хотела сейчас, идти за ним в свою спальню. Признаться ему и попросить проводить ее до леса, провести сквозь патруль, отпустить.
Но отпустит ли он ее?
Глава 11. Майская ночь
В комнате было тепло. Яркий огонь в камине освещал пространство, помогая ориентироваться без зажженных свечей. На кровати, аккуратно разложенная заботливыми руками Джудит, лежала ночная сорочка из синего шелка. Трина с удивлением отметила цвет, но мысленно вознесла служанке благодарность за ее труды. Приятно было вернуться туда, где тебя ждали. Даже несмотря на то, что собиралась бежать.
От огня и ощущения безопасности в стенах спальни, от горячей руки Гавейна, которая крепко держала ее ладонь, Трина немного пришла в себя. Слезы больше не струились потоком, но все еще сверкали в уголках глаз.
Гавейн подвел ее к креслу, осторожно усаживая, и опустился рядом, присев на полу, но не касаясь его. Он по-прежнему сжимал ее ладонь, но теперь уже двумя руками, словно пытаясь согреть.
— Как ты? — участливо спросил, и у Трины перехватило дыхание. Она не помнила момента, когда кто-то, особенно мужчина, задавал ей этот вопрос с таким чувством небезразличия в голосе.
— Уже лучше, спасибо. Прости за то, что…
— Шшш, — прервал он успокаивающе. — Тебе не за что извиняться.
Трина с неверием взглянула на него. Разве? Это же она только что устроила ему практически истерику…
Заметив ее сомнение, он уверенно повторил:
— Тебе не за что извиняться, Трина. Я не знаю, по какой причине, но ты явно расстроена. И я хочу узнать почему. Только так я смогу тебе помочь.
— Не сможешь, — Трина покачала головой, и он крепче сжал ее ладонь. — Когда ты узнаешь, ты больше не захочешь мне помогать.
— Мы уже решили, что, если ты не хочешь убить короля, все остальное не имеет для меня значения, ведь так? — спокойно напомнил. — К тому же, честно говоря, глядя на тебя, я не верю, что ты могла совершить что-то настолько ужасное, что меня испугает и оттолкнет.
Но разве она сама не была той причиной, по которой люди оставляли ее? Как оставил отец.
Трина чувствовала, как внутри лишь возрастает отчаянное желание поверить Гавейну, довериться ему, но вместе с тем растет и страх. А если он уйдет? Расскажет все Артуру и ее казнят…
— Трина, — нежно прошептал, отвечая на ее мысли. — Доверься мне. Я сказал, что не стою твоих слез, но это не значит, что я собираюсь обидеть тебя.
Откуда он знал? Откуда он всегда знал, какими словами ее утешить? Каким из слов она захочет поверить.
— Ты был прав, — резко выпалила, боясь, что минутная решимость вот-вот испарится и она струсит, так и не признавшись. — Я не росла в деревне. Я не росла в Логресе. Я… — дыхание перехватило, но с каждым словом Трина ощущала освобождение, поэтому продолжила. — Я вообще не росла и не жила в этом веке до того дня, как мы впервые встретились.
Ну, вот. Она призналась. Ей хотелось зажмуриться и не видеть, как будут меняться эмоции на лице Гавейна, отнять свою ладонь, прежде чем он сам отпустит, но она сидела, замерев. Ожидая.
Гавейн хмурился.
— Я не понимаю, о чем ты, — просто сказал. Ни намека на какую-либо эмоцию.
Трина осторожно вынула руку из его горячих и отвернулась. И все-таки зажмурилась. Одинокая свежая слезинка скатилась, упав на его пальцы, которые остались лежать на ее коленях.
— Я из будущего, Гавейн. Я прибыла сюда с помощью магии, чтобы спасти свой народ. Я не желаю зла Камелоту и Артуру, мне нужна ваша помощь. Мерлин нашел меня, он знал обо мне, видел… И вот я здесь, — сбивчиво закончила. Открыла глаза.
Если Гавейн и счел ее сумасшедшей, был шокирован, то он отлично владел собой. Ничего не отражалось на красивом лице, лишь брови теснее прижались к переносице.
Вопреки опасениям Трины, он не отодвинулся, не вскочил в гневе, не осуждал.
— Я чувствую, эта ночь будет долгой, — сказал, задумчиво закусив губу и удобнее располагаясь на полу. Он полность сел, согнув ноги в коленях и положив на них вытянутые руки. — Рассказывай все по порядку.
И она рассказала. История вырывалась изнутри, будто прорвало дамбу. Гавейн внимательно слушал, время от времени задавая уточняющие вопросы, как если бы она объясняла ему какую-то военную стратегию, а не говорила то, во что чрезвычайно сложно поверить.
— Как ты можешь быть таким спокойным?! — не выдержав, спросила.
Он лишь пожал плечами, серьезно глядя на нее.
— Если бы я позволял эмоциям захлестнуть себя, то уже давно был бы мертв.
И это было одно из главных их отличий, помимо того, что они родились в совершенно разных веках: Трина совсем не умела сдерживать эмоции, как бы ни старалась. Иногда она чертовски завидовала Гавейну, который так прекрасно владел собой и именно этим так задевал, раздражал ее.
Он замолчал, не сказав больше ничего, и Трине пришлось задать еще один вопрос:
— Ты расскажешь Артуру?
Ей казалось, что она слышит, как громко бьется ее собственное сердце.
Гавейн вздохнул, опуская взгляд в пол. Его пальцы сжимались в кулаки и разжимались, выдавая мучительные раздумья.
— Я — нет, — наконец произнес, поднимая синие, как глубокое море, глаза. — Но ты должна. — Он поднял ладонь, прежде чем она что-то ответит, призывая молчать. — Я дам тебе время. Но немного. Ты не должна лгать королю. Я не стану ему лгать. К тому же, ложь тебе совершенно ничем не поможет.
В его голосе проскальзывало осуждение, от которого Трине захотелось поморщиться.
— Ты осуждаешь нас, да? — горько. — Меня и Мерлина.
— Да. — Ответил просто. Жестко. — Но не имеет значения, что думаю я. Гораздо важнее, что подумает Артур.
Он поднялся, вытягиваясь во весь свой внушительный рост, задумчиво взглянул на нее сверху вниз. Нежность и мягкость пропали из его взгляда — осталась только жесткость и решимость, присущие воину. Сердце Трины пропустило удар. Ну, вот, сейчас и он уйдет.
— Почему ты так
