Тут появилась она — непарадно, будто из-за угла или из непрозрачного сгущения воздуха. Странно, что до этого никто ее не заметил: росту в ней было добрых два метра. Она не скрывала ни единого седого волоса в короткой соломенной шевелюре, ни одной сухой морщинки на шоколадно-коричневой коже и ни одного из тридцати трех зубов во рту, белых, сверкающих и острых, как у негритянки. (Говорю «как», ибо нечто все же заставляло догадываться об принадлежности данной особы к арийской расе.) Узкое платье ярко-синего цвета лихо повисло на одной бретельке, открывая точеное и будто лакированное плечо, из-под нижнего его конца грациозно выступали туфельки из золотых ремешков на тонких полуторадюймовых гвоздиках. Серьги, золотые в прямом смысле слова, с висюльками и бубенцами, касались длинных ключиц и примешивали свой звон к пронзительному аромату духов, стоило особе повернуть голову. Диадемы, венца, короны и тому подобных штук на последней не наблюдалось, но было очевидно, что на нее и нимб сел бы набекрень.
— Мир вам, лоботрясы и тунеядцы, — смеясь, говорила высокая персона, целуясь со всеми подряд. — Речи побоку, некогда мне их слушать, да и недосуг. А вы — Джошуа, великий панпсихист и знаменитый прозаический бард, я знаю. Не боитесь, что те древние мифы, которых вы так беспечно касаетесь, выпьют из вас сердце? Нет? И верно делаете. Ох, я опять забыла представиться, привыкла, что меня тут знают как облупленную. Меня в прошлый раз тут окрестили Дама Мириэль, очень, знаете, прекрасно звучит: Мириэль и Самаэль. Кстати: сам-то чего не явился?
— Уехал за тортом в стольный и семихолмный град Вавилон.
— О-о, Станем уповать, что тортик будет не совсем прокисший. В мое время на Столешниковом переулке была самая лучшая кулинария.
В городок мы шли рядом. Ее каблуки смачно впивались в дерево тротуара, свита уважительно толклась позади.
— Говорят, вы, Джошуа, его из мавзолея выманили. У вас дома места много?
Я описал.
— Не густо. Большого приема не задать. Одно хорошо — со своей затеей он до вечера проваландается, так что руки у нас развязаны, что-нибудь соорудим.
По прибытии в мою халупу Дама сразу взяла нас в оборот. Детки, поснимав свои шикарные шмотки и вооружившись тряпками и швабрами, по ее указанию отправились драить обитель господина Френзеля, а она осталась.
— Там же у него внутри мумии! — вдруг сообразил я. — Мрачно и торжественно аж до смерти.
— Торжественно — самое что надо. Что же до memento mori, то и это делу не помеха. Уподобимся древним египтянам и прочим народам, на чьих пирах обносили гостей маленькой мумией или скелетом. Дескать, все мы смертны, так опрокинем и чебурахнем по тому случаю, что пока еще пьется!
Разговаривая, мы облачились в какую-то подручную ветошь и теперь подметали пол. Джанну и собак, пребывавших в сугубом восторге, я силком выставил погулять.
Дама Мириэль сразу же открыла форточку настежь:
— Духота. Как это вы здесь живете все? Ах, я и забыла, что вы вообще не живете!
Я промямлил, что снаружи пыльно… И вообще боимся грозы. Тут я соврал: не было тут таких гроз, которые я любил, живя в Степи. Дожди иногда проистекали, но тихие, унылые, без иллюминации.
— Ну конечно, теперь закупоривайся из-за этого круглый год.
Она ловко управлялась со старым веником. Из-под койки господина Френзеля вымела старый, равный носок и в обнимку с ним — бледно-салатного чертика размером в мужской мизинец: чертик жалобно хныкал, и его била мелкая дрожь. Брезгливо взяла двумя пальцами и выкинула в окошко:
— Поддавали тут, что ли, без меня. Распустились.
В ответ на критику оттуда что-то ворчливо громыхнуло, и в комнату вкатилась некрупная шаровая молния.
— Железом не стоит — нагреется и весь пыл в землю уйдет, — сказала Дама себе под нос, беспокойно озираясь. Под руку ей попались деревянные бельевые щипцы; ими она схватила грушевидный шарик поперек тулова — он яростно пулял голубыми искрами — и засунула в огромную напольную вазу со свежей водой. Оттуда повалил густой рокочущий пар, потом стихло.
— Вот и прелестно. И белье простирнуть, и тесто поставить годится. А букеты, если вдруг соберете, уж найдем куда приспособить. Щипцы, жалко, насквозь прогорели, но и то ничего: из двадцатого века новые утянете.
Паркет, порядочно исцарапанный нашими подковками и когтями, у нее и в самом деле заблестел, как от мастики. Постельное же белье от моих стирок так посерело, что она свалила его в ванну отмачивать, а сама взялась за пакет с мукой.
— Ржаная. Была бы пшеничная, я б вас лепешками прямо из тандыра угостила, на геотермальном тепле. Оно тут рядом, прошлый раз уйму дырок в почве навертели. Гречневые блины и лепешки тоже явление мирового масштаба, особенно с творогом и медом. Кстати о блинах: давайте-ка соорудим, юноша, кулебяку на четыре угла, помните, какую ел ныне покойный Петр Петрович Петух? Пирог такой, с рисом, рыбой, яйцами, жареным луком и президентскими куриными окорочками. Начинки я у вас отыскала.
— Какая радость, если в каждом углу что-то свое? — удивился я, помогая ей ставить тесто на винной гуще. — Это кому-то один рис без приправ достанется, а кому ножка Буша.
— Да это не те углы, меня саму только лет пятьдесят тому назад выучили. Значит, так: из кислого теста формуем корыто с высокими бортами, — она уже вовсю орудовала скалкой, — затем с легким наклоном в одну сторону кладется рис с луком, поверх него — тонкая лепешка из теста или несколько готовых блинов, чтобы впитать соки, потом с уклоном в другую сторону — индюшка или осетр, чтобы выровнять поверхность, потом снова блин, рис с грибами — блин, яйца, фаршированные тресковой печенкой, — блин, и так до самого верху или пока фантазии хватает. Замуровываем сверху тестом и печем в духовке. Резать, конечно, надо поперек, а рот раскрывать до тех пор, пока его хватает. Вот тогда углы как раз и проявятся.
— Варварское блюдо.
— Варвары были мастаки насчет подзакусить, имперскому Риму такое и не снилось. Рецептура была, конечно, простая, зато какая удобная! Испечешь — глядь, и все объедки в дело пошли.
Словом, пока шефа носило по тортам, мы окончили стирку и даже «провели» белье лишний разок, а потом подкрахмалили и погладили. Ребятишки взяли резиденцию владыки штурмом, отпустив караул подобру-поздорову и под честное слово. Сами они при этом пришли в такое состояние, что впору было каждого засовывать в отдельную дырку с теплым подземным ключом. Но это также благополучно утряслось, и мы накрыли в большом приемном покое дворца огромный стол, посреди которого, словно флагманский броненосец, возвышалась та самая кулебяка, окруженная шлюпками в виде маленьких пирожков из остатков начинки и теста. Под конец мы навели лоск на парочку главных мумий, одну позолоченную, из Гезера, другую — из Чичен-Ицы, с лазуритовой маской. Теперь они стояли по углам покоя, загадочно взирая на собрание.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
