А тут... Теплое солнышко, мягкая трава... И идти можно куда хочешь – хоть по тропинке, хоть прямо так, хоть вообще босиком, и ветки руками трогать, и цветочки рвать. И знать при этом, что никто не свалится тебе на голову и не укусит за ухо. А воздух... Густой, прогретый солнцем, пахнущий травами, его, кажется, ножом можно резать. В памяти всплыло слово «духмяный». Я даже не знаю толком, что оно значит, но этот воздух именно такой и был – духмяный.
Вот только с полянами в этом лесу было как-то не очень, но зато мы довольно скоро нашли толстый ствол упавшей березы, на котором расположились ничуть не хуже. А уж еда на свежем воздухе пошла в ход просто на ура. Впрочем, может быть, дело было не только в воздухе, а просто пришла пора обеда. Как бы то ни было, все привезенное мы умяли практически мгновенно, запивая по очереди теплым чаем из крышки термоса.
После обеда незаметно потянуло в сон. Я устроилась, привалившись спиной к стволу и вытянув ноги, Сашка просто растянулся рядом, положив голову мне на колени. Где-то наверху свиристели птицы. Я подняла глаза, пытаясь их разглядеть, и тут же в них сквозь кружево березовой листвы попал луч солнца. Я зажмурилась и засмеялась.
– Ты чего? – Сашка приподнял голову и поглядел на меня.
– Ничего. Просто – хорошо.
И целоваться в лесу под березами тоже – хорошо. И... Не знаю, чем бы все это кончилось, вернее, знаю, конечно, ибо большого ума тут не надо, но только вдруг, когда моя голова случайно оказалась повернутой под каким-то загадочным углом, я уронила взгляд на ближние кусты, а там...
Там рос гриб! Здоровенный, настоящий, прекрасный гриб-подберезовик с коричневой бархатной шляпкой.
Вырвавшись от Сашки, я метнулась к грибу, стала его восторженно рвать и нюхать, и в этот момент заметила неподалеку еще один, потом еще... Сашка, сперва обескураженно наблюдавший мои манипуляции, тоже, очевидно, нашел свой гриб, потому что с радостным криком прыгнул куда-то рядом.
Это было какое-то волшебное место, ведьмин круг. Где-то за полчаса, не отходя дальше, чем на десять метров, мы набрали штук тридцать, если не больше, замечательных подберезовиков, крепких и упругих, как на подбор. Сперва, не вдаваясь в детали, мы просто складывали их в кучу возле березового ствола, но, когда прошел первый восторг, задача встала перед нами в полном объеме.
– Интересно, как мы их потащим? – озвучил ее Сашка, с сомнением озирая грибную кучу. – В руках нам это не донести.
– А если с тебя майку снять? – предположила я.
– Нет уж. На такие жертвы я не готов. То есть я, конечно, снял бы ее с удовольствием, и не только ее...
Я замахала на него рукой.
– Не отвлекайся. Первым делом – самолеты, то есть грибы. Джип нам прямо сюда не подогнать...
И тут меня осенило. Балда, что ж я морочусь, я же с сумкой, и она достаточно большая. Аккуратно застелив ее внутренности разорванным бумажным пакетом от пирожков и остатками салфеток, в которые я заворачивала бутерброды, я уложила туда почти все грибы. Оставшиеся шесть штук уже можно было донести в руках. Сашка смотрел на меня, как на фокусника в цирке.
– Да. Я многое в жизни видел, но чтобы женщина с сумкой «Биркин» ходила в лес за грибами... Я уж прямо как-то загадывать боюсь, что ты можешь еще придумать.
По дороге домой нас угораздило еще попасть в пробку на Ленинградке, так что вернулись мы совсем к вечеру. Лесную добычу нужно было разобрать и сварить немедленно, есть нам обоим снова хотелось чертовски, картошка жарилась, грибы тушились в сметане, мы оба по очереди отмывались под душем, в общем, вечер прошел динамично, в бодрой суете. После всего этого было бы как-то неестественно затевать ненужную возню с раскладыванием гостевого дивана.
Ну, что я могу сказать? Секс – если это просто секс – всегда есть только это и ничего больше. Если за ним не стоит это самое «больше». Тогда... Тогда, впрочем, весь процесс называется другим словом.
В нашем случае этого самого «больше» хватило очевидным образом ровно на то, чтобы собственно секс состоялся. Да, он был, и был если не прекрасен, то вполне на уровне, особенно для первого раза. Все старались, все показывали себя с лучшей стороны, все думали о партнере. Но, в конце концов, «даже самая лучшая девушка не может дать больше того, что у нее есть». Классический состав команды, классические действия, классический результат... Изящный гимнастический этюд для физиологической разрядки.
Сашка заснул, а я тихо, не шевелясь, лежала рядом и размышляла. Нужно ли было мне все это? Вот это? Именно это? Нужно ли мне что-то большее, или того, что есть, уже через край? Хорошо это или плохо? И для чего именно?
