— Я еще раз спрашиваю: кто вы такой?
— Мое имя значения не имеет. Пусть будет то, что я вам назвал.
— Бригс? Оно фальшивое.
— Как и Лярусс — имя того, кто взял напрокат машину и посадил в нее трех убийц у банка Валуа. Там у них ничего не вышло. Не вышло у них и сегодня на Новом мосту. Он от них ушел.
— О Боже, — воскликнула она, пытаясь вырваться.
— Я же сказал, не надо! — Борн крепче сжал ее руку и заставил опуститься на место.
— А если я закричу, мсье? — На этот раз напудренная маска исказилась злобой. Ярко-красная помада очертила оскал стареющего, загнанного в угол грызуна.
— Я закричу громче, — ответил Джейсон, — нас обоих выставят, и я не думаю, что на улице вы станете проявлять непокорность. Почему бы не поговорить? Мы можем кое-что узнать друг от друга. В конце концов, мы служащие, а не наниматели.
— Мне нечего вам сказать.
— Тогда начну я. Может быть, вы перемените свое решение. — Он осторожно ослабил хватку. Напряжение сохранялось на ее белом напудренном лице, но оно тоже несколько смягчилось. Она была готова слушать. — В Цюрихе вы заплатили свою цену. Мы тоже заплатили. По-видимому, больше вашего. Мы на хвосте у одного и того же человека. Мы знаем, зачем он нам нужен. — Он отпустил ее. — А вам зачем?
Она молчала примерно полминуты, испытующе рассматривая его сердитыми и все еще испуганными глазами. Борн знал, что поставил вопрос верно. Для Жаклин Лавье отказаться от разговора с ним было бы опасной ошибкой. Если впоследствии возникнут вопросы, это может стоить ей жизни.
— Кто это «мы»? — спросила она.
— Компания, которая желает получить свои деньги. Немалые деньги. Они у него.
— Значит, он овладел ими незаконно?
Джейсон знал, что надо быть начеку. Предполагалось, что он знает гораздо больше того, что знал на самом деле.
— Допустим, что дело спорное.
— Какой тут может быть спор? Деньги или его, или не его, вряд ли может быть какая-то середина.
— Теперь моя очередь, — сказал Борн. — Вы ответили вопросом на вопрос, а я от ответов не уклонялся. Итак, вернемся назад. Зачем он вам нужен? Почему частный телефон в одном из лучших магазинов на Сент-Оноре обслуживает какую-то карту из Цюриха?
— Это было сделано по заказу, мсье.
— Для кого?
— Вы в своем уме?
— Хорошо, пока оставлю это в стороне. Мы полагаем, что это нам и так известно.
— Невозможно!
— Может, да, а может, и нет. Стало быть, это был заказ… на убийство человека?
— Мне нечего вам сказать.
— А между тем минуту назад, когда я упомянул про машину, вы пытались сбежать. Это о чем-то говорит.
— Совершенно естественная реакция. — Жаклин Лавье дотронулась до ножки своего бокала. — Я устроила аренду машины. Я готова вам это сказать, потому что нет доказательств того, что я это сделала. Кроме этого, мне ничего не известно о случившемся. — Она вдруг схватила бокал, и на ее лице, похожем на маску, отразились едва сдерживаемые ярость и страх. — Что вы за люди?
— Я вам уже сказал. Компания, которая хочет вернуть свои деньги.
— Вы вмешиваетесь не в свое дело! Убирайтесь из Парижа! Не ввязывайтесь!
— С какой стати? Мы пострадавшая сторона и хотим выправить баланс. Мы имеем на это право.
— Никакого права вы не имеете! — фыркнула мадам Лавье. — Ошибка была ваша, и вы за нее заплатите!
— Ошибка? — Нужно быть очень осторожным. Вот оно, прямо под этой твердой оболочкой — сквозь лед проглядывали глаза правды. — Бросьте вы это. Кража — не ошибка, допущенная пострадавшим.
— Ошибка была в вашем выборе, мсье. Вы выбрали не того человека.
— Он украл миллионы в Цюрихе. Но это вы знаете. Он украл миллионы, и если вы думаете, что отберете их у него, — а это все равно что отобрать их у нас, — то вы очень сильно ошибаетесь.
— Деньги нам не нужны!
— Приятно узнать. Кто это «мы»?
— Кажется, вы сказали, что знаете.
— Я сказал, что у меня есть соображения на сей счет. Этого достаточно, чтобы засветить некоего Кёнига из Цюриха, д’Амакура здесь, в Париже. Если мы решим это сделать, то могут возникнуть большие затруднения, не правда ли?
— Деньги? Затруднения? О чем разговор? Все вы законченные идиоты, все! Я повторяю. Убирайтесь из Парижа! Не ввязывайтесь. Это уже не ваша забота.
— А мы не думаем, что ваша. Откровенно говоря, мы не считаем, что вы компетентны.
