Когда мы засобирались в туалет, он приставил к нам двух охранников, чтобы проводили до места. Отнекиваться смысла не было: ребята вели за руку каждого из нас, как арестантов.
Мы знали, что в сортире в одной из стен выломана дыра. Не сговариваясь, устремились в нее и побежали не оглядываясь. Вскоре курили в тамбуре поезда Москва – Кисловодск в надежде, что состав остановится в Таганроге.
Я хотел поговорить с Левой о том, что все это могло значить, но он после десяти дней дороги срубился и уснул прямо на корточках, прислонившись к двери тамбура.
Проводница помогла мне выгрузить Леву на станции и даже не стала проверять билеты. Как я дотащил его до Бяши и Мяши, не знаю. Лева превратился в мешок дерьма.
Все, кроме Нины, встретили нас сдержанно. Ночью на радостях я вновь разрисовал отмытый холодильник раками и попугаями. Художник должен неуклонно идти к своей цели.
Утром на столе лежали тридцать ярко-красных рублей – на дорогу до Москвы. Хозяева настаивали, чтобы мы их покинули. Мы с Ливинским не сопротивлялись. Нинка обещала быть в столице через пару дней.
В поезде я наконец купил с десяток вареных раков и, сияющий, вернулся к Леве. Мы попросили у соседей шахматную доску и до трех ночи играли в шашки. Я – рачьими оторванными башками, Ливинский – белыми головками чеснока.
Верю в радугу
Панкратов вернулся из Москвы, где стал жертвой сексуальных домогательств. Он гордился собой по этой причине. Сидя на ступеньках деревянной ракеты у своего дома, Женька принимал посетителей. К детской площадке стягивались барыги, с которыми он делал бизнес. Бизнес Панкратов делал с удовольствием. Он делал с удовольствием все. Встречу с пидором смаковал.
– Бородавка на губе, – говорил он. – Бордовая. А в остальном мужик очень приятный. Человек с большой буквы. Меломан, театрал. Маникюр. Сигареты «Danhill». Пропах французской туалетной водой. С детства.
Народ слушал Женьку недоверчиво. Подошел ребенок с пластмассовым самосвалом на веревке и сказал «ля-ля-ля-жу-жу-жу».
– Мы познакомились в баре, – рассказывал Панкрат (так звали Женьку Панкратова). – Пили аперитив. Перед ужином нормальные люди пьют аперитив.
Потом Панкрат маньяка кинул. Сделал вид, что повелся. Пошел с ним, а когда пидор направился в душ, обчистил его квартиру.
– Взял брендовые трузера. Курточку. Пачку носков.
– Магнитофон импортный, – поддакивал Штерн. – Два магнитофона импортных.
Панкрат занимался фарцовкой. Делом для настоящих мужчин. Джинсы, кожаные куртки, пластинки, книги. У меня с ним дел не было. Один раз обменял джинсы и кроссовки, купленные для Иветты в Праге, на пару томов «Всемирной литературы». Я вернулся и обнаружил, что она живет с другим.
В школе известие о встрече Евгения с пидором было воспринято неоднозначно. Учителя не знали, как реагировать. Грайф сказал, что на пути социализма все еще встают извращенцы.
Нам его история нравилась. Штерн обзывал Панкратова «опущенным» и пытался ввести эту кличку в обиход. Панкрат ходил в украденных у маньяка джинсах «Lee». Это казалось подтверждением его бисексуальности, хотя Женька был принципиальным натуралом.
Панкрат жил в частном фонде – между трамвайными остановками «Батенькова» и «Плеханова», рядом с военкоматом. Жил с матерью, учительницей немецкого языка. Она преподавала в нашей школе. Отличалась принципиальной беспартийностью и здравым смыслом. Промысел сына не одобряла, но и не осуждала. Ей нравилась финансовая самодостаточность Евгения. Панкрат рос жизнелюбом. Повадкой и телосложением походил на Александра Дюма. Предпочитал «Трех мушкетеров» Марселю Прусту, хотя им тоже приторговывал.
– Пить надо то, что помогает здоровью, – говорил Женька, разливая «Чинзано» по тонким бокалам. – А вы, – он кивал на нас со Штерном, – пьете отраву.
Меня впечатлила история Панкратова с крысой. Хвостатая тварь пробралась в его спальню через унитаз (централизованной канализации в доме не было) и, мокрая, села Женьке на грудь. Он проснулся от ее взгляда. Запомнил красные бусинки глаз. Умную мордочку. Чуть ли не улыбку. Крысу с кровати сбросил. Возможно, убил. У него были железные нервы. Я уверен, что Панкрат при этом не испытывал ни брезгливости, ни страха.
