После этого дежурство проходило довольно вяло: народ в смотровой появлялся, но все больше амбулаторный. Я прооперировал одного бомжика с прободной язвой желудка — его принесли в больницу на своих хилых плечах друзья по несчастью. Он и занял единственное место в палате, освобожденное укушенным узбеком.
За полчаса до полуночи «Скорая помощь» доставила первый шок. Шоковый хирург Илья Ильич Масленников вызвал меня на подмогу.
— Что с ней делать, ума не приложу! — сообщил мне по телефону слегка растерянный доктор.
И было отчего растеряться. На операционном столе лежала сорокадвухлетняя женщина, с ног до головы перепачканная кровью и пребывающая в сильнейшем алкогольном опьянении. У женщины были обглоданы обе верхние конечности. Как пояснил сопровождающий ее врач, их вызвали соседи несчастной.
Вера Долгова, пострадавшая, чрезмерно увлекалась спиртными напитками, а еще она любила собак. У нее дома жил безобидный с виду французский бульдог, которого она решила подрессировать на ночь глядя. В трезвом виде это делать ни в коем случае нельзя: не тот эффект. Обязательно надо как следует надраться, как минимум до потери пульса, а в данном случае до потери конечностей, а после уже приняться за животное.
Никто уже не узнает, что там произошло на самом деле. Соседей по коммунальной квартире замучил безудержный лай этого самого бульдога. Когда они открыли дверь в комнату, где жила Вера, то просто ахнули! Пьяная женщина валялась на полу, в луже собственной крови, а собака с обагренной мордой доедала ее руки.
Животное объело кожу, мышцы, нервы, сосуды и все до самых костей. Нетронутыми остались только кисти. Как можно было так напиться, что не ощущать, когда тебя едят? Долго мы совещались, пригласили разных специалистов. Вердикт был суров: ампутация, причем на уровне плечевых суставов. Ничем больше мы не в силах ей помочь: руки на всем протяжении мертвы.
Она так и не поняла, что с ней произошло, настолько был пьяна. Пришлось собирать консилиум и коллегиально выставлять показания к операции. Раны, нанесенные животными, всегда инфицированные и почти всегда нагнаиваются. Лучший способ избежать ненужных осложнений — ранняя операция.
Я видел эту безрукую Веру через пару недель. Она сидела в дальнем углу больничного холла на коленях у какого-то жлоба с проспиртованной харей. Похоже, это был ее друг-собутыльник. Он нежно поил ее из кружечки… «33-м портвейном». Аккуратно вливал в торопливо сосущий рот живительную влагу, а после заботливо обтер лицо и поцеловал. Чего тут скажешь? Горбатого могила исправит. А у Веры еще есть что отрезать: голову, например.
Кстати, у этой Веры оказалась прекрасная дочь. Хорошая девочка, студентка, она так горько плакала, бедняжка, узнав про маму. Вы бы только видели! Дальнейшая их судьба, к сожалению, осталась за кадром.
Ночью амбулаторные больные закончились. Потянулись те, кто нуждался в стационарном лечении. В ход пошли кушетки и приставные топчаны, извлеченные на свет божий из каких-то загашников. Главное — пристроить пациентов сейчас, а утром придут дневные врачи и устроят массовую выписку. Нам необходимо продержаться лишь до девяти часов.
Странно, отчего все министерские и прочие проверки лечебных учреждений проходят исключительно днем, и притом почти все заранее предупреждены о них? Нет бы нагрянуть как снег на голову в любой из петербургских стационаров-тысячников, да еще в ночь с воскресенья на понедельник, да еще внезапно, без предупреждения. Вот было бы дело! Думаю, проверяющие чиновники обнаружили бы много для себя любопытного.
Нам, дежурной бригаде, без сомнения, тяжело трудиться, когда нет свободных профильных мест и приходится укладывать пациентов в другие отделения. А вдвойне тяжелей, когда этих мест нет уже во всей больнице. А каково самим больным, тем, кому «повезло» заболеть именно в ночь с воскресенья на понедельник? Мало того, что заболел, так еще и положили на топчан, сколоченный из досок, — это если повезло. А если нет, так и коротает остаток ночи прямо в приемном покое.
В три часа ночи доставили крайне тяжелого мужчину шестидесяти лет с желудочным кровотечением. Его сопровождала дочь, встревоженная молодая женщина. Рвота кровью у больного началась внезапно, на фоне полного благополучия, и как водится, глубокой ночью. «Скорая» со своей задачей справилась безукоризненно: за пятнадцать минут доставила пациента из дома.
Мы быстро подняли больного в операционную, где эндоскописты диагностировали у него острую язву желудка и продолжающееся кровотечение. Они тут же зажали язву специальными клипсами и полили особым раствором, который как клеем закрыл сохраняющийся дефект. Кровотечение остановили, но на этом чудеса закончились.
