со священными измерениями чему-то меня и научило, так это тому, что их обитатели непостижимы для нас, смертных… и оттого они страшили гораздо больше любых нелепых злобных духов, которыми неманская Церковь пугала детей. Нет, мы не могли направлять Судьбу, как не могли разбить стену Эстре голыми руками.
– Там, – в конце концов изрекла Правосудие Роза и указала на ближайшую мясную лавку. Это здание ничем не отличалось от своих соседей, разве что выглядело чуть более запущенным. А еще оно казалось заброшенным.
– Вы уверены? – спросил Вонвальт, разглядывая первый и второй этажи.
Роза кивнула.
– Совершенно уверена, – сказала она.
Я посмотрела на дверь: краска отваливалась, косяк покосился. Она была похожа не на обычный вход, а на портал, по другую сторону которого лежала лишь разруха. Внезапно меня охватил примитивный страх; мне захотелось просто уйти, махнуть рукой на поиски княжича и вместо этого просто отвезти выкуп к Кормондолтскому заливу. Долгое и трудное путешествие на юг вдруг показалось мне очень привлекательным в сравнении с тем, что могло обнаружиться внутри этого здания. А пока мы оставались по эту сторону двери, можно было притворяться, будто все в порядке.
Вместо этого Вонвальт сказал:
– Сэр Радомир.
Шериф выхватил меч, после чего одним точным ударом ноги вышиб дверь.
Мы переступили порог.
Я шла словно в тумане. Первым внутрь ступил сэр Радомир. Он убедился, что на первом этаже никого нет, а затем быстро поднялся по лестнице. Его ботинки громко прогрохотали по доскам.
Следом вошел Вонвальт, а за ним Правосудие Роза.
– Наверху, – услышала я ее тихий голос.
Несколько секунд я медлила, оставаясь в дверях, а затем двинулась за остальными, словно меня потащили за невидимую веревку.
– Здесь никого нет, – громко объявил сэр Радомир, после чего раздался шелест меча, который вложили в ножны. Вонвальт и Правосудие Роза тоже убрали клинки. В ту же секунду я сообразила, что даже не обнажила свой дирк.
Наверху была одна-единственная грязная комната. Я отчетливо помню ее, поскольку выглядела она очень скромно: деревянный настил на полу, изгвазданная, ободранная штукатурка на стенах, голые балки на потолке.
Одинокий разделочный стол посреди комнаты.
Кровь на нем.
Мы долго молча стояли и просто смотрели перед собой. Наконец Вонвальт повернулся к Розе, но по ее лицу было ясно – след княжича Камиля обрывается в этой комнате.
Вонвальт снова повернулся к столу. Молчание затянулось.
– Князь Преисподней, – наконец пробормотал он и потер лицо руками.
XV
Бодание упрямцев
«Никогда не приписывайте злому умыслу то, что можно объяснить обыкновенной глупостью».
СТАРАЯ ПОСЛОВИЦА МАГИСТРАТОВ
Вонвальт еще долго во всех подробностях расспрашивал Правосудие Розу о ее способностях, и с каждым вопросом она становилась все более обеспокоенной. Впрочем, говорить было почти что не о чем. Как и все способности Правосудий, эта сила приводилась в действие умом, и ее тонкости с трудом поддавались описанию.
Я не видела, что произошло дальше. Вонвальт посчитал, что мне «нет нужды» смотреть на то, как вереница разгневанных и убитых горем людей изливают свои чувства, поэтому он отправил меня и сэра Радомира обратно во дворец префекта. К тому же сэр Конрад уже придумал, чем меня занять – он хотел, чтобы я отправилась в Библиотеку Закона и прочла все, что только можно было найти о выслеживании по жизненным энергиям. Он желал понять, нет ли у этого дара какого-нибудь недостатка, о котором Роза, будучи ученицей, могла не знать. Но эта надежда оказалась напрасной.
Сам Вонвальт и Правосудие Роза отправились из Фляйшрегаля прямиком в здание стражи, дабы сообщить обо всем сэру Герольду, князю Тасе и леди Илиане. Я не знаю, как долго сэр Конрад пробыл там, но после он отправился в Императорский дворец, из которого Брессинджер так и не смог выманить Генриха. Во дворце Вонвальт доложил обо всем Императору. На вопрос о том, как государь отнесся к вестям, сэр Конрад ответил коротко: «Ожидаемым образом». Тогда перед моим мысленным взором предстало настоящее извержение гнева и ярости, однако гораздо позже я узнала, что на самом деле Император просто удалился в свой личный кабинет, где оплакал внука.
Скрыть трагедию было невозможно, и новость о ней пронеслась по Сове, как пожар по библиотеке. Город стремительно охватили лихорадочные настроения, и я не могу представить, как Вонвальт пережил те тяжелые дни. Если прежде, до болезни, которая за последний день будто бы отступила, я просто тревожилась за него, то теперь я стала откровенно бояться за его жизнь. От пережитых потрясений хворь напала на сэра Конрада с новой силой, проявилась, как недолеченная сыпь. Все следующие дни, когда дворец префекта превратился в гостиную для сенаторов-хаугенатов, Вонвальт увядал на моих глазах, словно Судьба начала спешно прокручивать колесо его жизни, подводя к ее концу.
Потрясения и тяжелое бремя расследования сказывались и на нас, слугах сэра Конрада. В Брессинджере смерть княжича Камиля разбередила старые болезненные воспоминания, и он замкнулся в себе. Сэр Радомир начал пить еще больше, и это стало мешать его работе. Несмотря на то что старый шериф умел сносить самые страшные вести так же, как утес сносит удары волн, в сованской политике он разбирался ничуть не лучше Вонвальта – то есть не понимал ее вообще. Как и Брессинджер, он был невысокого мнения о сенаторах-хаугенатах, заседавших во дворце префекта, и старался как можно чаще уходить в забытье. Кажется, впервые со дня нашего знакомства выпивка смогла одолеть шерифа, хотя раньше ему всегда удавалось брать над ней верх. Я гадала, не жалеет ли сэр Радомир о том, что покинул Долину Гейл.
Другим малоприятным поворотом событий стало то, что отныне с нами почти все время была Правосудие Роза. Она вклинилась в наш отряд, как железный лом между дверью и косяком… впрочем, позже я узнала, что это Вонвальт попросил ее остаться в его распоряжении. Ни Брессинджера, ни сэра Радомира это, похоже, ничуть не обеспокоило, и они просто видели в ней очередное пополнение растущей свиты сэра Конрада. Ничего необычного в этом не было, ведь многие Правосудия держали при себе множество слуг. Кейн, например, славился тем, что в его свите состояло более двадцати человек, и среди них был даже палач. Оба пристава, должно быть, приняли мое недовольство за ревность, ибо уже тогда они начали подозревать, что мои отношения с Вонвальтом вышли за рамки исключительно профессиональных.
Я пыталась мысленно оправдать себя, но из-за того, что назревало между мной и Вонвальтом в последние дни, его внезапное решение принять в наши ряды Розу показалось мне предательством. Уязвленная,
