— Конечно, конечно, — согласилась она и вздохнула.
И мужчина услышал в этом вздохе отложенное ожидание.
„Замри и терпи“, — приказал себе Аристарх.
И могло показаться, что он действительно дремлет.
Лариса же, напротив, совершенно не могла уснуть, крутилась-вертелась, периодически вздыхала, даже не замечая этого.
„Жди“, — приказал себе мужчина.
Он тоже вдруг ощутил, что его связывает с ней, словно, крепкий обруч, в центре которого они находятся. Некое кольцо, сотканное из энергетики любви. И сила эта по закону сохранения энергии никуда исчезнуть не могла. Она просто, как бы, перелилась из одного сосуда в другой и закипала теперь уже в этом, втором сосуде, любовным напитком.
Мужчина, лежавший вполоборота с закрытыми глазами, закусил губу и задержал дыхание.
Наконец, Лариса, всё же, не выдержала и дотронулась до его руки.
— Арис, ты спишь? — и поцеловала его в могучее плечо.
— Уже нет, — и он развернулся на спину.
— Извини, что тебя разбудила…
— Ничего страшного, я всего лишь дремал…
(„Ой, не могу, я этого не вынесу!“)
— А я хотела спросить, вернее, предложить, может, ты хочешь… меда?
— Меда? Да пока, вроде, нет…
(„Ну, ты и наглец!“)
— Может быть, это ты хочешь меда? — любезно спросил Аристарх.
— Тоже пока нет. Я хочу, — и Лариса, вздохнув, положила голову ему на плечо. Я хочу…
А потом наклонилась к уху и произнесла, как некий пароль: „и завтра утром тоже“, только сейчас…»
(«Сказала! Сама! Неужели!»)
Он весь содрогнулся от услышанных слов, склоняясь над ее лицом.
— Арис, ты такой сильный и красивый, — Лариса тихонько вздохнула.
— Как воин Эллады?
— Да. И еще — такой нежный и деликатный… И я так хочу опять слышать слова, которые ты мне говорил ночью…
— Так ты же спала?
— Да, правда, спала, но что-то же я слышала…
Молодой супруг был на вершине блаженства. О ласке просила его любимая жена.
— Арис, Арис… Обними меня крепче, пожалуйста… Еще крепче…
— Ты — мое сокровище. Ты — моя королева. Желанная, медовая…
— Арис, ты…
Он закрыл ее рот своими поцелуями. Она задыхалась.
— Я твой муж?
— Да, Арис, мой…
— Да, Арис, муж…
— Скажи, что ты — моя жена…
— Да, Арис, — она задыхалась, — я…
— Арис, твоя…
— Арис, жена…
— Тебе нравится быть моей женой?
— Очень. Мне так хорошо, Арис, так хорошо… Ой, я пропала, ой…
* * *
Аристарх проснулся первым. Сколько он спал? Часа два? Впрочем, счастливые часов не наблюдают. Было сейчас три часа пополудни или семь вечера — значения не имело. Лариса спала, прижавшись к его плечу.
«Невероятно, — подумал он, вспоминая свои недавние страхи. — Значит, он всё сделал правильно? Но каких мучений ему это стоило вчера… Если честно, он еще до свадьбы с замиранием сердца думал, сколько времени ему придется ее завоевывать — год, полгода? Да хоть сколько! Но то, что произошло пару часов назад… Возможно ли это? Возможно ли такое осязаемое счастье? Как она к нему тянулась вся, как крепко обнимала, как нежно называла Арисом. А про ванную напрочь забыла. Он думал, вот сейчас подскочит, побежит… Какое там, не хотела даже его отпускать, прижалась к нему крепко и уснула… Да, Аристарх, при такой твоей неуемности и ее пылкости (о, блаженство!) вам в форточку ветром быстро надует…»
У него затекло плечо, и он осторожно его высвободил, чтобы не потревожить сон жены. И невольно залюбовался ею: «Девочка моя, как же я тебя выстрадал!».
Лариса повернулась во сне, ощущая некое свободное пространство, и тут же автоматически подтянулась к мощному торсу, положив свою руку ему на грудь.
«Да она всё еще меня не отпускает, даже во сне», — с радостью подумал Аристарх.
И ему вспомнилось слова: «да прилепится жена к мужу своему».
Он тихо лежал, наблюдая за нею, еще где-то около получаса. Потом она заворочалась и проснулась. А он сделал вид, будто спит.
Лариса тихонько села на кровати и обхватила голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону. Потом легла на спину и стала загибать пальцы на руках.
Аристарх не выдержал.
— И что ты там высчитываешь своими красивыми тоненькими пальчиками, если это не секрет?
— Так ты не спишь? — и Лариса повернулась к нему вполоборота.
Она была смущена.
