времени стены замка Галеш, с башнями, окошками-бойницами, огромными воротами и рвом вокруг, когда-то залитым водой. Все это великолепие было хорошо заметно с главной автострады, ведущей в Гревер, главный город Греверсонда. Но сквозь эту неприступность и важность фамильной крепости сквозила такая тоска и грусть!..
Маленский стоял в одинокой луже света единственного прожектора.
После небольшой паузы он продолжил свою речь:
— И тем, что было предсказано… И тем, что надеждою питать… умы наши, и души наши спасением были мы обречены, и терпением и кротостью и покаянием искупив долги наши, и сейчас мы здесь. Мы вместе! Мы здесь во имя памяти наших предков и светлого будущего благословенных потомков наших! Славен этот день, ибо здесь с нами та, чьей рукой будет исполнено, то, чего мы все так ждём…
Маленский на секунду ушел в темноту и вернулся под бурные аплодисменты, ведя за руку…
«Как так?!»
…Марту.
Эло спасло только то, что в общем шуме никто не услышал его непроизвольный возглас удивления.
В зале снова стало тихо. Марта была подозрительно спокойна. Даже с балкона чувствовалась ее сосредоточенность и… усталость. Радости в ее глазах было не больше, чем у пантеры, которая всю жизнь провела в клетке зоопарка.
«Как хорошо, что здесь нет Файдера, — подумал Эло. — Он бы разнес весь этот балаган, даже не разбираясь!»
К слову, все годы, проведенные в Греверсонде Файдер, движимый заботой и ревностью, жестко контролировал все контакты Марты.
«Какие у нее дела могут быть с Маленским? Ох, и мутный же он тип! Файдер бы точно это пресёк!»
В это время на сцену вышли два удальца с голыми птичьими головами. Они тащили небольшой, но очень тяжелый стол, который был накрыт темной тканью.
Зал возбужденно загудел.
Водрузив стол по центру сцены, удальцы, кудахтая, удалились.
Маленский махнул рукой и зал затих. Он снял ткань, покрывавшую стол и снова обратился к залу:
— Господа, я прошу вас взяться за руки! Пора, господа, я прошу тишины!
Зал встал. Каждый протянул свои руки и лапы соседу.
Герцог Маленский взял со стола большой, как лист ватмана, документ, который был написан на уже устаревшем наречии, от чего он читал его медленно, очень стараясь не ошибиться. Сочетание юридически правильных оборотов и старого гревера сводило челюсть Эло в страшной зевоте. Суть документа он всё же понял. Там говорилось о неком заклятии, которое снималось собственно подписанием оного документа двумя сторонами — представителем рода Галеш и рода фей. С Галеш всё было понятно, тут активистом с правом подписи выступал Маленский. А вот фея-то кто?
Хотя ответ был очевиден, Эло не решался принять его, вместо этого он произнес ругательство, означавшее крайнюю степень удивления.
Между тем, Маленский вернул документ обратно на стол и обратился к кому-то на первым рядах:
— Я прошу Главного Секретаря выступить в качестве свидетеля! Люция Леопольдовна, прошу вас!
Тяжело шагая, вразвалочку, на сцену вышла Люция Леопольдовна, толстый и блестящий хвост которой оставлял мокрый след. Главный Секретарь была ондатрой. Немолодой и очень ответственной.
Она пригладила и без того гладкую шерсть на своей морде, откашлялась, надела очки и вынула из подмышки несессер. Из него она извлекла две одинаковых тонких палки. Одну она торжественно протянула Маленскому, а вторую Марте. И в тот же миг, едва коснувшись их пальцев, две невзрачные сучковатые деревяшки вспыхнули золотом и превратились в перьевые ручки.
— Заправлены, заправлены, — успокоила Люция Леопольдовна.
Дрожащей рукой первым свою подпись поставил герцог. Он долго выводил длинную, мохнатую как сороконожка, подпись, дошел, наконец, до последнего завитка и, выдохнув, поставил точку.
Вторая подпись была за Мартой. Её рука на секунду замерла над документом. Марта посмотрела в зал. Потом на Маленского.
— Здесь?..
Тот кивнул, в полуобмороке…
Стало так тихо, так тихо, что было слышно, как поскрипывает золотое перо, выводя заветные буквы.
Последней подпись поставила Люция Леопольдовна.
— Дату! — прошептал Маленский.
— Да-да, я помню, — Люция Леопольдовна, выписывала крючочки и черточки. Потом взяла, появившиеся откуда-то из воздуха пять горящих красных свечей и с взволнованной суетой расставила их на столе, строго отмеряя нужные миллиметры — Ну-с, почти готово… Осталось последнее…
Ондатра протянула свою лапу Марте:
— Позвольте вашу печать!
— Что, простите?!
— Позвольте вашу печать! — повторила Люция Леопольдовна и улыбнулась, выставив огромные желтые резцы.
— Я что-то не…
— Вот же казус! — крякнул Маленский и, подойдя вплотную к Марте, зашелестел: — Нам нужен ваш камень. Лунный камень. Я знаю, что он сейчас при вас! Отдайте его нам, без него ритуал не будет закончен и…
— Вы… вы же ничего не говорили об этом! — попыталась возразить Марта, но потом замолчала.
Она смотрела то на мохнатую морду с желтыми зубами, то в зал, где была тысяча ещё более странных морд.
Возникшая пауза вызвала беспокойство в зале, там уже нетерпеливо шкрябали когтями и постукивали копытами.
Марта попыталась отстраниться от Маленского:
— Вы меня обманули!
— Ну что вы! Я не обманул вас, просто опустил кое-какие детали. Согласитесь, слишком много поставлено на карту, чтобы рисковать… Да и… ведь это не только наше дело, дорогуша. Вы — частичка, маленькая веточка на огромном древе. Вы — фея, созданная и вскормленная корнями — предками этого древа!
Даже если то, что говорил Маленский было чистейшей правдой, для Марты это не имело особого значения.
Был бы с этого профит!
Ей уже не раз приходилось выступать в роли недостающего звена, без которого «ну, ничегошеньки же не получится», и ничего кроме головной боли это не приносило.
Но сейчас Марта была совершенно одна среди этой решительной толпы.
Рыпаться было бесполезно.
Стараясь не смотреть на камень, она отдала его ондатре.
Та шустро сориентировалась, крикнула что-то непонятное и с размаху шлепнула камень на бумагу. Камень начал шипеть и плавится, он искрился огненными змейками, пока не растекся большим пятном. Огненные змейки поползли по буквам, выжигая их. Весь зал поднял лапы, руки, крылья…
Маленский что-то говорил, закрывшись руками.
Догорела последняя буква и весь документ, пыхнул огнем, дыхнул сажей и растворился.
Марта удивленно смотрела на оставшуюся кучку пепла, и тут же её оглушил невероятный радостный вой. Маленский дрожащими руками смахнул пепел, вытер стол. Его лицо озарилось полнейшим счастьем:
— Получилось… получилось!
Он оттирал своими белоснежными кружевными рукавами сажу, под которой на столешнице стали проявляться буквы — гравировка, точь-в-точь копия только что сгоревшего документа.
Довольная Люция Леопольдовна кружила вокруг стола, то снимая, то надевая очки.
На сцену один за другим стали подниматься остальные родственники.
Глава 17
Карн поставил на обломок колонны грязную пыльную
