— Я не лучший, — признался профессор. — По сравнению с Оскаром, я откровенно посредственный физик. Но каждый из нас занимается в науке своим делом, никто не мерится мускулами и силой удара, никто не доказывает превосходство, у каждой работы — свои критерии оценок. Мы не можем соревноваться, потому что не забиваем одинаковые мячи в одни и те же мишени. И не воюем между собой, потому что наука — не война.
— Нет, война, — заявил Эрнест. — Между природой и человеком. Проиграешь — плохо тебе будет, дядя Натан. Выиграешь — будет еще хуже. А спорт — война между равными.
— Я не понимаю, куда мы едем… — растерялся Натан, когда шоссе опустело и даже редкие постройки перестали мелькать у обочин. Туман лежал на траве, волочился клочьями по асфальту. Натан Валерьянович едва не проглядел поворот.
— Вот он!!! — воскликнул Эрнест.
У оврага мелькнула высокая фигура индейца и пролетела мимо, прежде чем профессор нажал на педаль тормоза.
— Развернись, дядя Натан, он нас ждет.
Двухметровая фигура индейца выплыла из тумана, словно культовый идол, забытый местными аборигенами. Натан Валерьянович не обратил бы на индейца внимание. При своих выдающихся габаритах он совершенно не бросался в глаза. Он вполне сошел бы за дерево, растущее у проезжей части без листьев и веток. На кактус с пушистой макушкой.
Индеец не шевельнулся, пока Эрнест не выпрыгнул из машины и не предстал перед ним. Заплаканный ребенок, минуту назад готовый драться за свои убеждения, оказался исполину по пояс. Подоспевший к нему Натан Валерьянович на всякий случай взял крошку за руку.
— Ну… — сказал гигантский индеец, глядя на гостей сверху вниз. — Мамашка-то где? Так спешил, что выронил по дороге?
— Мама наша сейчас далеко, — ответил Натан. — А в спешке я виноват. Знаете ли, недавно во Флориде, плохо ориентируюсь.
— Идите за мной…
— Погоди, — Натан остановил крошку-графа, но тот вырвал руку и шагнул в туман вслед за индейцем. Натан последовал за ними, утопая в грязи ботинками. Больше всего на свете он боялся упасть в канаву, а, выбравшись, не увидеть ребенка. Натан Валерьянович нервничал, пока опора под ногами не стала твердой. Рассеялся туман. Грязные следы мокасин простирались по гладкому камню.
Стены выросли вокруг с двух сторон, вместо потолка над головою открылось чистое небо. Натан Валерьянович догадался, что шествует по аллее славы. Стены коридора были увешаны живописными портретами чемпионов. В лавровых венках и коронах. Все они были оправлены золотыми рамами, под каждым золотыми буквами было написано название турниров, но Натан Валерьянович не умел читать руны и только поправил очки, чтобы портреты не расплывались.
Эрнест зажмурился и позволил дяде Натану снова взять его за руку. Индеец обернулся.
— Все они одинаковые, — сказал он. — Все боятся поднять глаза в галерее. Знаешь почему? Потому что страшно не увидеть здесь свою морду.
— Мы еще не заслужили портрет, — заступился за воспитанника Натан. — Как знать, может и для нас когда-нибудь место найдется.
— Свободного не найдется, — ответил индеец. — Рамы давно заполнены.
Индеец не лгал. Коридор закончился и на всем протяжении маршрута Натан Валерьянович не увидел места для новых портретов, а Эрнест ни разу не поднял головы. Коридор закончился высокой старомодной конторкой, на которой лежал документ и стояла чернильница, наполненная бурой жижей. Индеец обо всем позаботился до приезда гостей и не собирался тратить на процедуру много времени.
— Подписывать разборчиво, аккуратно, — сказал он. — Дату не ставить. Не ваше дело, когда придет срок.
Эрнест выхватил перо из чернильницы, и налил на конторке лужу.
— Пока не прочту, ничего не буду подписывать, — предупредил Натан, отбирая перо у ребенка.
Индеец усмехнулся. Эрнест пришел в ярость.
— Перестань! — прошипел он. — Здесь не принято!.. Так не по правилам! Мы можем остаться ни с чем! Я уже подписал. Просто поставь свою закорюку и уходим домой.