Понятно, что это не любовь, и ничего сколько-нибудь серьезного из этого не вырастет, да и расти не будет. Утешить свое самолюбие? С удивлением я призналась себе, что оно, судя по всему, не очень-то и страдало, по крайней мере я об этом сейчас не помню. Я имею в виду – всерьез, не считая дурацкой вспышки в ночном клубе с уродами. Во всяком случае сейчас я не могла сказать, что ощущаю себя как-то уж принципиально лучше. Нет. Не хуже, да, но чтоб уж так как-нибудь особенно хорошо... Интересно, а случилось бы все то же самое, если бы мы с Ником до сих пор были вместе? Ну, если бы я просто приехала сюда в гости? Приехала, познакомилась, пошла в лес погулять...
Странно, я даже не могу себе представить, что могла бы до сих пор ничего не знать... Я имею в виду – про Ника. Что могла бы жить себе спокойно, довольно и счастливо, в своем неведении. Что у меня могла бы быть другая – да нет, какая другая, моя же старая – жизнь. Выходит, все к лучшему? И то, что происходит, – правильно? Впрочем, почему бы и нет?
Утром я проснулась первой, тихонько встала, убежала в ванную. Сварила кофе, выпила чашку сама, налила в кружку – с сахаром и молоком вместо сливок – и пошла в спальню. Традиция однако?
Сашка проснулся сам. Увидев меня, подошедшую к кровати, разулыбался, потянулся, обхватил. С чашкой в руках я и сопротивляться-то толком не могла.
Он распахнул мой халатик и вдруг фыркнул.
– Ой, какие у тебя трусы...
– Какие?
– Не знаю. Неправильные. Смешные. Как у маленькой девочки.
– Да что смешного-то?
– Лиз, да ты не обижайся. Ну... такие простые, ни кружев, ни розочек. И цвет такой... В общем, ни разу не секси. Но ты не подумай...
– Да что тут думать-то? У меня отличные трусы. Очень удобные. Чистый хлопок, трикотаж, прекрасного серого цвета и без дурацких кружавчиков. Они не кусают задницу, их можно стирать в машинке, хоть кипятить, им ничего не сделается. Продаются в «Костко», оптовый такой магазин, упаковка десять штук – восемь долларов. Я очень их люблю.
– И я. Мне очень нравятся твои трусы.
– Ты – балда. Но я открою тебе страшную тайну. – Я нагнулась, поставила чашку на пол и дальше уже шептала ему на ухо, щекоча волосами шею и щеку. – Трусы тут ни при чем. Это фигня – трусы. Тебе нравятся не они, а то, что в них. То есть – я. А трусы вообще не могут быть секси. Ни разу. Потому что во время секса их снимают. Совсем. Я тебе сейчас покажу.
И показала.
Но всю дорогу и даже немножко после я не могла отделаться от навязчивой мысли, что как хорошо, что я – это я, такая, как есть, и мне пофиг, какие на мне трусы и что это может кому-то показаться смешным. А вот будь на моем месте кто-нибудь другой, та же Дашка, к примеру, она бы могла умереть от стыда за неправильные трусы. Впрочем, Дашка, наверное, не умерла бы. И потом, у Дашки наверняка все трусы правильные, какие нужно – секси, в кружевах и розочках. Интересно, сильно ли это украшает ее интимную жизнь?
Так оно и текло, это странное лето. Даже теперь, оглядываясь назад, я вспоминаю его именно так – как странное лето. Особенно теперь. Странным, если задуматься, было все – странный город в странной стране, странная жизнь на переломе, когда одна жизнь уже кончилась, а началась ли другая – еще неясно, странные отношения со странным мужчиной, странные люди вокруг, и среди всего этого я, непонятная и незнакомая сама себе, совершающая странные поступки и говорящая странные слова. А самым странным, на мой теперешний взгляд, было то, что мне все это удавалось. У меня почему-то сбывались, как заговоренные, все, даже самые мелкие и несущественные желания, окружающая действительность будто стелилась мне под ноги, как никогда раньше и, к сожалению, уже никогда потом. И волшебное ощущение легкости, как будто ты полна пенящейся радостью шампанских пузырьков и можешь взлететь в любую минуту по собственному желанию, не покидало меня. Я постоянно жила с ним, с этим ощущением, и такого тоже не случалось со мной никогда, ни до, ни после этого лета. Любому нормальному человеку все это неизбежно показалось бы удивительным, необычным и даже, возможно, пугающим, но тогдашняя я просто не обращала на это внимания, воспринимая все как должное, и счастливо растворяясь в окружающих меня странностях. Только тогда я не думала о странностях, я просто жила с ними и, наверное, сама незаметно превращалась во что-то такое же странное, по крайней мере для себя самой, предыдущей.
