ждали приближения врага, не двигаясь с места. Внезапно настали сумерки, небо затянули облака, набросив темную вуаль на гаснувший закат. Выхватив шпагу, Тучков шел на правом фланге первого взвода, укорачивая шаг, чтобы задние не отставали под предлогом темноты.
– Ура! – гаркнул он.
Крик подхватили, колонна бросилась вперед. Вся или только первый взвод? Наклонив ружья с примкнутыми штыками, французы отбили атаку. Железный шип впился Тучкову в правый бок, он упал; несколько солдат подскочили к нему, чтобы добить.
– Laissez-moi faire, je vais l’achever![26] – закричал им их офицер и рубанул саблей.
Рот мгновенно наполнился кровью; Тучков судорожно глотал ее, не в силах вымолвить ни слова. Офицер всё замахивался саблей, повторяя, что сейчас его прикончит, но в темноте не видел, куда бьет, сабля всякий раз втыкалась концом в землю у самой головы упавшего, слегка обдирая кожу на ней. Солдаты терпеливо ждали, приставив к груди Тучкова несколько штыков; он закрыл глаза. Тучи разошлись, выглянула полная луна, засияв на серебряной аннинской звезде. Занесенная сабля замерла в воздухе.
– C’est un général, il vaut mieux le faire prisonnier[27], – решил офицер, оставив свои бесплодные попытки.
Стрельба уже прекратилась. Тучкова подняли и повели, поддерживая с обеих сторон. Поморщившись от боли в боку, генерал попросил его не трогать. Едва не убивший его офицер сразу встрепенулся: ах, господин генерал говорит по-французски? Ведь он же не откажет в просьбе своему спасителю? Его фамилия Этьен. Не мог бы его превосходительство замолвить за него словечко неаполитанскому королю? Всего одно слово! А сколько счастья!
Мюрата легко было узнать по его шутовскому кафтану и шапке с перьями. Первым делом он велел своему лекарю перевязать раны пленного, потом спросил, насколько сильны были русские войска. Тучков отвечал, что в деле участвовало не больше пятнадцати тысяч человек.
– À d’autres, à d’autres; vous étiez beacoup plus forts que cela[28], – усмехнулся неаполитанский король.
Тучков промолчал. Мюрат прикоснулся кончиками пальцев к краю своей шапки, пожелав ему доброй ночи. Павел Алексеевич спохватился и сказал, что имеет к маршалу просьбу: не забыть представить к награде пленившего его офицера. Король снова усмехнулся, поклонился и простился с ним.
Сожженный мост через Днепр уже кое-как исправили, но перебираться по нему было мучением. Когда адъютант Мюрата доставил Тучкова в Смоленск, перевалило за полночь. Пленного ввели в большой каменный дом, положили на диван; через несколько минут вошел уже немолодой генерал с усталым лицом и мешками под глазами, сел рядом, спросил, не нужно ли чего-нибудь. Тучков сказал, что ему страшно хочется пить. Генерал вышел в соседнюю комнату, принес оттуда графин с водой и бутылку красного вина, налил в стакан того и другого и подал. Затем довольно пространно просил Тучкова не огорчаться своим положением; наконец ушел.
Бок жгло, как огнем, голову саднило, диван был жесткий и неудобный, но Тучков всё же заснул. Разбудил его приход довольно высокого узколицего мужчины с проседью в черных волосах и орденом Почетного легиона в петлице. Он назвал себя: генерал Ларрей, главный лекарь Великой армии. Осматривая и перевязывая раны Тучкова, он говорил не умолкая: рассказал, что был с Наполеоном в Египте, а в Сирии его прозвали «солдатским богом». Да, кстати: знавал ли генерал доктора Митивье, который жил в Москве? Павел Алексеевич оживился: да, знал, и очень хорошо – даже лечился у него! Так вот он сейчас в Смоленске, при главной квартире, Ларрей может прислать его сюда.
Митивье явился через час. От него Тучков узнал, что находится в квартире маршала Бертье, князя Невшательского – это он поил его вчера разбавленным вином. Вскоре явился камердинер князя с двумя батистовыми рубашками и двумя парами чулок, прося принять их в подарок: в разоренном Смоленске нового белья не раздобыть ни за какие деньги. До самого вечера Тучкову не удавалось побыть одному: к нему то и дело являлись разные чиновники, предлагая свои услуги. Его залитую кровью одежду отдали постирать какой-то бедной женщине, не успевшей покинуть город.
…С холма открывался вид на равнину, которая была усеяна трупами, уже раздетыми мародерами. Польские уланы осторожно пробирались меж мертвых тел, лежавших местами так кучно, что и проехать нельзя. Нигде ни одного трофея – ни разбитой и брошенной пушки, ни даже зарядного ящика! Поле битвы осталось за Наполеоном – но только поле. И мертвецы.
* * *
«Как только Леппих окончит свои приготовления, составьте ему экипаж для лодки из людей надежных и смышленых и отправьте нарочного с известием к генералу Кутузову, чтобы предупредить его. Я уже сообщил ему об этом предприятии. Но прошу вас поручить Леппиху наблюдать осторожность при опущении шара в первый раз на землю, чтобы не ошибиться и не попасть в руки неприятелю. Необходимо, чтобы свои движения он соображал с движениями главнокомандующего, поэтому, прежде, нежели он начнет свои действия, необходимо, чтобы он опустился в главной квартире и переговорил с ним. Скажите ему, чтобы, спустившись на землю, он принял предосторожность поднять шар, укрепив его за веревку; в противном случае к нему могут собраться любопытные из войск, а между ними могут оказаться и неприятельские шпионы».
Закончив письмо к Ростопчину, Александр отдал его зашифровать.
Только Ростопчин знает настоящие имя «доктора Шмита» – Франц Леппих. И только Ростопчину известно, какие «земледельческие машины» изготавливают в Воронцове. Граф совершенно уверен, что Леппих не шарлатан, а человек, очень сведущий в механике и что его машина – действительно адская. Ее изобретение «сделает бесполезным военное ремесло, освободит человечество от адского разрушителя и поставит Вас судьей царей и царств и благодетелем рода людского». Но при этом он подозревает, что Леппих способен изменить и обратить свое изобретение в пользу наших врагов… Бабушка называла Ростопчина «сумасшедшим Федькой». Она умела разбираться в людях. Наследуется ли это свойство?
Александр не знает, можно ли верить Леппиху. Испытания шара постоянно откладываются: то одного нет, то другого. В последний раз потребовались пять тысяч аршин тафты особой выделки, на двадцать тысяч рублей, и