Индеец усмехнулся еще раз и отошел от спорщиков на пару шагов, чтобы их дебаты с чернильными брызгами не обгадили его костюм.
— Эрнест! — рассердился Натан. — Запомни на всю жизнь: прежде чем ставить подпись на документ, надо его внимательно прочитать! Документ для того и составляется, чтобы потом использовать его против тех, кто подписывал, не читая.
— Я не собираюсь читать! — отрезал мальчишка.
— Зато я собираюсь!
Натан Валерьянович взял бумагу и понял, что очки для чтения оставил в машине. Он ни буквы не разглядел. Только догадался по количеству абзацев, что контракт имеет три пункта.
— Читай, — сказал он. — Читай вслух и думай над каждым словом!
Эрнест задумался над первым абзацем.
— Дядя Натан… Здесь написано, что после заключения сделки, моя жизнь будет принадлежать не мне, а ему, — он указал пальцем в сторону высокой фигуры, окаменевшей на фоне мемориала.
— Тебя устраивает такое положение вещей?
— Не знаю, — пожал плечами Эрнест. — Здесь еще написано, что я безукоризненно должен выполнять указания Гида, даже если они не будут относиться к игре. Не я буду жить в своем теле, он будет жить там вместо меня.
— И это тебя устраивает?
— Еще здесь написано, — мальчик перешел на шепот, — дядя Натан, здесь написано, что за время жизни я обязан совершить несколько ритуальных жертвоприношений.
— Это как? — удивился профессор.
— Очень просто: замучить до смерти кого-то из моих близких и притащить на святой алтарь в обмен на удачу. Когда и кого, он скажет… — слезы, не успевшие высохнуть, вновь навернулись на глаза. — Дядя Натан, как же так?
— Вот что! — решил Натан Валерьянович… взял контракт и порвал его на куски. — Я, на правах отца, запрещаю вам приближаться к мальчику с подобными предложениями. Или вы в корне пересмотрите условия сделки, или мы выберем другой вид спорта.
— Бестолковый какой-то папашка, — вздохнул индеец. — Мамашка — куда разумнее. Ну что ж, как знаешь, как знаешь… — сказал он, не повернув головы на рассерженного отца. — Желающие найдутся.
— Поищите их в другом месте, — ответил Натан. — Если вам не подходит здоровый мальчик с прекрасными физическими данными, который с удовольствием тренируется, поищите другого, который пожертвует всем, чтобы занять свое место в раме.
Но даже после этого индеец на Натана Валерьяновича не взглянул, только продолжал с насмешкой глядеть на слезы, что градом катились по щекам крошки-графа.
— Пойдем, — сказал Натан и повел Эрнеста обратно по коридору, увешанному портретами чемпионов. Крошка не видел стен, потому что слезы застилали глаза. — Ничего, — успокаивал Натан. — Мы дождемся, когда наш наставник поправится, выйдет из больницы… когда у него заживет рука и он сможет держать ракетку, чтобы заниматься с тобой. Извинимся, если надо. Мы извинимся? — мальчик кивнул, глотая слезу. — Мы пройдем медкомиссию, составим расписание тренировок, запишемся в их бассейн, чтоб далеко не ездить. Ты ведь хочешь играть, Эрнест? Тебе ведь нравится теннис? Что с того, что они помешают тебе стать чемпионом? Мы еще посмотрим, как у них это получится! Если ты будешь хорошо тренироваться, то обыграешь, кого захочешь. Ты же говорил, что спорт — это честный способ заниматься ерундой. Какой же он честный, если тебе предлагают такую гнусную сделку? Это совершенно нечестно с их стороны, и ты не должен переживать по этому поводу. Ты должен играть и тренироваться, тренироваться и играть. Запретить себе даже думать о том, что в спорте есть еще какой-нибудь способ достичь успеха. Если будешь уверен в том, что ты самый сильный, никто не сможет тебе помешать. — Малыш закрыл ладонью глаза. Чтоб чемпионы, развешанные на стенах, не видели его слез. — Ничего, ничего… — утешал ребенка Натан. — Все утрясется и образуется. Не знаю, малыш, что ты в жизни проиграл, не подписав контракта, одно могу сказать точно: сегодня ты выиграл главное, ты не потерял уважение к себе. Думаю, что все мы, и мама твоя особенно, будем гордиться тобой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
