<1906>
«Мне надо мучиться и мучить…»
Мне надо мучиться и мучить,Твердя безумное «люблю».О миг, страшися мне наскучить,Я царь твой, я тебя убью!
О миг, не будь бессильно плоским,Но опали, сожги меняИ будь великим отголоскомВеками ждущего Огня.
<1906>
«Солнце бросило для нас…»
Солнце бросило для насИ для нашего мученьяВ яркий час, закатный часДрагоценные каменья.
Да, мы дети бытия,Да, мы солнце не обманем.Огнезарная змеяПроползла по нашим граням.
Научивши нас любить,Позабыть, что все мы пленны,Нам она соткала нить,Нас связавшую с вселенной.
Льется ль песня тишины,Или бурно бьются струи,Жизнь и смерть — ведь это сны,Это только поцелуи.
<1906?>
Франция («О Франция, ты призрак сна…»)
О Франция, ты призрак сна,Ты только образ, вечно милый,Ты только слабая женаНародов грубости и силы.
Твоя разряженная рать,Твои мечи, твои знамена —Они не в силах отражатьТебе враждебные племена.
Когда примчалася войнаС железной тучей иноземцев,То ты была покоренаИ ты была в плену у немцев.
И раньше… вспомни страшный год,Когда слабел твой гордый идол.Его испуганный народВрагу властительному выдал.
Заслыша тяжких ратей гром,Ты трепетала, точно птица,И вот на берегу глухомСтоит великая гробница.
А твой веселый, звонкий рог,Победный рог завоеваний,Теперь он беден и убог,Он только яд твоих мечтаний.
И ты стоишь, обнажена,На золотом роскошном троне,Но красота твоя, жена,Тебе спасительнее брони.
Где пел Гюго, где жил Вольтер,Страдал Бодлер, богов товарищ,Там не посмеет изуверПлясать при зареве пожарищ.
И если близок час войныИ ты осуждена к паденью,То вечно будут наши сныС твоей блуждающею тенью.
И нет, не нам, твоим жрецам,Разбить в куски скрижаль законаИ бросить пламя в Notre-Dame,Разрушить стены Пантеона.
Твоя война — для нас война.Покинь же сумрачные станы,Чтоб песней, звонкой, как струна,Целить запекшиеся раны.
Что значит в битве алость губ?!Ты только сказка, отойди же.Лишь через наш холодный трупПройдут враги, чтоб быть в Париже.
<1907>
«Зачарованный викинг, я шел по земле…»
Зачарованный викинг, я шел по земле,Я в душе согласил жизнь потока и скал,Я скрывался во мгле на моем корабле,Ничего не просил, ничего не желал.
В ярком солнечном свете — надменный павлин,В час ненастья — внезапно свирепый орел,Я в тревоге пучин встретил остров ундин,Я летучее счастье, блуждая, нашел.
Да, я знал, оно жило и пело давно,В дикой буре его сохранилась печать,И смеялось оно, опускаясь на дно,Поднимаясь к лазури, смеялось опять.
Изумрудьем покрыло земные пути,Зажигало лиловьем морскую волну…Я не смел подойти и не мог отойтиИ не в силах был словом порвать тишину.
1907
«Слушай веления мудрых…»
Слушай веления мудрых,Мыслей пленительный танец.Бойся у дев златокудрыхНежный заметить румянец.
От непостижного скройся —Страшно остаться во мраке.Ночью весеннею бойсяРвать заалевшие маки.
Девичьи взоры неверны,Вспомни сказанья Востока:Пояс на каждой пантерный,Дума у каждой жестока.
Сердце пронзенное вспомни,Пурпурный сок виноградин.Вспомни, нет муки огромней,Нету тоски безотрадней.
Вечером смолкни и слушай,Грезам отдавшись беспечным.Слышишь, вечерние душиШепчут о нежном и вечном.
Ласковы быстрые миги,Строго-высокие свечи,Мудрые, старые книгиЗнающих тихие речи.
1907
«Царь, упившийся кипрским вином…»
Царь, упившийся кипрским виномИ украшенный красным кораллом,Говорил и кричал об одном,Потрясая звенящим фиалом:
«Почему вы не пьете, друзья,Этой первою полночью брачной?Этой полночью радостен я,Я — доселе жестокий и мрачный.
Все вы знаете деву богов,Что владела богатою СмирнойИ сегодня вошла в мой альков,Как наложница, робкой и мирной.
Ее лилии были нежныИ, как месяц, печальны напевы.Я не видел прекрасней жены,Я не знал обольстительней девы.
И когда мой открылся альков,Я, властитель, смутился невольно.От сверканья ее жемчуговБыло взорам и сладко и больно.
Не смотрел я на бледность лица,Не того мое сердце хотело,Я ласкал, я терзал без концаБеззащитное юное тело.
Вы должны позавидовать мне,О друзья дорогие, о братья.Я услышал, сгорая в огне,Как она мне шептала проклятья.
Кровь царицы, как пурпур, красна,Задыхаюсь я в темном недуге.И еще мне несите вина,Нерадиво-ленивые слуги».
Царь, упившийся кипрским виномИ украшенный красным кораллом,Говорил и кричал об одном,Потрясая звенящим фиалом.
1907
«За часом час бежит и падает во тьму…»
За часом час бежит и падает во тьму,Но властно мой флюид прикован к твоему.Сомкнулся круг навек, его не разорвать,На нем нездешних рек священная печать.
Явленья волшебства — лишь игры вечных числ,Я знаю все слова и их сокрытый смысл.Я все их вопросил, но нет ни одногоСильнее тайны сил флюида твоего.
Да, знанье — сладкий мед, но знанье не спасет,Когда закон зовет и время настает.За часом час бежит, я падаю во тьму,За то, что мой флюид покорен твоему.
1907
«За стенами старого аббатства…»
За стенами старого аббатства —Мне рассказывал его привратник —Что ни ночь творятся святотатства:Приезжает неизвестный всадник,
В черной мантии, большой и неуклюжий,Он идет двором, сжимая губы,Медленно ступая через лужи,Пачкает в грязи свои раструбы.
Отодвинув тяжкие засовы,На пороге суетятся духи,Жабы и полуночные совы,Колдуны и дикие старухи.
И всю ночь звучит зловещий хохотВ коридорах гулких и во храме,Песни, танцы и тяжелый грохотСапогов, подкованных гвоздями.
Но наутро в диком шуме оргийСлышны крики ужаса и злости.То идет с мечом святой Георгий,Что иссечен из слоновой кости.
Видя гневно сдвинутые брови,Демоны спасаются в испуге,И наутро видны капли кровиНа его серебряной кольчуге.
1907
«На камине свеча догорала, мигая…»
На камине свеча догорала, мигая,Отвечая дрожаньем случайному звуку,Он, согнувшись, сидел на полу, размышляя,Долго ль можно терпеть нестерпимую муку.
Вспоминал о любви, об ушедшей невесте,Об обрывках давно миновавших событийИ шептал: «О, убейте меня, о, повесьте,Забросайте камнями, как пса, задавите!»
В набегающем ужасе странной разлукиУдарял себя в грудь, исступленьем объятый,Но не слушались жалко повисшие рукиИ их мускулы дряблые, словно из ваты.
Он молился о смерти… навеки, навекиУспокоит она, тишиной обнимая,И забудет он горы, равнины и реки,Где когда-то она проходила живая!
Но предателем сзади подкралось раздумье,И он понял: конец роковой самовластью.И во мраке ему улыбнулось безумьеЛошадиной оскаленной пастью.
1907
