за нецензурное слово на улице можно поплатиться, а говорить то же самое на допросе – вполне безопасно. Она принимала это за тайную доброжелательность, не понимая, что многотерпение работников милиции – от неизбежности, диктуемой особенностями службы. Работая ассенизатором, приходится мириться с дурным запахом…
– Ну чего еще? – Шантаклер покосилась на Сорокина. – Знаю я ваши заклинания. Связь с иностранцем, то да се. А если у нас любовь?
– Кто он? – спросил Павленко.
– Капитан с «Тритона». Не матросишка какой-нибудь: руки чистые.
– Зачем он к вам ходит?
Она весело рассмеялась, превратившись на миг в маленькую наивную девчонку.
– Мы с ним в шашки играем. Честное слово. Когда больше делать нечего. – И вдруг снова подурнела, заговорила зло: – Я его в свою веру не переманиваю и сама уезжать с ним не собираюсь. Так что будьте покойны. Я демократка: хочет – любит, не хочет – пусть катится.
Сорокин поморщился: «До чего же многотерпимы слова! Какую только мерзость ими не прикрывают!» Он машинально постучал карандашом по столу и тут же отложил карандаш, потому что женщина тотчас повернулась к нему и уставилась с любопытствующим вниманием.
– О какой любви вы говорите? Вам двадцать шесть, ему шестьдесят два.
– Не мужик, да? – встрепенулась она, словно обрадовавшись.
– Подарки привозит? – спросил Павленко.
– Али по мне не видно?
– И деньги оставляет?
– На что бы я его поила?
– Валюту?
– Всяко бывает, – с вызовом сказала она.
– Кому вы ее продаете?
– Кто спрашивает, тому и продаю. Деньги мои, неворованные.
– А все-таки?
– Так я вам и сказала.
– Не дожидайтесь, когда мы сами вам об этом скажем.
В ее глазах мелькнули испуг и растерянность.
– Есть один. Братик…
– Кто?
– Кличка такая. Больше я о нем ничего не знаю.
Сорокин и Павленко оба одинаково, из-за бровей, внимательно посмотрели друг на друга.
– Продолжайте.
– Чего?
– Зачем вы с капитаном ездили в горы?
– За камнями.
– Как это?
– А так. Бзик у него – камни собирать. И еще мох. Я ему и раньше камни таскала. Просил, чтобы с гор. Нашел дуру! Будто в городе камней мало.
– А что его еще интересовало?
– Да все. Любопытный, прямо не знаю. Что да где? Будто я экскурсовод. Пришлось путеводитель прочитать. Доволен был! Пальто подарил – умрешь. За двести загнала. Красивое, грех меньше брать.
Сорокин вышел на улицу, чтобы собраться с мыслями, продумать наедине эту странность, приведшую в город сразу двух чересчур любопытных иностранцев. Что это – случайность? Не исключено. Любопытствующие боссы там, за рубежом, все равно что люди, страдающие флюсом, одинаково односторонни: хотят много знать, но не любят делиться знаниями. Поэтому возможно дублирование. Однако, что их теперь интересует? Одно и то же? Или разное?
Все живое страдает от любопытства. Сорокину вспомнилось, как они еще в годы войны брали на Амуре японского «языка». На приманку. Построили плотный забор, выложили кирпичную кладку, железок понатаскали и стали ждать. Днем строили, ночью ждали. Видели, сколько биноклей сразу нацелилось на забор с того берега, верили: полезут узнавать. И полезли. Недели не прошло, как ночью приплыли двое. Прямо в руки не успевших заждаться пограничников.
Все меняется, а любопытство остается неизменным. И здесь, в порту, стоит только поставить новые ворота, как сыплются вроде бы простодушные вопросы и околачиваются возле этих ворот «подвыпившие» иностранцы. Как ерши возле приманки. Отошьешь – круги становятся пошире и включаются в этот хоровод ерши покрупнее. Ничем не брезгуют, собирают все, вплоть до придорожной травы и запыленных камней. Авось да анализы покажут, чем дышит таинственный объект, а вдруг – вот была бы удача! – следы радиоактивности! И этот капитан, должно быть, из тех. Коллекционер, туды его растуды! Дурак и тот догадается, зачем ему понадобился мох с горных камней.
Сорокин знал капитана «Тритона» по другим делам. Этакий чернявый живчик с душой нараспашку, второй год ходит по фрахту в Италию, возит лес и… сигареты. Лес – для фирмы, сигареты – для своего собственного бизнеса. Здесь под капитана не подкопаешься – покупает сигареты десятками блоков на законном основании в валютном магазине. А там? О, там могли бы предъявить ему претензии: ввоз сигарет в Италию – контрабанда. Сколько раз, отмечая про себя этот сигаретный бизнес, Сорокин говорил снисходительно: «Что ж, возьмем на заметку и, как говорится, замнем для ясности». И вот возник вопрос: кто он, капитан «Тритона»? Легко предположить – ершишко, клюнувший на посулы. Ведь если можно делать бизнес на сигаретах, привезенных из России, то почему нельзя на камнях и травах?
Однако, что же все-таки интересует тех, кто платит ему за камни? Насколько знал Сорокин, никаких объектов, пылящих радиоактивностью, нет ни в городе, ни в окрестностях. Да и вообще ничего, что могло бы заинтересовать иностранную разведку.
И все же что-то им нужно? Что же?
Сорокин тихо выругался. Добро бы серьезное дело, а то ведь приходится строить версии по поводу чужих заблуждений.
Он шагнул за кромку тротуара на зеленый лужок и остановился, заглядевшись на город. Проезжая часть улицы лежала здесь ниже тротуара. Другой тротуар косо уходил под следующий уступ склона, и крыши домов противоположной стороны улицы лежали где-то на уровне ног Сорокина. А дальше простирался ковер городских крыш. В пестром повторении пятен и линий улавливались какие-то замысловатые орнаменты.
Высвеченная тысячами живых подвижных солнечных бликов, простиралась до гор акватория порта. Над горами висел облачный вал, но зеркальное пятно рядом с металлическими конструкциями стройки проглядывалось еще достаточно хорошо.
– Здравия желаю!
Сорокин вздрогнул от неожиданности, оглянулся. Рядом стоял его помощник на эти дни лейтенант Сидоркин.
– А, Шерлок Холмс, – сказал он добродушно. – Скажите-ка, что там блестит?
– Крыша какая-то, перекрытие из рифленых алюминиевых секций.
– А вообще, что это за стройка?
– Ну! – удивился Сидоркин. – Это же наш телецентр будет. Вышка, правда, невысокая. Ураганы в горах знаете какие! Но там и так высоко.
– Значит, вышка? Интересно! – Сорокин задумчиво посмотрел вдаль. – Послушайте, товарищ лейтенант, а не съездить ли нам с вами еще разок на экскурсию?
– С удовольствием.
– В таком разе, как говорится, заводите машину.
Они остановились на перевале.
– Так что вы тут рассматривали? – спросил Сорокин, вылезая из милицейского газика.
– Все, что видно.
– Отсюда много чего видно.
– Так ведь дорога. Едут, смотрят, глаза людям не закроешь. Да и нет тут ничего такого.
– А там?
В той стороне, куда он показывал, веером сбегали по склонам пригороды, зеленые, одноэтажные, мирные. Чуть выше серыми глыбами поднимались друг над другом заводские корпуса и пепельным дымом сочилась высокая кирпичная труба.
– Цементный завод.
– А вон тот забор –
