Она осталась.
Остался и он.
Они были совершенно чужими, их ничто больше не связывало, кроме того, что они жили под одной крышей. У них было прошлое, но не было будущего. Они это знали.
Тропинка вывела их к тротуару.
Пятно солнечного света, растекшееся по асфальту, коснулось туфель «Armani», мягко скользнуло по глянцевой коже (слава Богу, глянец уже не тот) и —
вдруг погасло.
Он посмотрел вверх.
Маленькая серая тучка, невесть откуда взявшаяся на небосклоне, закрыла солнце – огромное солнце, которое в сто раз больше Земли и в десять миллионов раз больше этой маленькой наглой тучки. Это как в жизни – когда мелкая тварь лает на гения. Она ненавидит его и травит. Ничтожество не видит дальше собственного носа, его цели ограничены примитивными удовольствиями; оно не понимает и боится тех, кто талантлив, кто выделяется из серой массы и имеет собственное мнение, не позаимствованное у телека. Справедливость заключается в том, что серое пятнышко скоро исчезает с небосклона, а солнце останется еще на многие миллиарды лет. Злобные карлики навечно уходят в небытие, никто о них и не вспомнит, а те, которых они травили – бессмертны. Карликам это неведомо, они близоруки и узколобы. Они не знают, как они жалки и как скоротечен их век. Может, они собираются жить вечно?
Отвлекшись от этих мыслей, Сергей Иванович бросил взгляд на белую машину, припаркованную у края дороги.
Один в один как у них.
…?
Опережая его мысль, дверь машины открылась, и из него вышла женщина.
Женщина улыбалась.
Она смотрела ему в глаза.
Это была Оля.
– Здравствуй, – сказала она с этой улыбкой, которая, как он видел теперь, была не улыбка вовсе.
Он промолчал.
Пространство-время сжалось.
В это время Ольга спросила у Лены:
– Простите, пожалуйста, как вас зовут?
Ее голос нельзя было назвать дружеским, но и враждебным он тоже не был: холодный, спокойный, даже с нотками любопытства.
Лена выдержала ее взгляд:
– Лена.
– А я Оля. Не возражаете, если я задам вам вопрос?
Лена не возражала.
Сергей Иванович не мог поверить в реальность происходящего. Все заканчивалось на его глазах. Значит, это будет сегодня. Двадцатого мая две тысячи второго года. День истины.
Оля идет к ним по газону и улыбается. Улыбка у нее гипсовая, будто забытая.
– Скажите, пожалуйста, Леночка…
Пауза.
–… Вы его любите?
Она смотрела ей в глаза, в самую их глубину. Она что-то искала там.
– Да.
Это все, что она хотела услышать. Молча развернувшись, она прошла по газону обратно, придавливая яркую зелень туфлями, села в машину и уехала.
Они стояли на тротуаре. Солнце, аквамариновое небо, асфальт, девятиэтажка, автомобили, столб, – все это осталось в том измерении, где они когда-то жили, а здесь был вакуум. Вне пространства и времени. Вне чувств и эмоций. Они уже никогда не станут прежними. Через мгновение они вернутся в реальность, но это будут другие люди.
– Идем. – Он осторожно взял ее под локоть.
– Я не все знаю, да? – Она не двигалась.
– Да, – выговорив это слово, он так крепко сжал ручку портфеля, что хрустнули косточки в пальцах. – Я расскажу.
Он стал рассказывать. Сначала у него получалось нескладно, он запинался и делал продолжительные паузы, но стоило выбить несколько кирпичей из стены (перво-наперво он признался Лене в том, что Оля не врач), как она осела сама, под собственной тяжестью. Нет более темных углов за камнями, где не было солнца, где было сыро и выросла плесень.
Tear down the WALL. Он рассказал Лене все. Глядя как оседает пыль над руинами, он ждал.
– Что будет дальше? – спросила Лена.
– Жизнь.
– У тебя есть план, как жить?
– Да.
– Ты уверен?
– Да.
– Почему ты не сказал о нем раньше? Извини, ладно, – Она отступила. – И я не стану говорить, что я тебя не держу. Хватит фальши.
Уже занеся ногу, чтобы проститься с чистилищем, где, как он думал, он очистился от грехов, он вдруг понял, что еще не может шагнуть за порог. Он продолжает лгать. Он говорит, что знает, как будет жить, но на самом деле не знает. Рай не примет его. Он не достоин быть там, в то время как врата ада земного распахнуты для него всегда. Там плач и скрежет зубовный и нет веры, надежды, любви. В этот ад он верит, так как был там, а в библейский – нет, это всего лишь слово из двух букв.
Они спустились в метро.
Оно ежедневно проглатывает сотни тысяч людей, переваривает их и выталкивает плотную серую массу через выходы, всасывая тут же новых. Непереваренные остатки ходят по улицам и, не зная смысла жизни, чувствуют себя несчастными. Им все время чего-то не хватает. Времени, секса, отдыха, славы, денег, денег, денег, денег, очень абстрактного счастья – в общем, способности радоваться жизни и тому, что уже есть. Сергей Иванович среди них.
