class="cite">
Италия – страна, готовая столкнуться с реалиями послевоенной реконструкции. Ее правительство под твердым руководством синьора Муссолини не пугается логических последствий экономических фактов и обладает мужеством для проведения оздоровительных финансовых мероприятий, необходимых для запуска и стабилизации процесса национального восстановления.
В этом он был не одинок. Многие английские консерваторы были поклонниками Муссолини, и некоторые не раз приезжали в Рим в годы после прихода дуче к власти. Один из них, член парламента Генри Чипс Ченнон, 6 июля 1934 г. записал в личном дневнике:
Есть нечто антично-классическое в прилете Муссолини в Рим на гидросамолете, в который ударила молния. Может показаться, что сами боги завидуют этой энергичной личности. Мне довелось встретиться с ним лишь однажды. Это было в 1926 г. в Перудже. В городе царило праздничное настроение, повсюду были гирлянды, ленты и фотографы, и нам сказали, что дуче прибудет утром. На следующий день в 4 утра улицы заполнились одетыми в черные рубашки парнями, распевающими песни. Я достал билеты на лекцию, которую Муссолини собирался прочесть в университете. Прибыв туда к назначенному времени, мы оказались в небольшом помещении в компании еще 40–50 человек, представлявших сливки перуджийского общества. Внезапно отворилась дверь… невысокий человек, фигурой напоминавший Наполеона, в черном мундире, вскинул правую руку в фашистском приветствии, присутствовавшие встали, и он прошел в комнату… Мой итальянский никогда не был слишком хорош, но тем не менее я понимал каждое слово, которое он говорил. Он буквально заворожил аудиторию, а у меня по спине бежали мурашки. Я испытал больше острых ощущений, чем во время моего интервью с папой римским. После того как все закончилось, нас, поскольку мы были англичанами, подвели и представили ему, и я пожал его большую теплую руку… Теперь все наши римские друзья часто встречаются с ним, поскольку за последние несколько лет он соизволил чаще выходить в общество{91}.
Автор еще одного дневника того времени, консерватор Гарольд Николсон, писал об увлечении фашизмом в период личной разочарованности: «Все пошло не так… я навлек на себя враждебное отношение многих людей: лорда Бивербрука, "Би-би-си" и клуба "Атенеум", нескольких сотрудников редакции». Он потерял работу (контракт с «Би-би-си» на серию лекций о современной литературе был расторгнут из-за того, что он с похвалой отозвался о романе Джойса «Улисс»), провалился на выборах и опасался, что «моя связь с Томом [Освальдом] Мосли нанесла мне вред». Но «жизнь – веселая штука», и поэтому они с Мосли на досуге отправились в Рим, чтобы встретиться с Муссолини, а затем сделали остановку в Берлине, чтобы проследить, какого прогресса добился герр Гитлер. Стоял январь 1932 г. Мосли, некогда член парламента от лейбористов, который вскоре станет основателем Британского союза фашистов, доверил Николсону свои мечты: «Том никак не может отвлечься от ударных войск, ареста [премьер-министра] Макдональда и [министра по делам колоний] Дж. Г. Томаса, их заточения на острове Уайт и барабанной дроби вокруг Вестминстера. Он романтик. В этом его огромная слабость».
В Риме Муссолини посоветовал Мосли принять для своей новой партии название фашистской, но не носиться, будто с писаной торбой, с милитаристскими идеями. В связи с чем тот заявил, что «не впечатлен» итальянским диктатором. В отличие от Николсона, Мосли испытывал гораздо более сильное удовлетворение и воодушевление, наблюдая за неуклонным восхождением Гитлера, и сказал своему другу, что по возвращении в Англию им стоит серьезно обсудить вопрос о формировании молодежного движения, которое «будет соответствовать нацистской организации СС, или Schutzstaffel[128]». Николсон ответил Мосли, что лучше бы ему было пройти в парламент и ограничиться борьбой в палате общин, – и сам Мосли полагал, что он вполне мог бы сделать это, «опираясь на поддержку Уинстона и прессы Хармсворта»{92}.
Возвышение Гитлера
Восхождение Гитлера к вершинам власти началось с попытки подражания Муссолини. В 1923 г. Мюнхен послужил площадкой для событий, ставших известными как «Пивной путч». План фашистов заключался в том, чтобы захватить членов действовавшего консервативного правительства Баварии, а затем установить в Мюнхене альтернативное Национальное правительство – и обратиться к армии за поддержкой. Поскольку генерал Людендорф дал согласие примкнуть к маршу, Гитлер полагал, что армия последует его примеру. Это оказалось серьезным просчетом.
