Тот пожал и сказал очень тихо, секретно, но с секретностью не военной, а человеческой:
– В Сычанск его отправили. Там при больнице морг есть.
– Спасибо, – так же тихо ответил Мовчан. – Ты не беспокойся, я сейчас в другую сторону отъеду, чтобы твои думали, что назад.
И он сел с Евгением в машину, и они поехали обратно к российской границе, скрылись за холмом, за лесополосой, после этого Мовчан, проехав пару километров вдоль границы, повернул и направился в глубь украинской территории. Евгений смотрел вперед безмятежно и любопытно, Мовчан подумал, что именно с этим человеком его задача, невыполнимая, если посмотреть на нее обычным взглядом и в обычное время, может оказаться осуществимой.
Сразу скажем о том, какими последствиями обернулось это для Задерия. О его попустительстве каким-то образом узнали, начали выведывать подробности у бывших с ним солдат и лейтенанта Рядниченко. Солдаты делали вид, что не понимают, о чем речь, Рядниченко отвечал уклончиво, спрашивающие почуяли слабину, чуть надавили, пообещали отправить на самую переднюю передовую и живописно нарисовали картину будущего горя матери, которая узнает о безвременной гибели сына. Рядниченко, жалея мать и себя, а еще тех девушек, которых не успел полюбить, во всем сознался. И с погон полковника сняли-таки по одной звезде с каждого погона, он оскорбился, подал в отставку, его назвали дезертиром, что Задерия обидело еще больше. Он не боялся войны и смерти, просто не любил несправедливости. И, чтобы доказать это, отправился к ополченцам, учитывая, что в тех краях жили его родственники по жене. Его охотно взяли, и уже через неделю он командовал большим соединением, а потом выдвинулся в верхушку командования, то есть это не однофамилец того Задерия, известного любителям и знатокам истории, который осуществил так называемый «рейд возмездия», о котором много писали и говорили в средствах массовой информации того времени, а именно тот самый Задерий и есть.
Глава 20
Риють нору, накопали гору
[28]
Год назад ко Льву Кошелю, живущему в украинском Грежине, приезжал племянник Олесь. Увидев, что дядя его, как и все прежние годы, ковыряется простым коммунальщиком, то зарывая, то отрывая трубы и чиня их, не дослужившись даже до бригадира, сказал ему с почтительной укоризной:
– Дядя Лева, так и будешь жуком навозным в земле копаться?
– А тебе чего? Платят зато, и работа всегда есть, что ни день – прорыв, обрыв, авария. И строят сейчас довольно много за счет бывшего кирпичного завода, в смысле – стройматериала дармового полно. Дома, офисы. А туда коммуникации надо, для нас это подработка. Не жалуюсь, короче, сам видишь – на столе все есть. Угощайся!
– Ты мне про работу, а я тебе про бизнес! Давай я тебе подарю трактор. Есть такой специальный, с цепным траншейным приводом. Оформишься как предприниматель, будешь на себя работать, от тебя отбою не будет! Дом новый построишь, тетю Валю от печени полечишь, вон какая она уже желтая у тебя, ты не обижайся, теть Валь, – говорил Олесь присутствовавшей здесь же тетке, – я же любя!
– Это у меня не от печени, а колер кожи такой. И не желтый, а смуглявый, – сказала тетя Валя. – Бабка моя вообще коричневая, как та глина, а ей девяносто два уже, и все живая!
Кошель испугался:
– Какой еще трактор, он бешеные деньги стоит!
– Еще раз объясняю: дарю в рассрочку. Без процентов на пять лет. Да ты через год досрочно все выплатишь! А первый взнос вообще копейки!
И соблазнился Лев Кошель, принял дар племянника, оформился предпринимателем. Ждал, что посыплются заказы и от коммунальной поселковой службы, и от частников, и от организаций, и от простых людей. Но заказов не было. Совсем. Дело в том, что племянник строго-настрого велел дяде, прежде чем браться за работу, просчитать ее рентабельность, то есть посмотреть, что выйдет, если из стоимости заказа вычесть расходы на горючее, учесть амортизацию, свою личную зарплату и долю, которую необходимо ежемесячно выплачивать за трактор. Если получается минус или ноль на ноль, то либо не браться, либо повышать стоимость услуг. В реальности выходило, что, как ни считал Кошель, получалось ноль на ноль или минус. Он повышал стоимость, это не устраивало ни коммунальные службы, ни простых людей. Кошелю не терпелось начать, он решил сбавить, пусть даже сначала себе в убыток, но вскоре выяснилось: его не хотят нанимать не только за небольшие деньги, а вообще ни за какие. И коммунальные службы, и простые люди привыкли все копать вручную, изредка пуская в дело ржавый экскаватор, которого хватало на два часа работы, после чего он начинал чадить сизым дымом и умолкал. Главное же, из чего все исходили: чужая работа стоит денег, а своя – даром. Олесь, которому позвонил Кошель с отчаянной мольбой забрать трактор, примчался, ругался на закоснелую психологию грежинцев, пытался кое-кому из местных растолковать азы экономики, объясняя, что отрываться от своих дел для рытья траншей и ям – двойная потеря времени и денег.