— Арис, мне кажется, нам нужно быть немного осторожнее…
Как же ему было приятно слышать это слово: «нам»!
— Девочка моя, я никогда не был раньше женат и не знаю, как устраиваются другие молодожены, — искренне сказал мужчина, — но я полагаю, что было бы не совсем правильно в спальне для новобрачных в первую ночь устраивать филиал аптеки… Извини, может, я не прав?
— Я думаю, что ты как раз прав, — сказала Лариса, едва улыбнувшись и отводя глаза. — Но ты же знаешь, нам такая поездка предстоит…
— Ну, и что? Нас же двое. Ты теперь за Мужем, привыкай. Ну, случится — и хорошо. Тем более, что…
Мужчина запнулся на полуслове.
— Тем более, что мне не восемнадцать лет? Ты, ведь, это хотел сказать?
— Ну, не надо, не передергивай, моя девочка, — он обнял ее. — Чего ты боишься?
— Не знаю. Возможно, во мне говорит еще психология одинокой женщины. Ведь я раньше никогда не была замужем. И привыкла рассчитывать только на себя.
— Запомни: нас теперь двое. И муж у тебя какой — богатырь. И я за все отвечаю. В том числе, и за ребенка, если случится…
— Да, конечно, случится. Ты такой горячий, Арис… А я… У меня такое чувство, что в голове не осталось ни одной извилины. Все куда-то испарились.
— Я окончательно вырубил твою «ЭВМ»? Так это ж замечательно… Расслабься и ни о чем таком не думай. И, вообще, как гласит наше семейное предание, мужья-Рачинские своих любимых жен в первый месяц всегда брюхатили.
— Пока мед ели? — спросила она с улыбкой, а у самой лишь междометие промелькнуло в голове: «ой!»
Аристарх вдруг сказал: «Что-то есть так хочется».
— А мне спать всё время хочется…
— Ну, мы хороши: вечно голодный муж-проглот и жена — соня.
— Пойдем на кухню, — предложила она.
— С радостью.
— А когда поедим, обещай, что ты меня немного поносишь на руках, — попросила она.
— А зачем откладывать? — обрадовался он, подхватывая ее на руки, — пушинка моя.
… Был еще не поздний вечер.
Ларисина голова покоилась на плече мужа. Между ними установилась некая молчаливая пауза, когда каждый, возможно, осмысливал происходящее, сосредотачиваясь на своих ощущениях.
— Вот никак не могу понять, — вдруг сказала женщина, — может быть, ты мне поможешь разобраться, тем более, что это касается тебя…
Аристарх встрепенулся.
— Говори, рассказывай, нам так много надо узнать друг о друге, — сказал он в задумчивости.
— Если бы мы не оказались с тобою вместе, возможно, я так и не придала бы этому значения. Но сейчас чувствую, что это не было случайностью…
Мужчина посмотрел на нее вопросительно.
— Никак не могу понять, — повторила она, — почему всегда, когда я сталкивалась с тобой в агентстве, передо мной, словно, зажигался стоп-сигнал, короче, красный свет светофора.
— Вот уж, действительно, интересно — почему? — удивился мужчина.
— Ты был приветлив, тактичен, никогда не был назойлив, — сказала Лариса.
— Чего мне это стоило, — вздохнул счастливый муж. И добавил, — вообще-то, красный — это цвет опасности, предостережения, тревоги.
— Вот-вот, именно опасность и смутную тревогу я ощущала. И мне хотелось поскорее избавиться от этих, не совсем комфортных, ощущений. Куда-то уйти, исчезнуть. Но это сейчас я так остро всё чувствую и понимаю. А тогда — более смазано, на уровне интуиции.
— Очевидно, мое сильное чувство, замаскированное просто под вежливость коллеги, всё же пробивало твое биополе. — Аристарх опять вздохнул. — Но шансов у меня не было: журналистов ты не любишь, комсомольских секретарей — тем более. К тому же, я младше тебя на два года…
— Да, улыбнулась Лариса, — я считала всех, кто младше меня, детским садом.
— Конечно же, детский сад: я еще не родился, а ты уже на горшке сидела.
— А потом я еще думала… Извини, конечно, что ты исполняешь обязанности комсомольского секретаря не без каких-то там карьерных устремлений…
— Да ты что? Ты не представляешь, как я от этого отбивался, но меня уговорили…
— Извини, но я так думала.
— Хорошо, скажи мне, — вдруг резко спросил новоиспеченный муж, — а если бы я был просто какой-то пещерный охотник-добытчик, просто воин, сражающийся с драконами или разбойниками, как бы ты ко мне относилась?
— О, воина и охотника я бы любила, — мечтательно сказала Лариса.
— А за что бы ты его любила?
— За силу, за мужество, за всё его мужское естество…