Баварские консерваторы и население в целом остались верны своему правительству, которое приказало полиции навести порядок. Так полиция и поступила, открыв огонь по демонстрации. Было убито четырнадцать нацистов и четверо полицейских, а Гитлер и его сподвижники отправились за решетку. Людендорфа арестовали, но тут же освободили под его собственное поручительство. Германское высшее военное командование отказалось ломать хребет самому себе, и Веймарская Республика продолжила свое существование. «Пивной путч» сделался предметом всеобщих насмешек, его отказывались воспринимать всерьез, называя «комической оперой».
Выученный Гитлером в тюрьме урок заставил его отречься от мыслей об организации путча для захвата власти. До поры до времени он – по крайней мере, внешне – будет оставаться ревностным защитником конституционных процедур. К 1933 г. следование этой стратегии в конце концов привело его к власти.
Как в Италии, так и в Германии причины прихода фашистов к власти были одинаковыми, несмотря на различия в общественном устройстве и уровне индустриализации этих стран, в той роли, которую играло крестьянство (довольно значительной в Италии) и той позиции, которую каждая из этих двух стран занимала в Первой мировой войне (которую Германия проиграла и в которой Италия, напротив, оказалась на стороне победителей). Влияние войны на занятость населения в сочетании с растущим социальным кризисом нарушило привычное функционирование парламентских демократий. Историческая миссия фашизма была двойственной: уничтожить силы левой ориентации, которые мешали беспрепятственной работе капитализма, и восстановить нормы прибыли.
В обычных условиях парламентская демократия представляет собой наиболее удобную систему для правления элит, поскольку позволяет периодически снижать уровень социального антагонизма, ослабляя давление с помощью таких предохранительных клапанов, как свобода прессы, свобода научных дискуссий, местные и региональные выборы и т. д. Но это зависит от определенного равновесия экономических, социальных и политических факторов. Когда в результате воздействия внутренних или внешних сил равновесие нарушается – как об этом писал австрийский экономист социал-демократических взглядов Рудольф Гильфердинг, – определенные слои населения могут увлечься неким изводом фашизма, который представляет собой крайнюю форму господства буржуазии, диктатуру капитала, распространяющуюся на все аспекты социальной, экономической, культурной и политической жизни, даже если одним из следствий станет политическая экспроприация некоторых групп самой буржуазии и наложение ограничений на кое-какие прелести частной жизни. Макс Хоркхаймер рассматривал фашизм как «самую современную форму общества монополистического капитализма». Рихард Лёвенталь добавлял к этому еще и «плановый империализм». И тот и другой рассматривали фашизм как выражение глубокого кризиса, поразившего уже существующую форму капитализма, как диктатуру, которая для защиты правящего класса забрала у буржуазии прямую власть.
Ультранационалистическая идеология Муссолини обещала вернуть Италии былое величие путем восстановления Римской империи в современной версии. Антисемитизм не являлся непременной составляющей фашистского режима, и в ранних списках Итальянской фашистской партии присутствует немало имен из числа еврейских бизнесменов. Германский фашизм – главным образом по причине личных навязчивых идей Гитлера – сделал антисемитизм ядром своей политики.
Фрейд ошибочно полагал, будто это единственная имевшаяся у фашистов конкретная политика, и столь же ошибочно верил в то, что инфекция не коснется отважной маленькой Австрии. В Европе и в Соединенных Штатах большинство политиков консервативного и либерального направлений, а также немало сторонников левых взглядов в своих речах и текстах были склонны минимизировать или игнорировать этот аспект фашизма. Черчилль, который, правда, не занимал никакого министерского кресла в критически важный период 1930-х гг., был из их числа. Хотя ему не понравились имперские устремления Гитлера, он пребывал во всепрощающем настроении вплоть до самого 1938 г. После того как Гитлер раскритиковал его как поджигателя войны, реакция Черчилля отнюдь не выглядела жесткой. Возможно, тут все дело в дипломатичности. Вот его заявление, сделанное 6 ноября того года в палате общин:
Я всегда говорил, что, если бы Великобритания потерпела поражение в войне, я надеюсь, нам удалось бы найти