— Компетентны? — повторила Лавье, словно не веря своим ушам.
— Именно.
— Да имеете ли вы понятие о том, что говорите? О ком вы говорите?
— Это не важно. Если вы не отступитесь, то я порекомендую начать игру в открытую. Мы фальсифицируем улики, которыми, конечно, располагаем. Расскажем все про Цюрих, про банк Валуа. Обратимся в Сюрте, в Интерпол… ко всем и каждому, чтобы организовать на него охоту — большую охоту.
— Вы сумасшедший. И болван.
— Как бы не так. У нас есть друзья в очень важных инстанциях. Для начала мы раздобудем информацию. Мы будем ждать его в нужном месте и в нужное время. Мы его возьмем.
— Вы его не возьмете. Он опять исчезнет. Можете вы это понять? Он в Париже, и его ищет целый отряд людей, которых он не может знать. Ему удалось ускользнуть один раз, два раза, но на третий не выйдет! Теперь он в ловушке. Мы его туда заманили!
— Мы не хотим, чтобы вы заманивали его в ловушку. Это не в наших интересах. — Момент почти наступил, подумал Борн. Почти, но не совсем: надо, чтобы ее страх сравнялся с ее гневом. Чтобы она взорвалась и выдала правду. — Вот наш ультиматум, и вы будете отвечать за его передачу, в противном случае вас постигнет та же участь, что Кёнига и д’Амакура. Отмените этой же ночью вашу охоту. Если вы этого не сделаете, утром вступим в игру мы — поднимем шум. «Классики» станут самым популярным магазином на Сент-Оноре, но я не думаю, что такая популярность пойдет ему на пользу.
Напудренное лицо исказилось от возмущения:
— Вы не посмеете! Как вы смеете это говорить? Кто вы такие?
Чуть помолчав, он нанес удар:
— Группа лиц, которым не по душе ваш Карлос.
Мадам Лавье застыла, глаза ее расширились, растянув жесткую кожу на лице. Она прошептала:
— Вы знаете. И вы думаете, что сможете ему противостоять, что вы ему ровня?
— В каком-то смысле — да.
— Вы с ума сошли. Не вам ставить ультиматумы Карлосу.
— Я только что это сделал.
— Тогда вы труп. Если скажете кому-нибудь хоть слово, то и суток не проживете. У него повсюду свои люди. Они прикончат вас на улице.
— Они могли бы это сделать, если бы знали, кого им надо прикончить. Вы забываете: никто не знает. Зато они знают вас. И Кёниг знает, и д’Амакур. Как только мы вас засветим, они вас устранят. Карлос вас больше не потерпит. А меня никто не знает.
— Вы забываете, мсье. Я знаю.
— Это меня беспокоит меньше всего. Найдите меня… после того, что произойдет, и прежде, чем решится ваша собственная участь. У вас будет не много времени.
— Это безумие. Вы появились ниоткуда и ведете себя как безумец. Вы не должны этого делать!
— Вы предлагаете компромисс?
— Это допустимо. Вполне возможно.
— Вы вправе обсудить это?
— Я вправе передать… вместо того, чтобы передавать ультиматум. Другие передадут тому, кто решает.
— Вы говорите теперь то, что я говорил вам несколько минут тому назад: мы можем побеседовать.
— Мы можем побеседовать, мсье, — согласилась мадам Лавье, при этом взгляд ее выражал решимость сражаться за свою жизнь.
— Тогда начнем с очевидного.
— С чего именно?
Вот теперь. Правда.
— Какое дело Карлосу до Борна? Зачем он ему?
— Какое дело… — Она запнулась, злобу и страх сменило потрясение. — И вы еще спрашиваете?
— И спрошу снова, — сказал Борн, слушая удары у себя в груди. — Какое дело Карлосу до Борна?
— Но ведь он же Каин! Вам это известно так же, как и нам. В этом была ваша ошибка! Вы выбрали не того!
Каин. Он услышал это имя, и стук в его груди перешел в оглушительные раскаты грома, каждый удар сотрясал его, пронизывая сознание, тело, словно содрогнувшееся от звука этого имени. Каин. Каин. Снова сгустился туман. Тьма, ветер, взрывы.
Альфа, Браво, Каин, Дельта, Эхо, Фокстрот… Каин, Дельта, Каин, Дельта… Каин.
Каин вместо Чарли.
Дельта вместо Каина!
— Что такое? Что с вами?
— Ничего. — Борн схватил себя правой рукой за левое запястье и надавил с такой силой, что едва не ободрал кожу. Надо было что-то сделать, прекратить дрожь, унять шум в голове, отогнать боль. Чтобы прояснилось сознание. На него смотрели глаза правды, он не должен отводить взгляд. Он здесь, и он дрожит. — Давайте дальше, — сказал он, стараясь справиться с голосом и оттого невольно перейдя на шепот.
