атласе. Человека же никогда не рисовали с кишками и спинным хребтом, человек — не предмет охоты. Теперь, когда я складываю прежде неизвестные детали со старыми и хорошо изученными, вижу своего старого дружка Диакопи почти прозрачным. Внутри у него, будто в стиральном барабане, крутится синий клочок бумаги.
Я могу глядеть на него и сверху, и сбоку, и всяко-разно. Теперь он предмет моей охоты.
Петра
В библиотеке не было ни души, я сразу села к компьютеру, надеясь спокойно в нем покопаться. Я знала, что рыжая кислятина в городе и не появится до полудня. Ее прямо корежит, когда кто-нибудь садится на ее стул возле компьютера. Сама слышала, как она жаловалась тосканцу, что уже целых четыре человека попросили у нее пароль. А когда тот заметил, что компьютер куплен для всех и стоит не у нее в спальне, она сказала, что постояльцы брезгуют этим старьем и давно уже пользуются модемами у себя в номерах. Сюда, мол, ходит только один-единственный постоялец, у которого сломался ноутбук. Я знаю, кто этот постоялец, даже спрашивать не стану.
За полчаса я внимательно просмотрела все текстовые файлы, начиная с января, когда капитан появился в «Бриатико». Сначала я пробежала глазами записи Вирги: библиотечный каталог и счета за выпивку, которые ей приходилось вести. Еще один файл принадлежал неизвестному постояльцу: мрачное письмо к дочери, в нем была уйма фотографий, в основном вид на деревню из его окна. Может, уже и умер, бедняга. Дальше шли рассылки для служащих: поздравления, корпоративные новости и прочая дребедень. Вирга распечатывает все это на цветной бумаге и вешает в кухне и сестринской.
Кто-то прошел по коридору, послышались голоса, и я занервничала. Предчувствие томило меня, оно стояло перед глазами, будто облако копоти, и застилало глаза. Во всем этом есть какой-то смысл: дырявая открытка с часовней, залитое дождем лицо хозяина в беседке, филателисты и красная куртка капитана, до сих пор гуляющего по парковым аллеям.
Я закрыла тексты и принялась проверять сетевые закладки: ссылки на музеи в округе, телепрограммы, метеосводки и бюро путешествий. Одна ссылка вела на eBay, эту я открыла с любопытством и увидела сотни подержанных ракеток и целый курятник желтых пушистых мячей. Социальных сетей никто закладками не отмечал, почтовых серверов тоже. Наконец в одной из закладок мелькнуло слово diario, и я ухватилась за него, но вместо текста мне показали синий экран с окошком для пароля.
Diario di un flautista libico. Ну, вот оно. Значит, все-таки блог! Странное название, если учесть, что капитан ходил по северным морям, а не к берегам Северо-Восточной Африки. Если он вообще куда-нибудь ходил. И с чего ты взяла, что блог принадлежит капитану, спросил мой внутренний голос, немного похожий на голос комиссара. А с того, что пароль у Вирги просили четверо, трое из обслуги и один постоялец. Вычитаем Садовника и тренера, остается один. Думаю, что этот один — я. А четвертый — это постоялец, у которого сломался ноутбук!
Я встала, закрыла библиотечную дверь на задвижку, устроилась в кресле и стала думать, каким мог быть пароль у капитана. Что он курит? Кажется, «Yesmoke». Я вбила слово в голубое окошко, ни на что особенно не надеясь. Неверный пароль. Briatico? Окошко мигнуло красным. Branca, написала я, отчаявшись. Неверный пароль. Кто бы сомневался!
О чем он думал, сидя здесь, в пустой библиотеке, прислушиваясь к ветру, хлопающему расщепившейся створкой окна? Или это был жаркий день, и он видел постояльцев, плавающих в зелени парка, будто голубые медленные карпы? Смотрел ли он на этот портрет, висящий над столом, — молодая хозяйка сидит там, едва заметно улыбаясь, чистое лицо залито солнцем и сияет, как китайская чашка. Кстати, попробуем имя хозяйки.
Стефания? Неверный пароль. У вас осталось две попытки.
Так можно до утра провозиться, ясно, что ничего не выйдет. Я встала и подошла к окну, чтобы вдохнуть свежего воздуха. За вершинами кипарисов, в глубине парка, виднелась камышовая крыша беседки, пару дней назад я проходила мимо и видела, что кто-то привязал к перилам поминальную ленточку. Раньше там была часовня Святого Андрея, покровителя Амальфи.
Santo Andreas напечатала я, снова подойдя к столу. Пароль неверный. Бесполезно. Откуда мне знать, что было в голове у капитана, когда он придумывал свое секретное слово. Ладно, зато я могу попробовать выяснить другое. Например, что у него в голове в настоящий момент. В этой сухой, желтоватой, продолговатой, будто дыня, голове с двумя узкими дырками для глаз. И почему он, черт возьми, не уезжает.
* * *
Ровно в девять вечера я переоделась в процедурной и побежала к каретному сараю. Постройки на границе с траянскими землями у нас называют старым корпусом, хотя жильем там и не пахнет. Издали они похожи на город, сожженный сарацинами: часть дома, где последние годы жила Стефания, снесли, осталась только кухонная пристройка, зато кипарисы уцелели и теперь окружают поляну, заваленную черепицей.
Конюшни стоят чуть поодаль, скрытые кустами лещины, камышовая крыша у них провалилась, но стойла и ясли уцелели. Будь я хозяйкой «Бриатико», устроила бы здесь маслобойню для оливок, чтобы не возить их в деревню. Всего-то и нужны два столетних камня и пресс. И ослик, который ходит по кругу.
Говорят, что, поссорившись с арендатором, Стефания велела прорубить тропинку в роще и спускалась в деревню другим путем: через оливковые посадки и дальше вниз, по каменистому склону холма. Их ссора произошла из-за вывески, если верить слухам. Перестроив здание на новомодный манер, Аверичи решил назвать его «Отель Европа Трамонтана». На клумбе у входа даже карту Европы выложили маргаритками. Увидев новую вывеску, Стефания пришла в ярость и в тот же день явилась к хозяину с требованием вернуть название. Аверичи показал ей контракт, где особым пунктом было выделено его право поступать с землей и зданиями так, как ему заблагорассудится.
Какое-то время я шла вдоль стены, окружающей поместье, будто пьемонтский бастион, который никто никогда не пробовал взять штурмом. На стене нет ни битого стекла, ни колючей проволоки, она устроена коварно, как стена старинной тюрьмы:
