Пока мы таскали наши вещи в подвал, сержант еще держался, но когда последняя баклажка с водой заняла свое место, бледный, с бисеринками пота на лице Мейсон упал как подрубленный на чужую лежанку и прохрипел:
— Убери трупы с улицы… собери оружие! Не дай бог еще кто-то нагрянет…
Я только вздохнул — сам чувствовал себя отвратительно, но побрел обратно, убирать тела. На дороге весело потрескивая, рвались патроны в догорающем пикапе, и я мельком подумал, что уж дым от горящего автомобиля я не смогу спрятать никак — его полгорода видит, и, если рядом есть еще крысы, они уже на пути сюда.
Я подошел к ближайшему телу, это была крыса, которому я прострелил башку, ухватил его за ногу, одетую в резиновый шлепок и безо всяких усилий, сдвинул с места. Что за на? Я что, ребенка застрелил, что-ли?! Тело весило не более сорока килограмм. Охнув от боли, прострелившей левое плечо, я сорвал с головы мертвеца тряпье намотанное на манер балаклавы и отшатнулся.
Первое впечатление — передо мной лежал узник Освенцима или подобного ему нацистского лагеря смерти. Истощенный до предела, с запавшими черными глазами в глазницах черепа, никаких волос на лице и голове, даже бровей нет. Живой скелет, да и только. На лице красовалась большая мокрая язва — лучевая болезнь? Или проказа какая-нибудь? Тьфу ты, пакость. Я, преодолевая брезгливость ощупал лохмотья крысы и обнаружил самодельный нож с веревочной рукоятью, несколько полосок сушеного мяса и пластиковую бутылку, наполненную мутной водой. Тело я оттащил в руины соседнего дома и сбросил в щель между двумя сложившимися стенами.
Конвейер заработал — я обыскивал тела и скидывал в подвал к первому пациенту. Таскать крыс оказалось легко — жиробасов и здоровяков среди них не нашлось, самый тяжелый, тот самый, что был с гранатометом весил едва за шестьдесят килограмм. У него же я обнаружил один-единственный выстрел к гранатомету и разряженный револьвер за поясом. Все найденное добро я скинул в общую кучу. Холодного оружия было много, огнестрельного — мало, и почти без патронов. Древний калашников, из которого я бы не рискнул стрелять даже под угрозой съедения с десятком патронов в магазине, разряженный револьвер и самодельная поджига из куска водопроводной трубы — вот и весь арсенал. Еще был советский гранатомет РПГ-7 с едва читаемой датой производства на затертом металле: тысяча девятьсот шестьдесят девятый! Почти сто лет, сука, а он еще стреляет, и чуть было нас всех не угробил! Хорошее оружие делали мои предки, надежное!
Марка я оставил на сладкое и не прогадал — мелкий ублюдок оказался кладезем полезных вещей. Автомат солдата остался там же где и мой и сейчас догорал в пикапе, зато в нагрудном кармане нашелся компактный пистолет калибра девять миллиметров, под патрон парабеллум. Точно такими же патронами снаряжался мой золотой пистоль. Отлично, лишними не будут! В другом кармане я обнаружил индивидуальную аптечку и немедленно проглотил таблетку антибиотика и противовоспалительное — руку в месте укуса дергало все сильнее, и я опасался, что крыс занес в кровь какую-нибудь заразу, черт их знает, что за гадость они здесь жрали все это время. Полулитровая пластиковая фляга, отличный многофункциональный нож, компас, зеркальце на телескопической ручке и разбитый коммуникатор военного образца довершили перечень находок на сегодня. Я не побрезговал снять с солдата залитый кровью бронежилет и куртку — что-то мне подсказывало, что трупаку это все будет уже лишним. Потом покосился на ботинки солдата и решил, что это будет уже слишком.
— Ну, все, Марк, давай прощаться, — насмешливо сказал я мертвому солдату, — Ты был редкостным уродом, и я собирался сам тебя прикончить, но крысы успели первыми. Не могу сказать, что буду скучать, пусть земля будет тебе стекловатой!
И с этими словами труп моего коллеги по экспедиции отправился в уютный подвал в теплую компанию с дохлыми крысами. А мне осталось прибрать еще одного ублюдка.
Собрав оружие крыс и повесив на плечо нелегкий гранатомет, я поплелся обратно в подвал. Свалил все барахло в одну большую неаккуратную кучу, скрутил голову одной из пятилитровок с водой и жадно выхлебал через край не меньше литра воды — иди ты нахуй, Мейсон, вместе со своей мерной кружкой!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Сержант, тяжело дыша, лежал без сознания на вонючих тряпках. Пятно крови на куртке стало еще больше. Я бесцеремонно сдернул у него с шеи автомат, проверил наличие патрона в патроннике и приставил ствол к голове Мейсона. Простоял так секунд десять, потом опустил оружие и выругался:
— Блядь! Хуевый из меня суперзлодей! Не могу застрелить раненого беззащитного товарища! Даже такого пидора как Мейсон!
