— Но ведь теперь вы убедились, что он причастен к «Медузе»? — спросил конгрессмен из Теннесси.
— Да. Твердо.
— Так с персональных досье «Медузы», черт возьми!
Полковник раскрыл брошюрку, вынутую им из дела Каина:
— Вот список потерь. Среди пропавших без вести белых участников операции «Медуза» — когда я говорю «пропавших без вести», то имею в виду исчезнувших бесследно, — так вот, среди них семьдесят три американца, сорок шесть французов, тридцать девять австралийцев, двадцать четыре британца и около пятидесяти белых мужчин, завербованных в Ханое из нейтралов и подготовленных в полевых условиях. Из этих большинство так и остались нам неизвестны. Больше двухсот тридцати вариантов. Сколько здесь тупиков? Кто остался в живых? Кто убит? Если бы мы даже установили имена всех, кто действительно выжил, то кто они теперь? Мы даже не знаем наверняка, какой Каин национальности. Мы думаем, что он американец, но доказательств нет.
— Каин — один из побочных мотивов нашего постоянного давления на Ханой с целью проследить судьбу пропавших без вести, — объяснил Ноултон. — Мы сверяем эти имена со списками личного состава подразделений.
— Но здесь опять подвох, — добавил армейский офицер, — среди личного состава участников «Медузы» были агенты ханойской контрразведки. Они знали об операции, и мы никогда не исключали возможность такого проникновения. Форму они не носили. Отчетность не требовалась.
Уолтерс протянул руку.
— Можно взглянуть? — спросил он, указывая на сшитые страницы.
— Разумеется. — Офицер передал досье конгрессмену. — Вы, конечно, понимаете, что эти имена продолжают оставаться засекреченными, как и сама операция «Медуза».
— Кто принял такое решение?
— Это распоряжение череды президентов, основанное на рекомендации Объединенного комитета начальников штабов. Оно было поддержано Комитетом по вооруженным силам сената.
— Значительная огневая мощь, не так ли?
— Было сочтено, что это в национальных интересах, — сказал представитель ЦРУ.
— В таком случае не буду спорить, — согласился Уолтерс, — отголосок подобной операции вряд ли послужил бы к славе отечества. Мы не готовим убийц и тем более не используем их на поле боя. — Он пробежал глазами страницы. — А где-то здесь затесался убийца, которого мы обучили, использовали в бою и теперь не можем найти.
— Полагаем, что так, — согласился полковник.
— Вы говорите, он сделал себе репутацию в Азии, но перебрался в Европу. Когда?
— Около года тому назад.
— Почему? Есть какие-нибудь предположения?
— Есть одно, я считаю, очевидное, — сказал Питер Ноултон. — Он стал слишком разбрасываться. Что-то у него пошло не так, как надо, и он почувствовал опасность. Он был белым убийцей среди азиатов — положение не слишком надежное, пришла пора уносить ноги. О репутации беспокоиться не приходилось, работы на европейском континенте хватит с избытком.
Дэвид Эббот откашлялся.
— Я бы предложил иную версию, основанную на том, что Альфред сказал несколько минут назад. — Монах сделал паузу и почтительно кивнул в сторону Джиллета. — Он заметил, что мы вынуждены сосредоточиться на «беззубой песочной акуле, когда молот-рыба разгуливает на свободе». Кажется, так, хотя я, возможно, повторяю не дословно.
— Да, — согласился Джиллет. — Я, конечно, имел в виду Карлоса. Не Каином нам следует заниматься, а Карлосом.
— Безусловно, Карлосом. Это самый неуловимый убийца в современной истории, человек, которого многие из нас считают ответственным — в той или иной мере — за самые трагические убийства нашего времени. Вы, Альфред, были совершенно правы, а я в известном смысле заблуждался. Мы не можем себе позволить забыть о Карлосе.
— Благодарю, — сказал Джиллет. — Я рад, что сумел в этом убедить.
— Сумели. Во всяком случае, меня. Но тем самым навели на следующее соображение. Представьте себе искушение для такого человека, как Каин, вынужденного действовать в краях с климатом парной, кишащих бродягами и беглыми преступниками, где правящие режимы погрязли в коррупции. Как он должен завидовать Карлосу, как должен ревновать к более стремительному, яркому и роскошному миру Европы! Как часто говорил он себе: «Я лучше Карлоса». При всем хладнокровии эти молодцы чудовищно самолюбивы. Я полагаю, что он перебрался в Европу, чтобы обрести этот лучший мир и… сместить Карлоса с престола. Претендент, сэр, желает завладеть титулом. Он хочет быть первым.
