– Я дна не нащупал. Потому туды его и сбросил.
– Надо бы поднять Бобра, – задумчиво сказал Шнырь. – Завтра пошарим. Где эта зажигалка-то?
– Вот, – показал зажигалку Рельса.
– Верни. Все равно она теперь Бобру ни к чему.
Рельса нехотя вернул Климу зажигалку.
– А пока отведи гражданина в сортир. Там Помидор с Лешим авто сторожат. Пусть заодно и за ним присмотрят. И сняли бы вы эту форму. А то напялили… Как додики… Ну колеса, ну шкеры. Это я еще понимаю. А остальное-то? Ходите, как в цирке клоуны. Ну, пилотка-то тебе на кой хер?
– Так это, – смутился Рельса. – Фартово ж.
– Фартово – это, блять, кассу забомбить и не засыпаться. Или с биксами в Крыму отдыхать и у местных фраеров лопатники шарахать. А это не красиво… Это так. Ладно, надоели вы мне оба. Все. Не отсвечивайте.
Рельса кивнул и схватил Клима за ворот.
– Пошли, морда! На очке сегодня кемарить будешь.
– До свидания, – почему-то попрощался со Шнырем Клим.
Но Шнырь ничего ему не ответил. Он уже понял, что сгущаются тучи и надо уходить. Вопрос был только в спешности ухода. Натренированный за годы недоверия к людям нюх говорил, что уходить надо немедленно, то есть сейчас. Но сбор уголовников так и так займет время – не проще ли выждать пару часов?
Впервые в жизни Шнырь не прислушался к внутреннему голосу, решив дождаться первых лучей солнца. Впервые он ошибся.
Глава 35
В то время, когда Клим сидел в сортире под присмотром Помидора и Лешего, а отряд Трофимова и рота Криницына готовилась к штурму Невидова, Фролов ворочался на колючей соломе, пытаясь уснуть. Однако стоило измученному организму провалиться в глубокий сон, как все испортил Никитин.
Фролов не сразу понял, что его дергают за ногу. Наконец, вздрогнул и с трудом открыл слипшиеся глаза. Прямо перед ним была голова оператора. Его выгоревшие волосы просвечивал утренний зыбкий свет, образуя что-то вроде кривого нимба. Никитин стоял на лестнице и дергал Фролова за ногу.
– Да проснись же, Александр Георгич, бляха-муха!
Фролов, наконец, вырвался из цепких лап Морфея и откинул голову с тихим стоном.
– Как будто и не спал вовсе… Сколько время-то?
– Да черт его знает. Пятый час, вроде.
– Господи… Ну и рань… Что стряслось-то?
– Пойдем на местный аттракцион глянем.
– Какой еще аттракцион? – зевнул Фролов и потянулся, сладко крякнув.
– Тимоха пошел на пруд топиться.
– Чего это он? – удивился Фролов, окончательно проснувшись.
– Да это у него обычное дело. Горе от ума. Ходит топиться, и все тут. А местные его спасают.
– То-то он мне на днях все про самоубийство рассказывал. Но причина-то есть или так, от нечего делать?
– Да мастерил он там что-то, у него не вышло. А потом почитал энциклопедию медицинскую, решил, что болен. Одно к одному, короче. У тебя так не бывало, что ли?
– А у тебя что, бывало? – удивился Фролов.
– Пока нет.
– Ну и у меня нет.
– Значит, все впереди. Ну так как, идешь?
– Ну пошли, – пожал плечами Фролов и пригладил пятерней взъерошенные волосы. – Власть-то за ночь не переменилась?
– Да нет вроде, – ответил оператор, и его голова исчезла.
– Уже неплохо.
К пруду, где топился Тимоха, Фролов и Никитин шли быстро. Никитин насвистывал какую-то мелодию. Фролов молчал, чувствуя, что вслед за телом просыпаются и улегшиеся за ночь мысли.
«Вот иду я к какому-то пруду в какой-то деревне смотреть, как топится какой-то человек. И даже очень хороший человек. Поскольку я с ним пил и о жизни говорил. Но не чувствую я к нему никакого сострадания, хотя должен был бы. Может, правда, потому что я сам внутри пуст и даже к себе особого сочувствия не испытываю. А скорее, потому что, раз он топится не в первый раз, значит, это что-то вроде необходимого выпускания душевного пара, который давит творческого человека изнутри, срывая клапаны и взрывая котлы. В таком случае ему можно позавидовать, потому что мой пар выходит регулярной тонкой струйкой и даже накопиться не успевает».
У пруда уже толпились все невидовцы, включая баб и детей – видимо, аттракцион и вправду был всеобщим. Не видно было только Клима, хотя он, несмотря на свою природную независимость, всегда являлся на подобные деревенские сборища. На деревянном мостке, где бабы обычно стирали белье, стоял Тимофей, на шее у которого висел внушительных размеров камень. Тимофей молчал и исподлобья глядел на невидовцев. Со стороны это выглядело так, словно не он сам, а невидовцы приговорили его к смерти, навроде тех средневековых колдунов, которых бросали в воду с камнем на шее, а потом смотрели: если выплывет, значит, продался Дьяволу, а если утоп, значит, ошибочка вышла – хороший был человек. Выплывшего, естественно, все равно убивали – зря, что ли, время на проверку тратили?
