Масапо, несущегося ко мне со скоростью, никак не ожидаемой от такого тучного мужчины. За ним гнались свирепого вида палачи, а чуть позади — вся толпа.
— Смерть злодею! — кричали люди.
Масапо добежал до меня, рухнул на колени и, задыхаясь, выпалил:
— Спаси меня, Макумазан! Я невиновен. Это Мамина, она колдунья! Мамина…
Больше Масапо ничего сказать не успел — палачи набросились на него, как собаки на оленя, и оттащили его от меня.
Я отвернулся и закрыл ладонями глаза.
На следующее утро я покинул Нодвенгу, ни с кем не прощаясь: после всего случившегося мне страстно захотелось сменить обстановку. Скоула и одного из моих охотников мне пришлось, однако, оставить, чтобы они собрали в городе причитающийся мне скот.
Спустя месяц или чуть больше они догнали меня в Натале, приведя с собой скот, и рассказали, что Мамина, вдова Масапо, вошла в дом Садуко, став его второй женой. В ответ на мой вопрос они добавили, что, по слухам, принцесса Нэнди не одобрила выбор Садуко, посчитав, что Мамина не принесет ему счастья. Но поскольку ее муж казался без памяти влюбленным в Мамину, позже она отвергла свои возражения и, когда Панда спросил, дает ли она согласие на этот брак, ответила, что, мол, хоть и желала бы для Садуко другую жену, никак не связанную с убившим ее сына колдуном, она все же готова принять Мамину как свою сестру и сумеет указать этой женщине ее место.
Глава 11
ГРЕХ УМБЕЛАЗИ
Прошло почти полтора года, и осенью 1856 года я вновь очутился в краале Умбези, где намечалась многообещающая сделка по продаже огнестрельного оружия. Что ж, как торговец, я не мог себе позволить пренебречь рынками, найти которые довольно сложно, и потому прибыл сюда.
Должен признаться, за эти восемнадцать месяцев многое в моей памяти подернулось дымкой забвения, в особенности воспоминания, имевшие отношение к туземцам, к которым я в основном проявляю лишь философский и деловой интерес. Поэтому, надеюсь, мне не поставят в вину тот факт, что я позабыл большую часть подробностей «дела Мамины», как я его называю. Впрочем, едва ли не все эти подробности живо воскресли в моей памяти, когда первым встреченным мною неподалеку от крааля Умбези человеком оказалась именно красавица Мамина. Нисколько не изменившаяся и все такая же обворожительная, она сидела в тени дикой смоковницы, обмахиваясь ее листьями.
Я соскочил с кузова моего фургона и помахал ей рукой в знак приветствия.
— Сийякубона, Макумазан, — сказала она. — Сердце мое радо снова видеть тебя.
— Сийякубона, Мамина, — ответил я, опустив упоминание о том, радо ли мое сердце. Затем, не сводя с нее глаз, добавил: — Правду ли говорят, что у тебя новый муж?
— Правду, Макумазан. Мой прежний возлюбленный теперь стал моим мужем. Ты знаешь, о ком я, — о Садуко. После смерти злодея Масапо он проходу мне не давал, а король и инкосазана Нэнди так уговаривали меня, что я согласилась. К тому же Садуко, честно говоря, подходящая партия… или казался таковым.
К этому времени мы с ней уже шагали бок о бок, поскольку фургоны мои ушли вперед к месту старой стоянки. Я остановился и взглянул на нее.
— Казался? — повторил я. — Что ты хочешь этим сказать? Почему «казался»? Ты снова несчастлива?
— И да и нет, Макумазан. — Она пожала плечами. — Садуко обожает меня больше, чем… мне хотелось бы, поскольку из-за этого он пренебрегает Нэнди, которая, между прочим, родила ему второго сына, и хотя Нэнди — молчунья, я чувствую, что она сердится. Короче говоря, — невольно вырвалось у нее, — я всего лишь игрушка. А Нэнди — знатная госпожа, и такое положение меня совсем не устраивает.
— Мамина, если ты любишь Садуко, тебе должно быть все равно.
— Люблю, — горько обронила она. — Пф! А что такое любовь?.. Но этот вопрос я тебе уже когда-то задавала.
— Почему ты здесь, Мамина? — спросил я, не ответив на ее вопрос.
— Потому что здесь Садуко и, конечно же, Нэнди, ведь она никогда не покидает его, а он никогда не оставляет меня. А еще — потому что ожидается приезд принца Умбелази. И потому, что плетутся заговоры и грядет большая война, в которой погибнет очень много народу.
— Между Кечвайо и Умбелази?
— Да, между Кечвайо и Умбелази. Для чего, ты думаешь, твои фургоны так загружены ружьями, за которые будет уплачено столько голов скота? Не для охоты же, верно? Нынче этот маленький крааль моего отца превратился в штаб исигкоза, то есть приверженцев Умбелази, а крааль Гикази стал штабом узути, партии принца Кечвайо. Бедный мой отец! — добавила она, сопроводив вздох характерным пожатием плечами. — Воображает себя великим человеком, прямо как тогда, когда он застрелил слона на охоте с тобой, Макумазан, — но я частенько спрашиваю себя, чем же все это закончится — для него и всех нас. И для тебя в том числе.
— Для меня? — изумился я. — А я-то какое отношение имею к вашим зулусским распрям?
— Это ты узнаешь, когда покончишь с ними, Макумазан. Но вот мы и пришли, и, прежде чем мы войдем в крааль, я хотела бы поблагодарить тебя за то, что ты попытался защитить моего несчастного мужа Масапо.
— Я сделал это лишь потому, что считал его невиновным.
— Знаю, Макумазан. Я тоже так считала, хотя всегда ненавидела его — о чем я тебе, конечно, говорила, — человека, выйти за которого меня заставил отец. Однако с той поры я кое-что узнала и теперь уже не думаю, что Масапо
