и не поддалась.
Головкин разбежался от стены, ударил, как тараном. В прихожей что-то лязгнуло, и дверь распахнулась. Он вбежал в комнату, включил свет и увидел на белой постели черную изломанную фигуру незнакомого человека.
В дверях испуганно вскрикнула Вера:
– Кто это?
Она пошла вокруг стола, ни к чему не притрагиваясь, с ужасом рассматривая грязные тарелки и пустые водочные бутылки.
– По-моему, это матрос с «Тритона». Там трое не явились к отходу, – сказал Головкин, близко рассматривая спящего. Он принялся выворачивать у него карманы. На белое покрывало посыпались драхмы, лиры, наши червонцы. – Пьяный в стельку.
– У него должен быть пропуск.
– Нет пропуска.
Демин почувствовал знакомое напряжение, какое всегда приходило к нему в тревожные минуты.
– Поищите хорошенько.
Дверь хлопнула, и на пороге появился шофер газика.
– Вот цветы, – сказал он, протягивая гвоздики, повисшие на сломанных длинных стебельках. – Нашел на лестнице.
Вера взяла их, расправила на ладони и заплакала.
– Он… приходил…
– Надо осмотреть лестницу, подъезд и вокруг…
Демин шагнул на темную лестничную площадку, оставив дверь открытой. Вера стояла у стены, сердце ее ныло от тревожного предчувствия. И она вздрогнула, услышав взволнованные голоса на лестнице и громкий голос этого вроде бы такого невозмутимого полковника.
– Машину скорее! Быстро в госпиталь!
Сбежав по лестнице, она увидела на полу возле ларя белое в свете фонарика лицо прапорщика Соловьева, пестрое от темных пятен застывшей крови. И засуетилась, расстегивая шинель, отталкивая руки Демина, пытавшегося помочь ей. Припала к холодной груди, но ничего не услышала, кроме своего дыхания. И заплакала навзрыд, жалобно, по-бабьи.
– Пустите-ка. – Демин наклонился, послушал. – Живой. Давайте вынесем на воздух.
И удивился, как легко эта маленькая и вроде бы совсем слабая девушка подняла тяжелое тело.
Вера первая влезла в машину, приняла Соловьева и замерла, положив его голову себе на колени.
– Оставайтесь дома.
– Нет-нет! – Она замотала головой так решительно, что Демин не стал повторять предложение. Отошел, почувствовав вдруг, как что-то болезненно-печальное обожгло сердце.
Он подождал, пока машина выехала из-под арки, и повернулся к Головкину:
– Надо найти пропуск.
– Нету, товарищ полковник. Все обыскал.
– Если нету, вы понимаете?
Головкин не успел ничего ответить. Под аркой послышался шум машины, и во двор лихо въехала милицейская «Волга». Из нее вышел милиционер и двое в штатском.
– Вот это встреча! – воскликнул один из них, и Демин узнал голос своего давнего знакомого подполковника Сорокина. – Мы за Братиком, а тут почти что брат родной…
– Слушай, – перебил его Демин, – дай твою машину, срочно нужно. Головкин тебе все расскажет.
Пока мчались по набережной, полковник все ловил взглядом промежутки между домами, пытался разобраться в мелькании портовых огней. На открытых местах машина шла юзом: водяная пыль, перехлестывая через парапет, леденела на асфальте.
С трудом открыв дверь КПП, он неловко перехватил ручку и не удержался, выпустил. Дверь больно ударила в спину.
– Где «Тритон»? – спросил Демин у выбежавшего навстречу дежурного.
– Ушел. Все в порядке.
– В порядке? Трое не явились к отходу.
– Так точно. Все оформлено, как полагается.
– …И у одного из них выкрали документы.
– Все три паспорта у нас, товарищ полковник.
– А если был четвертый? – Он решительно шагнул в дежурную комнату, остановился у макета порта. – Где теперь «Тритон»?
– Прошел вот эти посты, – показал дежурный.
До конца косы оставалось меньше мили. А там – буй, поворот и море на все четыре стороны, нейтральные воды.
– Звоните в Инфлот. Срочное радио на судно. Приказ – лечь в дрейф.
Он снял другую трубку, связался с командиром морской пограничной части.
– Выход? – переспросили его. – В норд-ост?
– Да, в норд-ост!
Потянулись томительные минуты ожидания. Демину показалось, что прошло не меньше получаса, прежде чем на столе затрещал телефон. Звонили из Инфлота.
– Радио на «Тритон» дали? Остановили судно? – торопливо спросил он.
– Не успели, – ответил спокойный голос.
– Что значит – не успели?
Сердце упало. Догонять и останавливать иностранное судно в нейтральных водах – совсем не одно и то же, что возле берега, где распоряжения властей – закон.
– То и значит. Сам остановился. На мели сидит.
– На мели?
В трубке коротко засмеялись.
– На косу их выбросило. Помощи просят.
Он облегченно опустился на стул, снял фуражку, положил ее прямо на модельки судов, прижатых к полоскам причалов, и, подняв голову, увидел настороженно застывшего в дверях замполита.
– Хорошо, что вы тут. Грека к косе прибило. Сейчас туда пойдут спасатели. Займись, комиссар.
И устало поднялся, тяжело переступая, прошел мимо часового у дверей КПП, остановился на высоком крыльце. На горной хребтине висела и таяла прозрачная в рассвете облачная борода. Мороз сковывал взрытую землю под тополями. Ветер выл в проводах, сухо стучал толстыми оледенелыми ветками. Но был он уже не такой осатанело-порывистый, как вчера вечером. Это могло означать только одно: норд-ост умирал, как по расписанию, «отработав» свое минимальное время – трое суток. А без норд-оста любой мороз – не трагедия. Набережные, причалы, корабли в порту не превратятся в айсберги.
За его спиной громко хлопнула дверь.
– Товарищ полковник! Из порта звонили. Не явившиеся к отходу находятся в проходной.
– Двое?
– Нет, трое. Пьяные.
– Ага, стало быть, был-таки четвертый, – удовлетворенно сказал Демин. И вдруг подумал с тревогой: «А если был пятый?» И успокоился: «Все равно судно не уйдет».
Он еще оглянулся, внимательно поглядел в темную даль. На голых пирсах что-то гремело и топало, словно там без перерыва работали все краны, лебедки, компрессоры. Качались и вздрагивали далекие и близкие огни над портом, над утонувшим в темноте морем. И трудно было разобрать, которые из них на том судне, что бьется теперь об отмель, все глубже всасываясь в цепкий песок. В этом мерцающем созвездии огней Демин разглядел несколько подвижных, скользящих, как спутники в небе. Это шли спасатели.
