Бэрронс встаёт сзади, спиной ко мне, предлагая свой хребет для опоры, и мы поворачиваемся по кругу, держа оборону и осматривая лес за пределами полянки.
Зимы нигде не видно, но она здесь. Я чувствую близость её ярости, жестокости и жажду мести.
Мой папа один в Фейри, прикован к креслу льда, в замершем состоянии, но умирает. Я крепко сжимаю рукоятку копья, вспоминая, как ранее прощалась с ним в Честере, и меня охватило зловещее предчувствие, что это были последние слова, которые я ему сказала.
Неужели моя королевская сила предвидения настолько пугающе деликатна, что я могу спутать предупреждение о будущем с собственными страхами и воображением? Если Зима убьёт его, сумею ли я сдержаться и не обрушить разрушение на всех фейри? Невозможно править ими, если мой отец умрёт от её рук!
Я хмурюсь. Зима движется не в нашу сторону, а прочь от нас. Почему? Она ожидает, что мы пойдем следом?
«Снимите обувь, — приказывает Бэрронс через нашу связь. — Этот мир буквально трещит от силы».
Я повелеваю ботинкам исчезнуть, но ничего не происходит; я слишком истощена. Мне приходится наклониться, развязать шнурки, затем сесть на землю и стянуть ботинки. Как только мои босые ступни соприкасаются с травой, я убираю копьё в ножны и с облегчением и благодарностью вытягиваюсь, ложась на спину.
В ядре планеты находится настоящая жила силы, мощная, богатая и прекрасная.
Бэрронс смотрит на меня, выгнув одну бровь и словно говоря «Ты собралась встречать своего врага лёжа?»
Я похлопываю по земле рядом с собой.
— Я чувствую её не больше, чем в целом «она существует, и она абсолютная сучка из ада, которая скоро вернётся». Она агрессивно удалялась от нас. Думаю, она ищет кого-то или что-то. Когда найдёт, она вернётся. Меня это устраивает, — я напьюсь этой силы и буду готова. Он усаживается на землю рядом со мной, сохраняя бдительность и осматривая окрестности.
— Я почувствую её приближение, — заверяю я его. — Бэрронс, мой отец…
— В настоящий момент заморожен заклинанием и не чувствует боли, — перебивает он меня.
— Но ты сказал, что это не продлится долго, и яд…
— Я скажу вам в тот же миг, когда почувствую, что заклинание разрушилось. До тех пор беспокойство об его состоянии ничего не даёт. Прекратите это.
— Проще сказать, чем сделать, — ворчу я.
— Ну так постарайтесь усерднее.
Неподатливый, требовательный мужчина. Но он прав. Я знаю, как важно убирать некоторые вещи в ящик и накапливать резерв для следующего испытания. Мне не раз приходилось так делать. Проблема в том, что откладывание беспокойства о моём отце заставляет меня чувствовать себя плохой дочерью и отвратным человеком.
— Ваши чувства. Не реальность. Будь Джек здесь, он выступил бы за то же самое, похвалил бы за внутреннюю силу, способность перестать думать о нём в момент, когда вы ничем не можете ему помочь.
Снова прав. Я позволяю глазам закрыться, играю высокой мягкой травой между пальцами и сосредотачиваюсь на нежном впитывании силы из земли. Я хочу жадно глотать её, высасывать, но чувствую, что это не только будет неправильно, но и вызовет агрессивный укор самой планеты.
— Где мы? — я меняю тему.
— Понятия не имею. Пахнет как на Земле много веков назад. Неиспорченно, чисто. Сомневаюсь, что здесь можно встретить разумное двуногое. Природа в её лучшем виде. Никого, кроме зверей.
— Ты тоже это чувствуешь? Словно это место — единственное в своём роде?
Он притихает на мгновение, затем говорит:
— Если человеческий сад Эдема существует, то это он.
Именно. Я не могу облечь в слова то, какие чувства вызывает у меня пребывание здесь, но в целом можно сказать, что это абсолютная свобода. Ни боли, ни страха, ни горя, ни времени. Лишь надежда, любовь и настоящий момент. Это изумительно. Это ошеломляет. Это невероятно укрепляет. Особенно после бесконечных битв одна за одной, в которых я сражалась.
— Мне нужно послать Риодану сообщение. В замке Зимы не было ни следа Дэни.