– Ишь ты! – восхищенно воскликнул Никитин, словно был скульптором, любующимся своим творением. – Тимоха-то красиво стоит. Прям Чапай.
– Чапай без камня тонул, – сухо заметил Фролов.
– А поза какая. Прям хоть сейчас в кино снимай.
– Вот и снял бы, – буркнул Фролов, который не видел ничего достойного восхищения во всей этой сцене, да и вообще был в крайне подавленном настроении. Кроме того, чесалось небритое лицо и ныли нечищеные зубы, поскольку в Невидове о зубном порошке отродясь не слыхали, предпочитая больные зубы либо лечить травами, либо просто рвать кузнечными клещами.
– Ой, Тима-Тимоша! – причитала жена Терешина Галина. – Сколько ж можно меня мучить?! Ну это ж никакое сердце не выдержит. Второй раз за месяц! Ну не работает твоя труба, ну и хрен бы с ней. Новую сделаешь!
– Это какая у него труба не работает? – хохотнул кто-то в толпе, но смех не поддержали – невидовцы умели ценить драматичность момента.
Тимофей тоже молчал.
– Ты скажи, – продолжила Галина, – может, обиделся на что? Так ты прости. В сердцах чего не ляпнешь.
– Да, Тимоха, – поддакнул Михась. – Вода-то нынче студеная. Ключ, видать, забил снова. В прошлый раз Гаврила тебя вытаскивал, так через то простудился. С неделю его, бедолагу, кашель не отпускал. А тогда и вода, как молоко, была. Ты б лучше вешался, что ли. Все как-то не так тревожно.
– Тьфу на тебя! – плюнула в сторону деда Галина. – Ты что ж городишь, хрыч старый? Вешаться предлагаешь?
– Да я ж о себе разве? – растерялся Михась. – Я о людях забочусь.
– Не, Галь, – встряла жена Гаврилы Ольга. – Михась прав. Я своего в прошлый раз, почитай, неделю отхаживала – так простыл, аж думала, помрет.
– Во-во, – поддержал ее Игнат. – Ты ж пойми, Галина, мы ж не против, мы завсегда спасем, но уж больно вода студена с утра. Или пущай ближе к вечеру топится, как в позапрошлый раз. Тогда и вода была хороша, и мы сами помылись.
– Верно, – загудела толпа.
– Что «верно»-то? – возмутилась Галина. – Вы помыться пришли или человека спасать? Или, может, в следующий раз ему вообще в баню пойти топиться? Чтоб все заодно и попарились?
Толпа обиженно замолчала.
– Ну это ты зря, – заметил Сенька Кривой. – Зачем нас так-то? Мы ж от чистого сердца.
– От чистого! – передразнила его Галина. – Очень чистого. То-то я гляжу, вам все помыться хочется.
Игра слов, в который слышался упрек, смутила присутствующих. Краем глаза Фролов заметил, что кое-кто из мужиков уже загодя скинул рубаху – видимо, дискуссия подобного рода шла не в первый раз и тоже была своеобразным неменяющимся ритуалом, финал которого был известен.
– Ты б, Тимоха, сказал что напоследок, – неожиданно пожурил «утопленника» Михась. – А то в прошлый раз такую речь толкнул – любо-дорого.
– А что вам говорить-то? – неожиданно «обрел голос» Тимофей. – Вам что в лоб, что по лбу. Говорю, давайте электричество сооружу, вы ни в какую. Радио вам сделал, и обратно недовольны. Труба что? Труба – ерунда. Новую сделаю. Мне ж обидно просто. Там калитку поправь, там замазку для окон сделай. А я что? Я ничего. Я делаю. Но только это ж каждый дурак сможет. А в прошлом году я предлагал электричество из ветра делать, вы что? Вы ж только отмахнулись. А топливо из коровьего дерьма? Да ну вас… Как что интересное вам предлагаю, так вы носы воротите.
– От дерьма-то, – добавил все тот же юморист, но и на этот раз шутку никто не поддержал.
– Мы больше не будем, – заблеяла толпа, но, кажется, тоже согласно установленной традиции.
Тимофей только махнул рукой.
– Не понятый временем и народом творец, – шепнул Никитин Фролову на ухо. – Леонардо да Винчи.
– Очень смешно, – огрызнулся Фролов. – Только мне его и вправду жаль. Я бы сейчас с удовольствием к нему присоединился.
Толпа затихла в ожидании продолжения.
– И потом я это… болен я, – сказал Тимофей и пояснил деловито, хотя и несколько неуверенно:
– Смертельно.
– Ну, раз смертельно… – начал было Игнат, но его перебила Галина.
– Да ну какое там «смертельно»?! Опять начитался циклопедией своей!
– Все, – хмуро отрезал Тимофей. – И спасать меня не надо. Дайте уйти спокойно.
