веская причина.
Она пожимает плечами.
— Мой будильник не сработал.
Я качаю головой.
— Это недостаточно веская причина, Камилла. — Желание призвать ее к ответу велико, но я знаю, что у нас нет времени и здесь не место. — Мне придется наказать тебя после весенних каникул.
Её щеки краснеют.
— Да, сэр. — Она наклоняет голову. — Для чего ты позвал меня сюда?
Я оглядываю двор, чтобы убедиться, что мы одни, и тяну ее дальше в тень, обхватывая ладонью ее шею.
— Для этого.
Я притягиваю ее губы к своим и яростно целую, мой язык проникает в ее рот и поглощает ее изнутри. Это последний раз, когда я целую ее за две недели, и это вызывает во мне странные ощущения. Не могу точно объяснить, почему, но мне не нравится то, что я чувствую.
Она обнимает меня, притягивая ближе, и стонет мне в рот.
Обычно я не позволяю ей прикасаться к себе, но сейчас оставляю это без внимания. Когда мы наконец отрываемся друг от друга, то оба задыхаемся.
Она склоняет голову набок.
— Почему ты скрыл свой номер?
Я сжимаю челюсть.
— Потому что я не могу допустить, чтобы ты надоедала мне во время весенних каникул.
Вспышка обиды в ее глазах не остается незамеченной.
— Надоедала тебе? — Она делает шаг назад и кладет руки на бедра.
— Да, я же говорил тебе, это всего лишь секс. Пока мы на каникулах, нет необходимости поддерживать связь.
Ее челюсть работает, и я могу сказать, что она борется со слезами.
Идеально.
Оказывается, Камилла подсела на меня не только в одном смысле. Я эмоционально недоступен, так что, если она все еще надеялась, что это может перерасти во что-то иное, кроме физической близости, то она ошибалась.
— Я предупреждал тебя, как всё будет, когда мы впервые сблизились, Камилла. Ты заверила меня, что тебя это устраивает.
Она кивает.
— Так и есть. Я ничего не говорила об обратном.
— Выражение твоего лица говорит само за себя. — Я сужаю глаза, чувствуя приближающуюся головную боль. Именно такого рода дерьма я и хотел избежать. — Тебе лучше не видеть в этом больше, чем оно есть, Морроне.
Ее челюсть сжимается.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Я имею в виду, что тебе лучше не надеяться, что из наших отношений может получиться что-то, кроме секса.
Лучше поставить ее на место сейчас, пока ситуация не вышла из-под контроля.
Мое пылающее желание ослепило меня и я не заметил, что она влюбляется.
Боль в её глазах чистая, как море в невыносимо жаркий день, но она пытается скрыть её.
— Вам не следует быть таким самоуверенным, сэр. Это не очень хорошо выглядит.
Переходим в наступление.
— Действительно? — Я прижимаю ее к стене библиотеки, мои руки крепко сжимают ее бедра. — Тогда почему ты так возбуждена прямо сейчас?
У нее перехватывает горло.
— Я не возбуждена. И у меня нет на это времени.
Она пытается оттолкнуть меня от себя, но я не отступаю.
— Вы лгунья, мисс Морроне.
Она издает разочарованный стон.
— Отпусти меня.
Я усиливаю хватку.
— Или что?
— Или я буду звать на помощь.
Ее глаза горят решимостью.
Я прищуриваюсь, размышляя, действительно ли она будет кричать о помощи и поставит под угрозу все происходящее между нами.
— Ты слишком эмоциональна.
— Эмоциональна?
В ее голосе звучит ярость, и я осознаю свою ошибку.
Никогда не называй женщину эмоциональной, даже если она ведет себя эмоционально. Я всегда следовал этому правилу, но сейчас совершенно забыл о нем.
— А ты ведешь себя как первоклассный мудак.
Я рычу.
— Не разговаривай так со своим профессором.
Она скрипит зубами, отчаянно пытаясь вырваться из моей хватки.
Я вижу, как на её глазах наворачиваются слезы, но она не дает им пролиться. Я никогда не мог понять женскую склонность к слезам.
Черт, в последний раз, когда я плакал, мне было меньше десяти лет, но сейчас я мертв внутри.
Всё человеческое, что во мне когда-то было, полностью исчезло, уничтоженное задолго до того, как Оак нашел меня.
— Я буду говорить с тобой так, потому что прямо сейчас ты ведешь себя не как мой профессор, — возражает она.
Я качаю головой.
— Я не хочу расставаться с тобой на каникулы на такой ноте.
— Какой?
— Злой.
Ее ноздри раздуваются, и она сжимает челюсть.
— Тогда перестань называть меня эмоциональной и быть полным придурком.
Я отпускаю ее и киваю.
— Хорошо.
Она поправляет одежду и высоко держит голову.
— Мне нужно сесть в машину меньше чем через час, а я еще не собрала вещи.
Я выгибаю бровь.
— Кто откладывает сборы на последнюю минуту?
— Я. — Она кладет руки на бедра. — Я была занята прошлой ночью.
Мои глаза сужаются.
— Занята с кем?
Она удерживает мой взгляд несколько мгновений.
— Это имеет значение?
Я рычу и снова прижимаю ее к стене.
— Имеет значение, с кем ты была — с мужчиной или с женщиной.
— Ты чертов псих.
— К чему ты клонишь, Камилла? Ответь мне. С кем ты была?
— С Натальей, Адрианной и Евой, — отвечает она.
Тогда я отпускаю ее. Вся ярость, которая начала нарастать, как лава под земной корой, готовая извергнуться из вулкана, утихает.
— Хорошо.
Она пытается обойти меня, но я преграждаю ей путь.
— Последний поцелуй, malishka.
Гнев в ее глазах вспыхивает ярче, но я игнорирую его и притягиваю ее к своей груди.
Даже когда она пытается сопротивляться, ее глаза расширяются, и она инстинктивно поднимает подбородок, приглашая поцеловать.
Мои губы сливаются с ее губами, и я проникаю языком в её рот, исследуя его в последний раз за две недели.
Часть меня не хочет останавливаться, потому что это означает, что мы будем порознь. За сотни километров друг от друга.
Я пытаюсь отогнать это ноющее ощущение и сосредоточиться на том, как хорошо ей сейчас в моих объятиях.
Когда мы отрываемся друг от друга, то оба задыхаемся от возбуждения.
— Увидимся через две недели, сэр, — бормочет она, а затем уходит, легко вальсируя от меня.
Я не знаю, что это за тошнотворное ощущение у меня в животе, но знаю, что оно мне не нравится. Это знак, предупреждающий о том, что нужно держаться подальше от Камиллы Морроне.

В поле зрения появляется городской указатель Чикаго. Прошло пять дней, как я расстался с Камиллой, и уже схожу с ума. Я здесь для того, чтобы выследить ее и наблюдать за ней издалека — по сути, преследовать.
Мне нужно убедиться, что она не с другим мужчиной.
