Даже воскресший Христос непонятен: явился каким-то бабам и одному из своих учеников, а мог бы – Ироду, который зря истребил младенцев, или Пилату, который отправил его на крест, Иуде, который предал, Каиафе, что настоял на осуждении и казни! Я уж точно поступил бы так, я их всех, гадов, довел бы до сердечного припадка!
Но Иисус – не граф Монте-Кристо, упустил возможности, так понятные всем. Граф Монте-Кристо потому так и популярен, что поступил, как каждый бы из нас на его месте. А Христос недостаточно… понятен, потому что слишком чист. Бог – непознаваем по определению, даже и пытаться не стоит, его сын Иисус – познаваем частично, все-таки он из чрева земной матери, а вот если бы Иисус пожил дольше, женился и нарожал детей, то вот они, внуки Бога, были бы намного понятнее как королям, так и простому люду, чем их батя, в котором слишком много от их деда, Бога. И если бы они, а не их отец, создавали новое учение, еще более приземленное и упрощенное, чем христианство, оно быстрее укоренилось бы в народе…
Возле северной башни прохаживается часовой, сразу заступил мне дорогу:
– Туда нельзя!
– Знаю, – ответил я невесело, – но я имею честь быть замеченным Ее Величеством. Королева знает меня.
Часовой покачал головой:
– Сожалею, у меня приказ.
– Не сожалей, – посоветовал я. – Кликни старшего.
– Я здесь и старший, – ответил часовой. – У нас нет свободных людей, сэр. Я вижу, вы не знаете, что делается в Зорре. Ваше имя?
– Ричард Длинные Руки, – ответил я.
Он запнулся, всмотрелся в меня внимательно.
– Я слышал о вас, сэр, – проговорил он наконец. – Я прибыл в Зорр уже после вашего отъезда, но о вас говорили, что вы помогли остановить переворот. Сэр Ричард, мы чтим Ее Величество и бережем ее покой…
– Вижу, – ответил я, – и клянусь, мой визит чуть-чуть развеет ее скорбь.
Он отступил в сторону:
– Идите.
– Спасибо, – сказал я тепло.
Поднимаясь по винтовой лестнице, я не встретил ни слуг, ни хотя бы приставленную к королеве служанку: в Зорре не хватает людей, и даже у самой последней двери, что у комнаты под крышей, нет ни слуги, ни стража.
Я постучал в запертую дверь и, не дожидаясь отклика, сказал громко:
– Ваше Величество! Ричард Длинные Руки жаждет засвидетельствовать вам свое почтение!
Некоторое время было тихо, затем я услышал шаги. Лязгнул металлический засов, покинув петли, дверь дрогнула. Я потянул на себя и перешагнул порог.
Шартреза, прямая и сильно исхудавшая, с бедным строгим лицом, в черном платье и в черном платке, отступила на шаг, давая войти. Сердце мое болезненно сжалось. Когда увидел ее впервые, это была самая эротичная женщина на свете, воплощенная чувственность и, как мне тогда казалось, при полном отсутствии души. Сочное, но гибкое тело, высокая привлекающая взоры грудь, чувственные губы, крутые бедра, что так и просятся в жадные мужские руки… Все рыцари не отрывают от нее взглядов, в этот момент ненавидя своих жен-дурнушек, а в сравнении с Шартрезои все женщины – дурнушки, и как я был поражен, убедившись, что на самом деле она влюблена в своего мужа, престарелого Шарлегайла!
Глаза мои защипало, я наклонился к ее руке и задержал губы на бледной холодной коже, чтобы не дать ей увидеть свои влажно заблестевшие глаза.
– Шарлегайл, – произнесла она. Я ответил:
– Шарлегайл, Ваше Величество. Шарлегайл! Только он. И я почему-то уверен, что снова увидим Его Величество на его троне. Ни Зингильда, ни кто-то еще не посмеют и приблизиться.
– Сэр Ричард, – произнесла она тем же тусклым и бесцветным голосом, но я ощутил, как в нем просыпается жизнь, – вы уже однажды спасли трон.
– Это вы спасли, – возразил я. – Я помогал, как мог. И часто – неуклюже.
Она вздохнула:
– Вас не было, сэр Ричард.
Острая боль кольнула в сердце, я задержал дыхание. Шартреза не обвиняет, у меня нет полномочия Беольдра или других полководцев, но все равно я ощутил себя виноватым. Мало шансов, что я чем-то мог бы помочь, Шарлегайла похитили вдали от Зорра, но все-таки…
Я снова склонился к ее руке, все с той же безукоризненно атласной молодой кожей, но теперь холодной, как лед.
– Ваше Величество… я, как и все люди Зорра, сделаю все. Вы понимаете, Карл нанес нам тяжкое оскорбление. Такое смывается только кровью.
Я отступил через порог и закрыл за собой дверь. С той стороны звякнул засов.
Полдня я скитался по крепости, дважды встретился с Беольдром. Тот неутомимо заделывает все бреши, перераспределяет оставшихся воинов. Мрачно улыбнулся мне, ничуть не удивившись, что и я осматриваю стены, а как же, все христианские воины должны прийти на защиту Зорра.
– Ланселот, – сообщил он, – а также Рудольф, Бернард и еще с десяток сильнейших воинов… рыскают в поисках следов Шарлегайла.
– Бесполезно, – вырвалось у меня. Он кивнул.
– Это понимают все. Но Ланселот буквально обезумел. Он поклялся убить Карла, его детей и вообще вырвать с корнем все его семя.
– Я его понимаю, – сказал я горько, он остро взглянул, я пояснил: – Дурак я, но все-таки решился побеспокоить Ее Величество.
Он помрачнел.
– Шартреза в первые дни вообще не могла ни есть, ни пить. А сейчас живет только надеждой на чудо.
– Да, – согласился я, – только чудо может спасти Шарлегайла.
Я козырнул и, оставив его с воинами, отправился к церкви. Пришлось подождать, когда закончится служба, отец Дитрих вышел усталый, круги под глазами, еще одна бессонная ночь. Сообщил, что по его просьбе совет инквизиции соберется сегодня вечером. Сбор экстренный, но кворум для решения наберется: зима, все на месте.
Я вякнул насчет того, чтобы и мне поприсутствовать, отец Дитрих лишь слабо улыбнулся. Мол, с суконным рылом да в калашный ряд, потом неожиданно добавил, что после заседания меня могут выслушать. Просто, чтобы из первых рук получить сведения, как и что в тех дальних и крайне неблагополучных странах.
Я проторчал весь вечер в прихожей дома, где собрались на экстренное заседание инквизиторы. Заседание длилось несколько часов, слуги на меня посматривали сочувствующе и трижды предлагали поужинать или хотя бы перекусить.
Наконец, из зала донесся шум, голоса стали громче. Через минуту двери распахнулись, начали появляться священники. Я дождался, когда выйдет отец Дитрих. Он сразу направился ко мне и сказал с иронической улыбкой:
– Не радуйтесь, всего лишь перерыв. Люди немолодые, отдыхать надо чаще… У отца Феодосия нелады с мочевым пузырем, ему приходится то и дело отлучаться…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
