не успела. Дверь распахнулась, врезавшись в мягкую для звукоизоляции стену комнаты. Их беседу прервали! И кто это мог быть, если не Ханс Биттнер? Ханс удивленно смотрел на Миру и Джека, словно не думал их увидеть и не знал, что они работают над песней.
– Черт, вы не закончили! Ухожу-ухожу. – Ханс выставил руки вперед, извиняясь. Его длинные загорелые пальцы украшали кольца.
«Интересно, он играет на музыкальных инструментах? Гитара, пианино, барабаны?» Мира потрясла головой, прогоняя образы, как Ханс перебирает гитарные струны, нажимает на черно-белые клавиши пианино или ловко подбрасывает барабанную палочку. Какая ей разница, чем занимается Выскочка?! Достаточно того, что он вызывает мурашки пением… и нервный тик присутствием!
– Пишем песню. Не видно? – грубо спросила Эльмира.
Она посмотрела на Джека, надеясь заручиться его поддержкой и выпроводить Биттнера из комнаты, но взгляд Льюиса был направлен на часы. Джек перевел взгляд со стены на Ханса и миролюбиво сказал:
– Извини, мы засиделись.
– Ничего, – ответил Ханс. Он спрятал ладони в карманы джинсов и послал Мире улыбку. – Когда я творю, тоже забываю о времени.
Мира едва подавила возмущение от его самодовольства, а когда Биттнер шагнул в центр комнаты, захотела громко выругаться. Что дальше? Заберет у нее ручку и блокнот, сядет и начнет писать свою песню?!
– Получается? – Его взгляд случайно (а случайно ли?) скользнул по листу в руках Льюиса. Джек сидел, облокотившись на стол, и растерянно смотрел на записанные второпях строчки.
– Тут застопорились, – показал пальцем.
Мира громко фыркнула. Она понимала, что ее поведение выглядит детским, но не могла успокоиться, а маска безразличия не хотела приклеиваться к лицу. В присутствии Ханса мозг Миры будто отключался. Непосредственность, открытость, желание помочь – это обезоруживало. Оставалось защищаться – неумело и смешно.
Сжав ручку, Мира выпалила:
– Украсть мою песню хочешь?
– Нет, я… – Ханс взял протянутый Джеком лист.
«Зачем?! Зачем ты лезешь?!» – хотелось закричать, но Мира лишь закатила глаза. Этот щенок будет учить ее писать песни? Дожили.
Ханс поправил воротник клетчатой рубашки, задумчиво прикусил нижнюю губу, взъерошил волнистые волосы. Отданный творческому процессу, он забыл обо всем на свете. Наконец он сказал:
– «И небо над нами не скрыть никакими зонтами».
Ханс вернул лист обратно на стол.
– Чушь! – воскликнула Мира, наблюдая за реакцией Джека.
Льюис нахмурил брови, взял карандаш и, расправив лист, принялся писать. Мира следила за тонким грифелем. Отлично! Сказанная молодым музыкантом глупость натолкнула Джека на строчку, которую они не могли придумать около получаса. Но когда Джек отложил карандаш и сказал: «Замечательно вписалось!» – то Мира поняла: Джек записал строчку под диктовку Ханса. Как чертов любитель.
Она мысленно пропела четверостишие, добавив строчку про небо и зонты. С уязвленной гордостью признала: «Звучит». А следом в голове мелькнула мысль: «Если я и Ханс напишем песню, это будет хит».
– Мира, как тебе? – окликнул ее Джек. – Получается, небо – это любовь, и от нее не скрыться. – Льюис посмотрел на Биттнера. – Если ты не против, я бы добавил слова в текст песни.
– Не против, рад помочь! – Улыбка осветила лицо Ханса. На его левой щеке появилась маленькая ямочка, наверняка она сводит девушек с ума…
– Нормально, – сухо ответила Мира. Нельзя думать о его ямочке! – Я бы придумала что-то лучше. – «Но ты не придумала». – Будь у меня больше времени… Оставим. Сойдет.