Острые язвы великолепно поддаются консервативному лечению. Очень редко их приходится оперировать, как правило, решить проблему удается именно эндоскопическим, то есть консервативным путем. Но куда девать только что спасенного пациента? Куда его прикажите госпитализировать? В больнице по штату 1100 мест, а пациентов уже почти 1300! Двести человек перебора!
— Доктор, ну что там? — испуганно спросила у меня дочь пациента, когда я, глубоко задумавшись, вышел из операционной.
— Кровотечение остановлено, жизнь вашего отца вне опасности! — сообщил я и подробно доложил, как мы планируем лечить ее папу.
— Спасибо вам огромное, доктор! — просияла девушка. — А в какую его палату сейчас отвезут?
— С этим сложнее, — нахмурился я. — Пока решаем, хотя что тут решать? И так ясно, что свободных мест в больнице нет!
— Я могу заплатить! — Дочка полезла в свою увесистую сумочку и вынула из нее кожаный кошелек.
— В данной ситуации деньги ничего не решают! Мест нет просто физически! Нет элементарных кроватей! Закончились!
— Ой, и как же быть? Он так и будет в операционной лежать?
— Решаем вопрос! Пойду в реанимацию гляну, может, они до утра приютят. Там с вечера оставались свободные места.
Но в реанимации свободных мест не оказалось, и в других отделениях тоже было глухо, как в танке. Тут мне на телефон перезвонил хирург Пахмутов, что дежурил по отделению, и невесело сообщил, что нашего больного только что привезли из операционной: голый, трясется от холода и в коридоре.
— Как в коридоре? Еще и голый и на каталке? — опешил я. — А почему из операционной выкатили, не дождавшись моих указаний?
— Им срочно потребовался «гнойный» стол, там нейрохирурги какого-то своего больного подают.
— Да, точно, подают, — подтвердил я. — Они мне уже звонили, и им нужен именно этот стол.
— И что делать?
— Лечите: повторите анализы, после капайте кровь, плазму. Что мне, учить вас, как бороться с постгеморрагической анемией?
— Это мы сделаем, — печально ответила трубка, — а больной так и останется лежать голым, на жесткой каталке, посреди холодного коридора?
— Откатите его к стене! Укройте простыней, дайте под голову подушку! — не выдержал я и отключился. Во мне все кипело! Ну, нет мест, зачем тогда везти больных? Чего там в центре мудрят? Закройте на ночь больницу — и дело с концом! Но и «Скорой помощи», и Бюро госпитализаций, похоже, наплевать на нас и наши проблемы: как везли, так и везут больных, несмотря на отсутствие свободных мест. А начальство наше боится проявить твердость, опасается закрыть больницу даже до утра. Боится своего начальства, вышестоящего! Как же, оно за это по головке не погладит! Смелости только и хватает, что на нас орать!
Размышляя таким образом, я неожиданно уперся взглядом в кровать! Да-да! Самая настоящая хирургическая кровать стояла себе одиноко в углу кардиологического отделения, где я только что прогуливался. Осмотрел: белья на ней нет, но сама она вполне исправная. Что она тут забыла? Может, кто на ней помер, а теперь и вытащили в коридор для обработки? Ладно, рассуждать будем после! Тут есть пустая кровать, а там есть пациент на каталке. Позвонил Пахмутову, чтоб спустился и помог откатить находку в хирургию.
— Дмитрий Андреевич, — почему-то шепотом спросил мой подельник, когда мы доставили украденную кровать по назначению, — а нас с вами ругать за это не будут? Все же, считай, стырили мы ее!
— А пускай ругают, не мы же тут такие порядки установили! И потом, что значит «стырили»? Мы временно одолжили бесхозную кровать. Мы за ворота больницы ее не вывезли, домой к себе не утянули? После вернем на место, возможно, даже сегодня!
— Ой, доктор, я вам так благодарна! Вы достали ему кровать! А мы думали, ему так и придется лежать на каталке до утра и мучиться! — стала рассыпаться в любезностях дочка пациента. — Я вам так благодарна!
— Не стоит благодарностей, это наша работа! — скромно ответил я. А про себя подумал: «Не дай бог еще кого подвезут».
До семи утра, к нашему счастью, поступлений больше не произошло, но зато в 7-30 привезли сразу троих больных: все как на подбор с «острыми животами». Осмотрев их, я понял, что в госпитализации нуждается лишь один: у него, кажется, воспалился желчный пузырь. Срочного оперативного вмешательства не требует, так что спокойно может дожидаться в приемном покое. Сейчас назначим обследование, закажем анализы, а он пусть пока ожидает. В лучшем случае сегодня попадет в отделение лишь к обеду. Передадим его дальше по смене. Это не совсем корректно, но что делать? Мест-то все равно пока нет! Вот почему я не люблю дежурить в воскресенье!
