– Все, – хмуро отрезал Тимофей. – И спасать меня не надо. Дайте уйти спокойно.
И повторил еще раз:
– Все.
– Коротко че-то на этот раз, – критично заметил Михась, но Тимофей уже не слушал.
Он разбежался по мостку и под дружный вздох толпы сиганул в пруд. Брызги полетели в разные стороны. Дети радостно завизжали. Самых малолетних некоторые бабы разворачивали лицом к пруду, щекоча им животики и приговаривая сюсюкающими голосами: – Смотри… Дя-дя… Дя-дя что? Дя-дя прыгнул. Буф!
Младенцы расплывались в улыбке и пускали слюнявые пузыри.
Несколько мужиков, среди которых был и стремительно стянувший брюки Гаврила, побежали к пруду. К ним присоединился и знакомый Фролову мужик с больным ухом. В трусах и ушанке он смотрелся особенно колоритно. Нырять он, видимо, тоже собирался в ушанке.
– Погодь, – сурово остановил спасателей Михась. – Не речка – не унесет. Дайте наглотаться сперва. А то в прошлый раз вытащили быстро, так вот вам нате – через две недели снова здесь.
– Изверг, – отпихнула Михася Галина и сама полезла в воду.
Выждав пару секунд, Михась дал отмашку и мужики бросились в пруд. Галина, поняв, что будет мешать, полезла обратно. Остальные невидовцы столпились на берегу и стали наблюдать за спасением. Как водится, тут же нашлись советчики.
– Справа, справа заходи! Вон туда, где круги пошли!
– Да не толкайтесь вы, черти! Вы в обхват его берите!
Спасатели фыркали и отмахивались.
– Дали б ему, что ли, и вправду утонуть, – сказал Фролов, задумчиво глядя на возню в воде. – А то спасают, чтоб потом заново утопить.
– Садист ты, Александр Георгич, – усмехнулся оператор, который только что заметил стоявшую поодаль Серафиму.
– Станешь тут, – сказал Фролов, но уже в пустоту, поскольку Никитина уже не было. Теперь он стоял с Серафимой, обхватив ее сзади руками. Та доверчиво запрокинула свою голову, посмотрела снизу на лицо оператора и быстро чмокнула в губы.
«Тоже кино можно снимать», – безо всякой иронии и с какой-то болезненной ревностью подумал Фролов, глядя на эту сцену.
Тем временем мужики уже нащупали Тимофея и радостно подняли его тело над поверхностью воды, демонстрируя зевакам. Камня на шее не было. Видимо, сняли под водой. Толпа радостно заулюлюкала. Младенцы, еще недавно радостно смеявшиеся, почему-то тут же разревелись. Но в тот момент, когда фыркающие мужики стали тащить тело Тимофея к берегу, со стороны деревни донеслась стрельба: несколько выстрелов и автоматная очередь. Затем раздался взрыв. После снова стрельба и снова взрыв. Послышалось недружное «ура» или просто «а» – разобрать было трудно.
Невидовцы как один повернули головы к деревне и замерли. Мужики, откачивающие Тимофея, тоже застыли. Тимофей благо уже пришел в себя и теперь сидел на земле, кашляя и отхаркивая воду.
– Че это? – удивилась Серафима и испуганно посмотрела на Никитина.
Никитин бросил взгляд на Фролова, но тот и сам напряженно всматривался в утренний пейзаж.
Какая-то баба с младенцем вдруг охнула и рванула в сторону деревни, но дед Михась резко перегородил ей дорогу, поймав в расставленные руки.
– Куда летишь, дура?! – хрипло осадил он ее. – Под пулю угодить хочешь? Или дите на тот свет быстрее справить?
– Хозяйство ж там, – растерянно пробормотала баба.
– Хозяйство у тебя на груди, а остальное, даст бог, приложится.
Реплика Михася пришлась как нельзя кстати, поскольку не удержи он тогда бабу, рванули бы все. Хотя и непонятно зачем. Вилами, что ли, дома защищать?
– Стоим здесь и ждем, – сурово приказал Михась. – Тут либо немец со стороны Кривой сосны наступил, то ли наши со стороны Лысой опушки поднялись. А мы тута покамест обождем.
Люди столпились на берегу и стали ждать. Тимофей шмыгал носом и отплевывал воду. Галина, присев на корточки, гладила его по голове. Михась курил самокрутку и, щурясь, поглядывал в сторону деревни. Никитин сидел на земле, приобняв Серафиму. Фролов то вставал, то садился, то начинал задумчиво ходить кругами вокруг березы.
Еще с четверть часа из деревни доносился треск автоматов и отдельные крики и хлопки.
– Главное, чтоб не пожгли, главное, чтоб не пожгли, – твердила, как молитву, жена Гаврилы, Ольга, качаясь из стороны в сторону.
– Да не колыхайся, дура! – осадил ее Гаврила, выжимая мокрую бороду.
Остальные бабы, испуганно вытаращив глаза, похоже, бормотали то же, что и Ольга.