На зимние каникулы ездил с нашим классом в Москву, несмотря на то что учился на год младше. Он мог себе это позволить. Пока мы ходили на экскурсии под мокрым снегом, посещал казино. На Новый год принес несколько бутылок «Джека Дэниэлса» и «Ведренн крема» – ликера на черной смородине. Балагурил, рассказывал анекдоты. К нам со Штерном и Лапиным ненавязчиво тянулся. Он любил покровительствовать людям.
– Не дающих женщин нет, – повторял Панкрат. – Просто мы недостаточно настойчивы. Побольше обаяния, мальчики!
С этим лозунгом он и шел по жизни.
Вскоре после моего развода с Иветтой Женька появился на горизонте и предложил пойти в ресторан на Восточной.
– Че так далеко? – удивился я.
– Знакомый шеф-повар.
Рестораны я посещал редко. Почти не посещал. Расспросил его о причине внимания к моей персоне. Дело оказалось не в деньгах.
– Хочу тебя познакомить с одной биксой, – сказал Панкрат. – Самая загорелая в городе. Ноги от ушей. Модельная внешность.
– А я-то здесь при чем?
Отужинали знатно. После ресторана пошли прогуляться. Панкрата его спутница кинула. Поела, станцевала с ним медляк под «Листья желтые», а когда вышли на улицу, неожиданно поймала такси и уехала. Мы остались втроем.
Женька предложил отправиться в детский сад, где его товарищ работал сторожем, и там догнаться. Девушка модельной внешности оказалась дружелюбной и скромной в общении. Я ей понравился. Мы ходили, взяв друг друга за руки. Говорили про музыку и литературу.
Лола жила в поселке Лоскутово, у аэропорта. На последний автобус опоздала. У нее была уважительная причина остаться.
В детский сад, который находился на другом конце города, мы приехали на такси. Панкрат башлял налево и направо. Он спонсировал нашу любовь. После короткого чаепития указал нашу палату – большую комнату с тремя рядами застеленных кроватей.
– Постарайтесь вернуть все так, как было, – серьезно добавил охранник, довольно неприметный паренек.
В перерывах я рассказывал Лоле о насыщенности ее загара. Ее задница и грудь светились неоновым светом, огромные черные глаза томно открывались и закрывались.
Утром мы лежали на трех сдвинутых детских кроватях крест-накрест и разговаривали:
– Ты такая красивая, но послушная. Почему? Хочешь замуж?
– Да, – сказала она. – Очень.
Я долго не мог раскрутить Лолу на какое-нибудь живое воспоминание. Она не понимала, что от нее требуется. Наконец сообразила:
– Взрослые ходили на рыбалку. Мы не знали, что они там делают, и тоже ставили у берега палки из ивняка. Без лески и крючков. Потом приходили проверять рыбу.
В комнате раздался тяжелый храп. Мы переглянулись. Под кроватями на маленьком матрасе спал Панкратов. Его приятель лежал в углу комнаты на другом матрасе, свернувшись калачиком. Тонкий изогнувшийся позвоночник напоминал хребет стерляди.
Я прошел в уборную, наполнил ведро для мойки полов ледяной водой и, подойдя к источнику храпа, выплеснул на Панкратова.
– Про вас кино надо снимать! – смеялся мокрый Панкрат, сидя на полу. – Ах, какая ты загорелая… Ах, какой ты нежный…
На следующий раз Панкрат обратился ко мне со сводническим предложением во времена «сухого закона».
– Опять будешь подсматривать? – хмыкнул я.
– Поехали, – сказал он. – Спортивные акробатки. Почти балерины.
Дела у Панкрата шли из рук вон плохо. На хвост наступали менты и конкуренты. Профессию бутлегера он не освоил, хотя, казалось бы, она создана специально для него. Царственность утратил. До сих пор ходил в джинсах, украденных в Москве у извращенца.
Девки оказались полными скобарихами. Мы сидели с Панкратом в общежитии, где остановились спортсменки, и тщетно пытались уговорить их выпить с нами огуречного лосьона. Других напитков в наличии не было.
– Это модно, – уверял их Панкратов. – Пить надо то, что улучшает пищеварение. Попробуйте! Это сделает нас ближе.
Разговор не клеился. Спортсменки скучно переглядывались. Я спел несколько песен, но женского расположения не достиг. Девушки разговаривали о зачетах, мы с Панкратом вспоминали прошлое.
– Ковер в вашем с Лапиным номере прожег я, – признался Панкрат, вспоминая поездку в столицу. – Не хотел говорить. К тому времени у меня кончились деньги.
– Мне надо ехать, – сказал я, упаковывая гитару. – У нас сегодня репетиция.
– Давай пригласим девушек, – воспламенился Панкрат. – Знаете группу «Вестибюль»? Они неплохо шарят Чака Берри.
Брать их на репетицию я отказался. Тем более Чака Берри мы не играли.
– Почему ты расстался с Лолой? – кричал мне Панкрат на прощанье. – Она тебя любила. Я знаю, ты водил ее в драмтеатр.
