и союзной армии графа Синявского, тверже всех других польских генералов сохранявшего верность своему государю. Затем, 8 октября, он провел переговоры с королем Августом неподалеку от Торуни [Thorno], значимого города в Польской Пруссии: тот специально прибыл на берег реки за две мили от города ради встречи своего избавителя[873]. Государи обменялись выражениями радости от свидания. Август поздравил царя с блестящей победой над королем Карлом, а царь поздравил его с возвращением в свое королевство, ни словом не упомянув о той обиде, которую тот ему причинил, тайно заключив Альтранштедтский договор. К тому же Август предпринял всевозможные уловки, взвалив вину на полномочных посланников. Первые дни прошли в празднествах, во время которых царь, не прибегая к словам, молчаливо попрекнул короля Августа за его поступки, сделав так, чтобы тот увидел висящую на его бедре шпагу — эту шпагу Август вручил королю Швеции, и ее нашли в брошенном шведами обозе на поле Полтавской битвы. От развлечений перешли к переговорам. Поляки направили к царю депутацию с поздравлениями его от имени всей Республики с полной победой над неприятелем. На поздравления поляков царь живо ответил, что «от благословений, ниспосланных Небом его оружию, никто не извлек большей выгоды, чем их Республика, потому что они возвратили ее в руки ее законного короля». Несколько саксонских дворян также поздравили царя по этому случаю, сказав, среди прочего, что они «всегда желали успеха его оружию, но уже не чаяли таковой победы, какая случилась», на что царь с готовностью сказал, что их «неверие соответствовало человеческой слабости, но Господь Бог даровал мне победу, соответствующую Его всемогуществу».
Затем посланцы Республики изложили, как было им поручено, просьбу к Его Царскому Величеству «не оставлять в Польше более двенадцати тысяч солдат; его также просили вернуть Республике все крепости, завоеванные им в Польской Украине, а также отпустить на свободу князя Вишневецкого». Эти предложения, быть может, были не лишены оснований, однако в сложившихся обстоятельствах они выглядели иначе. Царь, знавший о том, что значительная часть поляков симпатизирует шведам, решил ответить с позиции силы. Относительно украинских крепостей он не захотел даже разговаривать, потому что отвоевал их у шведов. Что касается Вишневецкого, то он, напротив, настаивал на том, чтобы Сейм сурово и примерно его наказал, а также наказал других вельмож, которые своими беззаконными действиями нанесли страшный урон Республике. Что же до войск, то царь пожелал, чтобы князь Меншиков разместил свои войска в Нижней Польше, а польская армия вместе с саксонской должны были переместиться в Верхнюю Польшу и Польскую Пруссию.
Завершив переговоры, монархи разъехались: Август вернулся в свои наследные земли в Саксонию[874], а царь направился в Мариенвердер[875], где его ожидал король Пруссии[876], который также отъехал на две мили от города, дабы с ним встретиться. Царь пробыл там девять дней: оба государя присоединились к союзному договору, заключенному между королями Польши и Дании. Тут было уговорено, что Петр отдаст свою племянницу принцессу Анну[877] в жены Фридриху, третьему герцогу Курляндскому[878], изгнав из его герцогства окопавшихся там шведов. Их венчание совершил 30 октября 1710 года в Петербурге рутенский епископ[879]. Потеряв спустя считаные недели своего супруга[880], принцесса-вдова обитала в Курляндии до 1730 года, пока штаты Российской империи не избрали ее императрицей Всероссийской, и ныне славно правящей, стремящейся своими могучими войсками поразить врагов христианства, согласно предначертаниям своего доблестного дяди.
Пятого ноября царь отбыл из Мариенвердера в Митаву[881], столицу Курляндии, чтобы руководить операциями его войск, разделенных на шесть частей. Первая из них находилась под командованием фельдмаршала Шереметева и насчитывала пятьдесят две тысячи человек, вторая, под командованием князя Репнина, — восемнадцать тысяч, третья, под командованием генерала Ренцеля, — шестнадцать тысяч, четвертая, которой командовал князь Голицын, — семь тысяч гвардейцев, пятая, под командованием генерала Боура, — двенадцать тысяч драгун и казаков, шестая, под командованием генерала артиллерии Брюса, — пятнадцать тысяч. Во главе всей армии был поставлен генералиссимус князь Меншиков[882] в звании царского генерал-адъютанта[883]. Этой армии были приданы шестьдесят больших мортир, триста пушек и шестьдесят тысяч бомб, предназначенных для осады Риги. Генерал Стромберг [Stromber][884], оборонявший город, быстро отозвал шведские войска из Курляндии и, приказав сжечь пригороды, разослал повсюду манифесты, полные обвинений в адрес московитов. Уязвленный царь приказал ответить тем же. Московиты среди прочего освоили и искусство воевать с помощью пера, преуспев в нем наравне с самыми утонченными министрами иноземных дворов. Впрочем, в Риге удары, наносимые лишь на бумаге, значили немного. Врагов побеждают оружием, а не словами, как мудро сказал великий Демосфен Афинский: Non verbis vincuntur hostes, sed armis[885]. Царь встал лагерем под стенами Риги 25 ноября[886]. Всё было готово для бомбардировки города. Его Величество хотел уже начать приступ, собственноручно зажигая фитиль первой бомбы[887]. Власти города отправили к царю депутацию, чтобы отвратить, если возможно, грядущую беду, но им ничего не удалось добиться: московиты решили начать бомбардировку. Город, однако, отчаянно и мужественно сопротивлялся. Царь, приобретший богатый опыт в военном искусстве и умевший, подобно опытнейшим врачам, на основе изучения симптомов предсказывать исход и продолжительность болезни, предвидел, что город в конце концов вынужден будет сдаться, но у его защитников было достаточно сил для затяжной осады. Поэтому, отдав своим генералам необходимые приказы, царь отбыл в Москву, куда для чествования съехалось великое множество иностранных гостей. Однако царь пожелал сначала проехать через Петербург[888], откуда он отправил королю Дании значительную сумму, чтобы тот смог начать войну против Швеции на своем участке. Отдав также приказы относительно флота, который рассчитывал использовать в будущей кампании, он прибыл в свою столицу 24 декабря, но торжественный въезд в город совершил только первого января, в день начала нового 1710 года[889]. Состоялась великолепная триумфальная процессия, во время которой публике были показаны взятые у шведов трофеи, знамена, пушки и мортиры, а также пленные генералы и даже носилки, на которых носили короля Карла во время Полтавской битвы. Победителя приветствовали все сословия государства, духовенство и миряне: ему зачитали панегирики и поздравительные стихи под бесконечные приветственные крики толпы, исполненной радости от славных свершений своего государя. Радостные торжества и празднества продолжались до середины февраля[890], когда они увенчались известиями о публичных извинениях, Анна, королева Англии, согласилась принести их царю за оскорбление его послу в Лондоне в форме, о которой мы