Когда все стихло, Михась приказал выждать еще с полчаса, а только затем разрешил трогаться.
Шли неровно. Кто-то спешил, кто-то, наоборот, плелся позади, видимо, опасаясь возобновления стрельбы.
Когда поднялись, ахнули. Дома, слава богу, стояли нетронутыми, если не считать нескольких выбитых окон и кое-где поцарапанных шальными пулями заборов, но на улицах лежали мертвые и дымился снесенный, видимо, взрывом гранаты телеграфный столб с радиоточкой.
– Капут твоему радиву, – сказал Михась Тимофею. – Отпелось.
– Да и хер бы с ним, – отмахнулся Тимофей, который, как и все, находился под впечатлением от увиденного и даже забыл о своем недавнем прыжке в пруд.
Половина убитых были в военной форме. Остальные в гражданском. Среди тел, впрочем, не было ни одного раненого – видимо, кто мог ползти, уполз. Или был унесен. Никто не стонал и не кричал. В сочетании со столь кровавой картиной тишина производила особенно жуткое впечатление.
– Василеооок!!! – вдруг истошно завопила какая-то баба и бросилась через дорогу к зарослям крапивы.
От ее крика вздрогнули все.
– Жалко Василька, – сказал Игнат и поковырял пальцем в носу.
– Да, – согласился кто-то. – Пришибли, значит. Бедолага. Он-то уж совсем ни при чем был.
– Что на роду написано, то и сбудется, – завершил диалог Игнат и стряхнул с пальца козявку.
«Сына убили, – подумал Фролов, сглотнув ком в горле. – Или мужа».
Но Васильком оказался тот самый хряк, который периодически гулял по улицам Невидова и который в свое время первым встретил новоприбывших Фролова и Никитина. Видать, и его шальная пуля зацепила.
У дома Гаврилы по-прежнему стояла их казенная «эмка». Только теперь она была изрешечена автоматной очередью. Позади нее, раскинув руки, лежал молодой парень. Судя по одежде, не военный. Левая нога у него была неестественно изогнута и оголена до колена. На колене виднелась окровавленная повязка. Похоже, он был до этого ранен в ногу – вряд ли он стал бы перевязывать ногу в пылу сражения. Напротив забора Серафимы, раскинув руки, лежали трое мертвых красноармейцев. А неподалеку, сплетясь в последней рукопашной, Кулема, а на нем могучего телосложения солдат. У солдата из перекошенного рта неспешными толчками капала черная кровь, заливая лицо лежащему снизу Кулеме, а в животе торчал нож – видимо, Кулема успел перед смертью пырнуть противника. У самого же Кулемы были выпучены глаза, которые особенно страшно выглядели на залитом черной кровью лице. Так в обнимку и отправились на небо.
Во дворе бывшей комендатуры, а ныне снова Климова дома, лежали присыпанные рыхлой землей Помидор и Леший. Неподалеку, коптя воздух черным дымом горящей резины, лежал опрокинутый мотоцикл. Рядом виднелась небольшая воронка от взрыва гранаты. Грузовик, однако, стоял нетронутый.
У калитки лежал растерзанный автоматной очередью труп Шныря. Похоже, Шнырь даже не успел толком одеться со сна. На нем была только майка и брюки. Из штанин торчали худые босые ноги. Короткостиженые волосы Шныря были усеяны мелкими осколками, отчего голова его как-то неестественно весело поблескивала на солнце, словно была украшена драгоценными камнями. Рядом с трупом стоял Клим и нервно приговаривал, покачивая головой: «Дела…»
Только сейчас Фролов вспомнил, что Клима не было на пруду. Похоже, это вспомнил не он один. К Климу мгновенно бросились с расспросами. Но почти тут же отпрянули – от Клима за версту несло дерьмом.
– Че это ты, Клим? – спросил Сенька Кривой, поморщившись, от чего его лицо стало еще более кривым. – Обосрался, что ли, от страха?
– Сам ты обосрался, – обиделся Клим. – Прятался просто.
– В говне? – удивился Сенька.
– Да подожди ты с говном-то, – оборвала Сеньку Лялька.
Клим почесал затылок.
– Да что я мог видеть? Я ж в сортире всю ночь проторчал. Посадил меня под замок главный ихний. Потом слышу голоса и шум. Спрашиваю у этих, что меня сторожили: «Че там?» А они говорят, что ваши, мол, деревенские на пруд потянулись. Ну, я сразу понял, что Тимоха топиться пошел. А через полчаса такое началось. Сначала шандарахнуло где-то, а потом рядом началось, а потом стрельба пошла. Все орут, кричат. Я, не будь дураком, в очко и нырнул. И правильно сделал. Вон как сортир-то разнесло. Одни щепы остались.
– М-да, – хмыкнул Михась. – По уши в говне сидючи и вправду хрен два что увидишь. Иди помойся что ли. А всем остальным такой наказ. Чтоб пошли домой и принесли по лопате. А я свою телегу подкачу. Будем трупы собирать. По такой жаре они вмиг вонищу до небес подымут.