Бормоча себе под нос ругательства, я вытащил из разгрузки сержанта два оставшихся снаряженными магазина и побрел обратно на улицу, где занял позицию напротив окна, из которой в наш пикап влепил гранату крыса. Обзор был отличным — если кто-то пожалует на огонек, я его увижу заранее и спокойно подстрелю из глубины комнаты. Спасибо за науку Энрике, думал ли ты что мне она пригодится в таком гиблом месте? В голове опять забормотал свои ругательства Шорох, но я привычным усилием воли задвинул его на задворки сознания.
Время шло, пикап догорел, патроны перестали рваться в кузове, и наступила относительная тишина. И никто не пришел проверить, что здесь горело. А может и пришел, просто я не заметил. Ни за что не поверю, что эта стая крыс была единственная на всю Доху. Учитывая то, что мы нарвались на них случайно, едва въехав в город, это значило, что их тут кишмя кишит. Или что мы самые невезучие ублюдки на свете.
Слушая вой ветра в оконном проеме, и наблюдая закат солнца в мертвом мегаполисе, я старательно гнал от себя мысли, что оказался в безвыходной ситуации. Запас продуктов невелик — хватит на пару недель если экономить. Можно конечно прикончить и сожрать Мейсона, но боюсь что безопаснее будет съесть живьем очковую кобру — этот ублюдок целиком состоит из говна и коварства. Да и воды совсем мало осталось. Мы притащили в подвал четыре пятилитровки — даже экономя, этого запаса хватит едва на пару недель. Выбраться из мертвого города не на чем — пешком проделать обратный путь нереально, транспорт уничтожен, топлива нет, все спер Слай с Грабовски, чтоб они в аномалию заехали! У меня на руках раненый, убить которого не поднялась рука, а лечить нечем. Короче, это жопа. Нет не так — ЖОПА!
Я перевел взгляд на темную полоску горизонта и в лучах закатного солнца увидел, как над горизонтом встала недобро мерцающая красным сфера. Поднялась и рассыпалась сотнями искр. Шорох в моей голове тотчас оживился и забормотал что-то особенно мерзкое и ехидное и это мгновенно взбесило меня.
— Заткнись ты мразота! — взъярился я, стукнув себя кулаком по голове, — Проваливай из моей башки! Уйди, блядь!
Кровавый туман гнева вновь накрыл меня с головой. Я лупил сам себя по голове, выкрикивал проклятья. Шорох смеялся надо мной, бормоча свои проклятья одобрительно-поощряющим тоном, отчего я ярился еще больше. Очнулся я чудом, обнаружив себя стоящим с куском арматуры в руках — кажется, я всерьез собирался разбить себе голову, чтоб не слышать это шуршание.
Отбросив железку в сторону как живую гадюку, я без сил уселся на грязный пол, дрожа всем телом от ярости и боли. Что за безумие здесь происходит? Я должен держать себя в руках! Это всего лишь последствие баротравмы при взрыве, нужно его игнорировать! Вдох-выдох, вдох-выдох, в моей голове большая мягкая стена, через которую не пробиваются звуки. Шорох продолжал что-то недовольно бубнить, но за воображаемой стеной что я от него отгородился его бормоталки почти не были слышны. Вот так тебе, тварь! Самоконтроль наше все!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Покачнувшись, я сустав за суставом поднялся на ноги. Пока не стемнело окончательно, и я еще способен передвигаться надо было спуститься обратно в подвал. Мне позарез нужен был отдых. Да и Мейсона следовало проведать — раз уж рука не поднялась прикончить, надо хотя бы перевязать.
В подвале было еще темнее чем на улице, но я еще в прошлый раз приметил стоящую на камне доисторического вида масляную лампу, которую сразу и зажег. Лампа загорелась с треском и жуткой вонью, света она давала немного, но мне хватило чтоб расстегнуть куртку на сержанте и поднять футболку. Увиденное мне не понравилось — пуля вошла в подреберье справа, выходного отверстия не было. Кожа вокруг раны была синюшного цвета, плоть вздулась и уже нехорошо попахивала. Я мало что смыслил в анатомии, но отлично понимал, что ранение в кишечник в таких условиях грозит быстрым сепсисом — заражением крови и неминуемой смертью. У меня на руках была пара блистеров таблеток и один бинт — что мертвому припарка. Чемоданчик с медицинским инструментом и лекарствами увез Грабовски, да даже если бы и не увез я не смог правильно им воспользоваться. Просто не умел. Похоже, что в такой ситуации самое гуманное что я мог сделать это добить Мейсона.