– Времени у нас – хоть ухом ешь, – отвечали грежинцы, а насчет денег не волнуйся, чего нет, то не потеряешь.
Лукавили, конечно.
– Да забери ты его, и дело с концом! – просил Кошель.
– Дядя, я не от себя работаю, от фирмы! Я штраф выплатить должен буду за возврат после продажи и внести страховой залог в размере четверти полной стоимости, а полная стоимость у нас теперь… – И он назвал сумму, после чего Кошель спросил:
– Это почему такое? Получается, и я тебе столько должен заплатить? Ты меньше говорил в полтора раза! Значит – проценты все-таки?
– Дядя, ты за кого меня считаешь, при чем тут проценты? Инфляция!
Кошель совсем приуныл, а Олесь пошел к Чернопищуку и имел с ним какой-то разговор, после чего трактор был переведен на баланс поселковой коммунальной службы. А Кошеля взяли постоянным трактористом на постоянную неплохую зарплату, и он в итоге остался доволен, благодарил племянника.
– Ерунда! – отмахивался Олесь. – Если бы у вас тут нормальное было экономическое мышление, ты бы в золоте ходил!
Кошель исправно ухаживал за полюбившимся механизмом, но огорчался, что работы все равно немного: для трактора нужен простор, а в украинском Грежине все довольно тесно и закоулисто. Да еще одолели соседи, родственники, знакомые и приятели, то и дело просившие прокопать траншею для слива или водопровода не за деньги, а за водку, самогон, сало или в обмен на машину угля для зимнего отопления. Тоже как бы не даром, но не деньги, Валя за это Кошеля пилила, а Олеся ежедневно называла хитрым бандеровцем.
– Хитрый, согласен, но бандеровец тут совсем ни при чем, – защищал Кошель племянника.
И вот настал час, его вызвали в администрацию, к самой Марине Макаровне, у которой сидели и другие начальники, перед ним разложили большой лист с планом поселка, где прочерчена была красная черта, и объяснили: надо вырыть сплошную траншею по этой линии для последующей установки забора. Сколько времени уйдет?
Кошель задумался, попросил калькулятор, что-то считал, прикидывал. Все уважительно молчали.
– Дней десять, – сказал он наконец.
– Много! – не согласился Чернопищук по своей привычке не соглашаться с любым сроком любой работы, который ему объявляли подчиненные службы: был уверен, что набавляют.
– Меньше никак! – твердо ответил Кошель тоном знающего специалиста.
– Ну, десять так десять, – сказала Марина Макаровна. – А будет раньше, скажем спасибо. В том числе материально.
– А с чего начать?
– С улицы Мира! – высказался вне субординации Гриша Челкан. – Чтобы сразу всем видно было. Без разночтений!
С ним согласились.
И Кошель с утра начал – по улице Мира, по осевой линии. Правда, по воображаемой, так как от белой полосы дорожной разметки, когда-то здесь обозначенной, почти ничего не осталось, лишь кое-где виднелся бледный след; заново нанести ее должна была либо российская, либо украинская сторона, но так и не решили, кто именно.
Кошель прокладывал путь на глаз.
Естественно, сбежалось мальчишьё чуть ли не со всего Грежина – поглазеть на эту интересную работу. Трактор тарахтел, блестящие зубья привода вгрызались в асфальт рьяно и, казалось, с удовольствием, будто он им был вкуснее, чем обычная земля. Кошель, высовываясь из кабины, ругался на детей, взрослые их тоже отгоняли, потому что из-под пилящего шкива вылетали вместе с кусками асфальта щебенка и комья земли, кого-нибудь могло поранить. Дети отбегали подальше, ветками и палками замеряли глубину получающейся траншеи, прыгали через нее туда и обратно, жалея, что она не такая широкая – было бы интереснее.
Кошель работал в щадящем режиме, с перекурами, как, впрочем, и всегда, зная, что уставший механизм мстит за себя поломками, но все-таки дело продвигалась довольно быстро – или улица Мира оказалась не такой длинной. Уже был ясно виден впереди, где улица поворачивала, дом, стоящий в конце, там располагалась парикмахерская Любы Пироженко. Все знали, что она находится и на украинской, и на российской территории и гадали, будет ли Кошель своим трактором пилить дом или все решится как-то иначе. Сама Люба уже несколько раз выходила на крыльцо и смотрела на приближавшийся трактор, приложив ладонь козырьком ко лбу, но не шла навстречу, ни о чем Кошеля не спрашивала. А потом вдруг вышла окончательно, навесив на дверь замок с дужкой. Там был и обычный замок, врезной, навесным Люба обозначала, что парикмахерская закрыта не на перерыв, а надолго.