Джиллет внимательно смотрел на Монаха.
— Интересная теория.
— И если я верно вас понял, — вставил конгрессмен из Надзора, — взяв Каина, мы можем выйти на Карлоса.
— Точно.
— Я не уверен, что понял, — недовольно сказал разведчик. — Почему?
— Два жеребца в одном загоне, — ответил Уолтерс, — не поладят.
— Первый своего титула по доброй воле не уступит. — Эббот потянулся к трубке. — Он сражается с остервенением, только чтобы его удержать. Как сказал конгрессмен, мы продолжаем выслеживать Каина, но при этом не должны упускать из вида и другие звериные следы в лесу. А когда и если мы найдем Каина, возможно, нам надо будет повременить. Подождать, пока Карлос сам им не займется.
— Тогда и брать обоих, — добавил полковник.
— Чрезвычайно ясный план действий, — подвел итог Джиллет.
Встреча закончилась, ее участники стали расходиться. Дэвид Эббот стоял рядом с пентагоновским полковником, который собирал страницы досье «Медузы». Он взял листы со списками потерь, собираясь приобщить их к делу.
— Можно взглянуть? — спросил Эббот. — У нас в Сороковом нет копии.
— Таковы были инструкции, — ответил офицер, протягивая скрепленные листы собеседнику. — Я думал, они поступили от вас. Всего три копии. Здесь, в Управлении и в СНБ.
— Они поступили от меня. — Молчаливый Монах добродушно улыбнулся. — Слишком много штатских в моем районе города.
Полковник отвернулся, чтобы ответить на вопрос конгрессмена из Теннесси. Дэвид Эббот не слышал разговора, быстро пробегая глазами колонки имен. Он был встревожен. Некоторые вычеркнутые имена сопровождались объяснениями. Этого допускать нельзя. Никогда. Где оно? Он был единственным человеком в комнате, который знал имя, и почувствовал, как застучало в груди, когда осталась последняя страница. Имя было в списке.
Борн, Джейсон Ч. Последнее известное местопребывание: Тамкуан. Что же произошло?
Рене Бержерон швырнул телефонную трубку. Голос он контролировал не намного лучше, чем жесты:
— Мы проверили все кафе, все рестораны и бистро, в которых она когда-либо бывала.
— Ни в одном парижском отеле он не зарегистрирован, — откликнулся оператор пульта, сидевший у второго телефона. — Прошло уже два часа, ее, возможно, нет в живых. А если еще жива, то может позавидовать мертвым.
— Что она может ему рассказать? — задумчиво проговорил Бержерон. — Меньше нас; она ничего не знает про старика.
— Достаточно. Она звонила на Парк Монсо.
— Она передавала сообщения, но кому — точно не знает.
— Зато знает зачем.
— Это знает и Каин, можешь быть уверен. И с Парк Монсо он может крепко просчитаться. — Модельер подался вперед, его мощные мускулы напряглись, когда он, глядя на седовласого оператора, сплел пальцы. — Расскажи еще раз все, что запомнил. Почему ты так уверен, что он — Борн?
— Этого я не утверждаю. Я сказал, что он — Каин. Если ты верно описал его почерк, это он.
— Борн и есть Каин. Мы нашли его по материалам «Медузы». Поэтому и наняли тебя.
— Тогда это Борн, но он использовал другое имя. Конечно, в «Медузе» было немало таких, кто не мог позволить себе назваться настоящим именем. Псевдонимы им гарантировались, у них было уголовное прошлое. Он явно из таких.
— Почему? И другие исчезали. Ты исчез.
— Я бы мог сказать — потому, что он был здесь, на Сент-Оноре, и этого было бы достаточно. Но тут больше, гораздо больше. Я видел, как он работает. Я был назначен в одну операцию, которой он командовал, такое не забудешь, как и его самого. Этот человек может — должен — быть вашим Каином.
— Расскажи.
— Мы спустились ночью на парашютах в секторе под названием Тамкуан. Нам предстояло вызволить одного американца по имени Уэбб из рук Вьетконга. Мы этого не знали, но шансы выжить были мизерными. Даже полет из Сайгона был жуткий: штормовой ветер на высоте тысячи футов и такая вибрация, что казалось, самолет на части развалится. И все-таки он велел нам прыгать.
— И вы прыгнули?
— Под дулом пистолета. Каждый под прицелом подходил к люку. Можно было как-то спастись от стихии, но не от пули в черепе.
— Сколько вас было?
— Десятеро.
— Вы могли бы с ним справиться.