Они прошли через стеклянные двери, на которых с одной стороны было написано «Вход», а с другой – «Нет выхода». Здесь они стояли в тот октябрьский вечер, семь месяцев тому назад, когда он впервые поехал к Лене после банкета в школьной столовой. Как же давно это было. Это было в другой жизни, где еще не было столько обмана. В тот раз они успели запрыгнуть в поезд, а в этот раз – нет.
«Осторожно, двери закрываются! Следующая станция „Площадь Ленина“!»
Уже на слове «станция» – БУМ! – створки дверей встретились.
С электрическим воем набрав скорость, поезд скрылся в тоннеле.
«Что будет дальше?»
«У тебя есть план, как жить?»
Он вдруг увидел, как черная дыра выползла из-под бетонного свода тоннеля и секунду спустя почувствовал, как она засасывает его. Он не борется. Он смирился. Он уже никогда не сможет быть человеком – без тела, души, смысла. Отныне всегда будет черная пустота, и сама мысль об этом скоро исчезнет.
– От края платформы отойдите!
Металлический женский голос раздался под сводами станции.
Он вздрогнул.
Тощая темноволосая женщина в темно-синей форме и красной пилотке смотрела на него строго и холодно. Он заступил за «белую линию, обозначенную у края платформы», то есть подверг опасности свою жизнь. Женщина в форме следила за тем, чтобы с ним ничего не случилось. Иначе ее накажут. Не доглядела. Беднягу размазало. А что если он сам? Ничем не выделяясь среди сотни других пассажиров – разве что стоял ближе к опасному краю – он ждал поезда, а через минуту – когда в тоннеле вспыхнули два глаза и страшное чудище выскочило на станцию – сделал шаг.
Было ли ему больно? Почувствовал ли что-то? Какая последняя мысль вспыхнула перед тем, как ему расплющило голову?
Если хочешь узнать, попробуй. Ты уже его слышишь – твой поезд вот-вот будет здесь. Твоя преждевременная смерть. Если сделаешь шаг, то уже не сможешь вернуться назад, от тебя уже ничего не будет зависеть, ты не сможешь удрать. В последнюю секунду ты станешь реально свободным.
Он попробовал.
Представив, как поезд бьет его мощной грудью, как стальные колеса раздавливают тело, как тонны металла лишают его жизни, он услышал свой страшный предсмертный крик и —
ВЗДРОГНУЛ.
Сжал зубы.
Не отрывая взгляд от огней поезда, он на всякий случай шагнул назад.
В квартире Лены их встретил спертый горячий воздух – как в сауне. Скинув туфли, Лена открыла все окна настежь, чтобы свежий уличный воздух вытеснил душное марево, и села в зале, вытянув ноги.
Он сел рядом.
Некоторое время они молчали. Между ними было расстояние в тридцать-сорок сантиметров, но они не стремились сесть ближе друг к другу.
– Как Игорь? – спросил он через минуту. – Ждет маму в садике?
– Очень.
– Может, сходим за ним вместе?
– Сходим. – Лена так посмотрела, словно только что узнала о нем что-то новое. – Хочешь кушать?
– Я не голоден.
– У меня есть вкусная жареная рыба.
– Вкусная-превкусная?
– Да.
– В таком случае не буду отказываться.
– Правильно! – обрадовалась она. – На гарнир есть картофельное пюре и рис. Что будешь?
– Рис.
Он уже был не здесь. Он думал о том, что должен приехать к Оле и с ней объясниться. Это непросто. Но кто сказал, что жизнь штука легкая и все парят по ней с блаженной улыбкой, не ведая боли? Нет, по жизни идут с натугой, с надрывом, с кровью, и тянут за собой баржу. Руки и плечи в мозолях от врезавшихся в кожу веревок, потные спины – сплошь красные полосы от страшных ударов. Люди бьют себя сами, даже за мелочи, и хлещут друг друга. Вот один из них падает, не может подняться, но не останавливаются другие и тащатся дальше по берегу. Они измождены. Они не чувствуют сострадание. На это нет времени, на это нет сил.
Им еще столько идти.
Глава 9
В половине девятого он поехал домой, чувствуя себя предателем. Он понял невысказанную вслух просьбу Лены – «Останься» – переданную ему с помощью взгляда и ноток в голосе, но взял и уехал. Он не сказал, что вернется позже, а она не спросила. Она обиделась, а он сделал вид, что не заметил эту обиду, на которую у нее есть полное право. Промучив ее в течение несколько месяцев и так и не сумев принять решение, он дождался, что это решение приняли за него. Как смотреть в глаза Лене? А в свои глаза? Что он скажет Оле? Зачем он едет к ней? Покаяться и извиниться? Проститься? Может, он едет за благословлением на будущую счастливую жизнь?