— Сначала восполните свои запасы энергии.
Боже, я хочу поговорить с Дэни! Наверстать упущенное, узнать всё об её новой жизни. Но для этого нам сначала нужно её найти. Странно, но я не беспокоюсь о Дэни так, как беспокоилась бы о ком-то другом. Она настолько близка к супергерою, насколько это возможно, и это вдвойне справедливо теперь, когда в её венах Охотник, и я не могу представить никого и ничего, что могло бы надрать ей задницу. Она прошла Зал Всех Зеркал, пять смертоносных лет выживала в Зеркалах, будучи подростком. Находчивая, гениальная, супербыстрая и сильная как десять мужчин, она пережила больше, чем кто-либо другой из моих знакомых. Если что-то навредит ей, моя месть не будет знать границ.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Некоторое время мы молча лежим, греясь на солнышке и восстанавливаясь за счёт силы первозданной планеты. Она намного очаровательнее и осязательнее любой фейри-иллюзии рая. Я словно чувствую чистоту, сочащуюся из каждой унции окружающей меня природы. Здесь нет войны, ненависти, зависти, жадности или дискриминации. Нет уродства, нет жестокости. Здесь все вещи просты, находятся в естественном состоянии и наслаждаются тем, что они есть, ничем не сдерживаемые и не боящиеся гонений.
В итоге я открываю глаза и смотрю вверх.
Высоко в небе птицы и создания с бархатными шкурками резвятся в разноцветных ветвях деревьев, которые возвышаются подобно обширным лиственным небоскрёбам на фоне ослепительно голубого неба. Шум воды по камням где-то вдалеке мелодично зачаровывает, и я воображаю дюжины водопадов, с рёвом обрушивающихся с высоты сотен футов в искрящиеся лагуны внизу. Пение птиц наполняет воздух прекрасными ариями, их многочисленные и различные мелодии не соперничают, а вливаются в тему и мотив роскошного оркестрального празднества.
Я жажду исследовать. Я могла бы поселиться здесь однажды. Бегать с моим зверем. Когда вещи наконец-то вернутся в…
— Нет такой вещи, как норма, — говорит Бэрронс. — Вы продолжаете думать об этом. Вы страдаете от hiraeth.
— Хи-ра-ет? — эхом повторяю я.
— Это валлийское слово, которое означает недостижимую тоску по месту (или, скорее, по состоянию бытия), которого никогда не существовало. Ностальгия по тому, чего никогда не было. Вы испытывали спокойное, счастливое чувство защищённости в детстве и продолжаете думать, что когда исправите всего лишь одну деталь, то вновь ощутите это чувство. Ну, удачи с этим.
Временами он — иголка, которая протыкает мой воздушный шарик.
— Найдите воздушный шарик получше. Тот, что будет реальным. Жизнь беспорядочна, сложна и трудна. Упивайтесь ею в чистом виде. Перестаньте ожидать, что это изменится. Тогда вы можете поймать себя на том, что чувствуете себя, ну, нормально, — насмехается он. — И осознаете, что жизнь никогда не была нормальной. Просто тогда вы были счастливы. Будь снова счастлива. Это твой выбор.
Временами он чертовски сводит меня с ума.
Тихий, тёмный раскатистый смех.
— Лучшим возможным способом.
Я сонно признаю это, вместе с тем ощущая, что я как будто пьянею от планеты. Я впервые за долгие годы чувствую себя такой расслабленной и умиротворённой. Всё будет хорошо. Мы всего в одном шаге от…
Я напрягаюсь и вскакиваю с земли плавным, мощным рывком.
— Она идёт, Бэрронс! — восклицаю я. И она не одна.
***
Когда Зима появляется на полянке, я знаю, что её сопровождающий может быть лишь принцем Осени. Его кожа цвета каштанов, волосы насыщенного оттенка мокко доходят до пояса, его глаза пылают, а высокое мускулистое тело источает жар огненных кузниц. Он одет в коричневые брюки, низко сидящие на бёдрах, мягкие замшевые ботинки, а верхняя часть туловища обнажена, если не считать золотого ожерелья на шее. Я замечаю, что Зима держится на некотором расстоянии. Полагаю, что если бы она стояла слишком близко, будучи покрытой льдом, то могла бы эхом повторить крик вымышленной ведьмы из страны Оз.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
