государя, принесшего в жертву своему честолюбию такое множество своих верных подданных, которым он должен был быть отцом и хранителем. Петр великодушно даровал свободу многим офицерам[859], в знак своей милости и снисхождения, приказал раздать несчастным пленным значительную сумму, чтобы поддержать их в крайней нужде. На следующий день царь пожелал разделить трапезу со всеми шведскими генералами, которые должны были пить за здоровье того, чьими пленниками они были. Посреди здравиц царь спросил у маршала Реншильда, «какова была численность армии короля Карла, когда она пересекла границы Московии». Тот ответил, что общее их число могло составлять двадцать тысяч шведов, не считая возможной поддержки казаков. «Как же может быть, — сказал тогда Петр, — что такой благоразумный государь, как Карл, отважился с горсткой людей вторгнуться в столь обширную и незнакомую ему страну, как Россия?» Маршал ответил царю, что «король не всегда советовался с генералами, но те, как верные подданные, слепо повиновались своему государю». Эта верность так пришлась по нраву великому Петру, что он, сняв с портупеи собственную шпагу, подарил ее Реншильду, попросив его сохранить ее в залог уважения, которое питал к его мужеству и верности. Подобные же знаки своего расположения он явил и графу Пиперу, и другим высокопоставленным пленным: более того, чтобы они не испытывали ни в чем недостатка, Его Величество расположил их рядом с собственными генералами. Граф Реншильд оказался рядом с графом Шереметевым, граф Пипер — с графом Головкиным[860], герцог Вюртембергский — с князем Меншиковым; так же были размещены и все остальные.
Однако победитель не ограничился тем, что продемонстрировал милость к побежденным врагам: он решил также наградить своих победоносных воинов за храбрость, повысив их всех в чине. Князь Меншиков был сделан фельдмаршалом[861], граф Головкин — великим канцлером [Gran Cancelliere][862], Рённе — генералиссимусом [Generalissimo][863], Шафиров [Scaferof][864] — подканцлером [Vice Cancelliere]. Остальные были награждены орденом Св. Андрея[865] или повышены в чине в зависимости от звания и заслуг. Солдатам царь раздал впоследствии столько денег и подарков, что все они почувствовали необыкновенное удовлетворение от того, что служат столь милостивому и щедрому государю. Царь не захотел в этой раздаче обойти и себя самого. Мы уже упомянули выше о том, что он хотел шаг за шагом пройти всю лестницу военных чинов, как в сухопутных войсках, так и на флоте. В доказательство своих заслуг он указал на то, что самолично захватил в плен шведского генерала, и показал своим генералам пулю, пробившую ему шляпу. За это из сержант-майоров [Sargente Maggior] он был произведен в генерал-майоры [Generale Maggior][866]. Великие души обыкновенно столь же беспощадны к врагам на поле боя, сколь милостивы к просящим о пощаде после победы: Quanta perviccacia in hostem, tanta beneficentia adversus supplices utendum[867][868]. Петр Великий пожелал распространить свою милость даже на мятежных казаков, вновь согласившихся подчиниться его власти, и даровал им свое прощение — при том, однако, условии, что они сложат оружие. Вместе с тем он пообещал десять тысяч рублей любому, кто выдаст ему изменника Мазепу, живого или мертвого.
Выказав таким образом свое великодушие, царь, собрав в Полтаве большой Военный совет, разделил свою армию на три части. Сорок тысяч солдат под командованием Шереметева и Меншикова должны были отправиться в Ливонию. Тридцать тысяч под командованием Голицына и Боура выдвинулись в направлении Польши, а генералы Репнин и Аллард должны были остаться с шестнадцатью тысячами солдат на границах России, чтобы поддерживать на них спокойствие[869]. Легко представить себе, как в Москве встретили подобную новость. Цесаревич Алексей позаботился об организации празднеств, в которых должны были принять участие иностранные послы. Когда прошел слух, что скоро должен прибыть триумфатор, власти города возвели тридцать триумфальных арок[870] на дороге, по которой он должен был въехать. Однако дела более важные, чем торжественный въезд в столицу, заставили царя отбыть в другие места. Его присутствие было необходимо в Польше: оттуда он без промедления переправился через Борисфен, чтобы присоединиться к генералу Гольцу в Волыни. Однако из‐за треволнений этой жестокой войны и величайших тягот бесконечных маршей и контрмаршей царь заболел и оказался вынужден несколько дней провести в постели в Киеве[871]. Находясь там, в промежутках между пароксизмами лихорадки он не переставал отдавать необходимые приказы. Так, он приказал усилить армию Гольца дополнительными полками, чтобы тот с вящим успехом противостоял генералу Крассову.
В отдаленных государствах едва могли поверить в полтавскую викторию, но в конце концов она была подтверждена таким множеством донесений, что более сомневаться в ней было невозможно. Тогда поляки, принадлежавшие к партии царя, приободрились и, проведя переговоры с примасом Шембеком, отправили посланцев к королю Августу, призвав его вернуться в Польшу и вновь взойти на престол. Август сначала выказал нежелание уступить просьбам своих польских подданных, но в конце концов, приняв решение вернуться в свое королевство, прежде всего опубликовал манифест, который включал в себя в общем и целом три положения: «1) король протестовал против недостойного обращения со стороны короля Карла как с ним самим, так и с его наследными землями; 2) он пространно разъяснял несправедливость и недействительность своего отречения, указывая на то, что чувствовал себя по совести не связанным положениями Альтранштедтского договора, потому что договор тот был коварным и вынужденным актом, особенно потому, что он клялся на коронации никогда не отрекаться от королевского венца без согласия Польского сейма; 3) он объявлял о принятом им решении вернуться на престол, подчеркивая, что решение это было им принято с согласия Его Царского Величества», великодушию, твердости духа и верности которого Август возносил красноречивые хвалы. Царь, который прекрасно владел искусством притворства, уже в конце прошлого года делал вид, будто забыл обо всем, что совершил Август. Поэтому он призвал короля вернуться в его государство, дабы отвлечь внимание Станислава и тем самым воспрепятствовать ему отправить королю Швеции подкрепление, как он собирался сделать. Станислав, видя решимость Августа вернуться на престол и не считая себя способным противостоять ему, также опубликовал от своего имени манифест, в котором объявлял, что не желает противиться воле судьбы, уступает власть более обласканному ею претенденту и советует также и друзьям своим примириться с оным монархом на максимально благоприятных для себя условиях.
Между тем царь, оправившись от болезни, оставил Киев и 14 сентября присоединился к армии генерала Гольца[872]