– Приму за комплимент. – Ханс подмигнул. Это выглядело… обаятельно. Откуда он взялся, харизматичный, доброжелательный?
И невосприимчивый к ее отвратительному поведению. Обычный человек покрутил бы пальцем у виска и решил избегать психованную рок-звезду, но этот американский немец… не обычный.
Захотелось уйти, только бы не позволить Хансу ее очаровать. К облегчению Эльмиры, Биттнер решил ретироваться первым:
– Выпью кофе в холле. Скажите, когда закончите.
– Нам хватит десяти минут, – убедил его Джек.
– Ты талантлив, – бросила Мира, перед тем как Ханс ушел. – Выскочка.
– Зачем ты так, Мира?
– Хочешь сказать, он не выскочка?
Мира прислонилась к холодным перилам лифта, Джек стоял ближе к дверцам. После ухода Ханса без того напряженная атмосфера накалилась до предела, они не сказали друг другу ни слова, пока собирали вещи и шли к лифту. В молчании проехали пару этажей, как вдруг Льюис задал этот вопрос.
– Он талантливый музыкант, – дернул плечами Джек. Щелкнул сигнал, дверцы лифта открылись. Когда Джек вышел в коридор, то добавил: – Хансу не помешало бы дружеское плечо.
– Ты ему плечо и подставь, – проворчала Мира, следом шагнув из лифта. – Я не обязана общаться с ним! Дуэт, совместные фото, упоминания на интервью – ладно, такова работа. Но камер нет, и я Выскочку не замечаю. Он скучный, самонадеянный и… нервирует меня! Есть такие люди, о существовании которых я предпочла бы не знать! – в памяти всплыл образ Элизабет Льюис. – Идеальные, как гребаные манекены на витрине.
Джек остановился, обернулся, уставился на собеседницу. В зеленых глазах сверкнуло удивление. Черт… Мира прикусила язык: было в ее тоне что-то больше, чем обида на смазливого музыканта. Что-то… личное.
– Ты ревнуешь? – прямо спросил Джек.
– Что?! – Она почувствовала зуд кожи, а значит, щеки покрылись красными пятнами. – С какой стати? – голос перешел на фальцет.
«О нет, он понял: я имела в виду Элизабет! Он все понял!»
– Думаешь, Франк забудет о тебе из-за Ханса? – по-отечески мягко уточнил Льюис. Они стояли на расстоянии вытянутой руки, и Мире казалось, что еще секунда, и Джек обнимет ее или погладит по макушке.
– Вот ты о чем. – Мира выдохнула, не сразу сообразив, что говорят они о Хансе и менеджере, а не о Джеке и Элизабет. – Нет, этого я не боюсь.
Пульс выровнялся, кожа перестала зудеть, в походку вернулась уверенность. До выхода Мира шла ровно, ругая себя за эмоциональность.
– Ну-ну. – Льюис улыбнулся. Хитринка в прищуренных глазах красноречивее слов: Джек ей не поверил. – До вечера? – помахал ключами от машины (наверняка взял напрокат) и толкнул стеклянную дверь.
Эльмира кивнула, наблюдая, как Джек дошел до автомобиля и снял сигнализацию с белой «Ауди». Снежинки танцевали на его темных волосах, холодный ветер теребил ворот рубашки. Ах, Джек!.. Мире хотелось выбежать следом, накинуть на плечи Льюиса куртку и крепко прижаться. Вдохнуть его аромат – мятный гель для душа, одеколон с пряностями, – а когда Джек обернется, дотронуться до его губ. Главное, чтобы он был рад ее поступку. Чтобы с нежностью ответил на поцелуй и прошептал со свойственной ему заботой: «Где твоя куртка, дурочка?» Мире так сильно хотелось совершить безумный поступок, что от бездействия ломило тело.
Она распахнула дверь, впуская зиму. Разгоряченные щеки обдало прохладой, плечи покрылись мурашками, колючие снежинки осели на ладонях.
