Он вызвал своего заместителя по политической работе капитана Оржеха, и грустно произнёс:
— Таперича нас, Оржех, ждёт дорога на Голгофу. Мне порой кажется, что лучше всего было бы уйти на гражданку!
— Это нервы, товарищ майор, — успокаивал его капитан, — в трудную минуту в голову чего только не приходит. Когда я во втором классе принёс домой девять двоек, то всерьёз подумывал о самоубийстве.
— Да нет, Оржех, — покачал головой Таперича, — вот если бы меня сделали майором на железной дороге или у пожарников…
— Об этом нам нельзя и думать, товарищ майор, — твёрдо сказал капитан, — Что станет с нашей армией, если из неё уйдут лучшие люди? То, что вы сейчас сказали, было проявлением пораженчества. Я уверен, товарищ майор, что это была лишь минутная слабость.
Майор Галушка приободрился, с благодарностью погладел на замполита, согласно кивнул головой и звучным, уверенным голосом произнёс своё любимое изречение:«Что было, то было. Таперича я майор!»
Кефалин карабкался по серпантину на Зелёную Гору. Ясанек, который приехал на слёт вместе с ним, уже давно был в замке, а агитатора задержали два пива в ресторане «У Яндика».
— Эй, Кефалин! – раздалось неожиданно, — Вы что тут делаете?
Кефалин увидел великого Таперичу, который выбрался из придорожных кустов и шагал к нему.
— Товарищ майор, рядовой Кефалин, — доложил агитатор, — Прибыл на слёт председателей комсомольских дружин и ротных агитаторов!
— Вы что, председатель? – удивился майор, — Как вы можете быть председателем, когда вы насквозь гнилой?
— Я не председатель, а ротный агитатор, — поправил его Кефалин.
— Э! – ухмыльнулся Таперича, — Знаю я таких агитаторов! Агитируют, агитируют, да ничего не наагитируют. Вы вот, Кефалин, читали «Историю ВКП(б)»?
— Конечно, товарищ майор, — ответил агитатор.
— А «Вопросы ленинизма»? – не отставал майор.
— Даже два раза! – подтвердил Кефалин.
— А поняли что‑нибудь? – поинтересовался Таперича.
— Да, товарищ майор, — сказал Кефалин твёрдым голосом, — Я всё не только изучил, но и понял.
— Своей бабушке заливайте, — осклабился Таперича, — Я вот майор, и ничего оттудова не понял!
Таперича покинул замок, и это стало командой к ослаблению бдительности и зоркости. Дежурный по роте закинул ноги на стол, актёр Черник в телефонном узле принялся жарить яичницу со шкварками, а повара с начальником продсклада разложили партию в марьяж.
Открылись двери древней часовни, и на свет осторожно вышли кладовщики — Франта Вонявка, автоугонщик Цимль, портной Мольнар, сапожник Швец и остальные. Убедившись, что на горизонте чисто, они развалились на ступенях часовни и принялись целенаправленно загорать.
— О–о, продолжают прибывать проверенные кадры, — вдруг заорал Вонявка, вскочив во весь рост, — Твою мать, тебя здесь ещё не хватало!
— Знаю, что надо вам подтянуть дисциплину, — ответил Кефалин, с трудом карабкаясь в гору, — Сознательности вам недостает, голубчики!
Он ожидал, что в ответ Вонявка произнесёт что‑нибудь непечатное, но тот лишь пристойно ухмыльнулся.
— Слышь, ты, агитатор, — сказал он мирно, — корова сознательная, как там у вас в роте?
— Все в восторге о того, что смогут послужить на год дольше, — сказал Кефалин, — Говорят, даже пишут благодарственное письмо!
— Нас тоже пробрало, — поделился Вонявка, — Как нам прочитали, мы все рыдали, как черепахи. Цимль вон старый преступник, а слезы у него из глаз текли, как говно у кобылы!
— Это были слёзы радости, — отозвался Цимль, — Что я на твою тухлую рожу буду глазеть ещё целый год.
Вонявка оставил его слова без внимания. — Мы все в целом справились, — продолжал он, — а Брабенец хотел прыгнуть с башни. Только когда он лез на башню мимо часов, то порезался об шестерёнки, и пришлось его отнести в лазарет.
— А как поживает тот симулянт, Налезенец? — перебил его Цимль, — всё ещё покушается на самоубийство?
— Уже насимулировал увольнение из армии, — охотно поведал Кефалин, — и девятнадцатое самоубийство ему, наконец, удалось. И недели не прожил на гражданке, как прыгнул под международный поезд.
— Уходим один за другим, — задумчиво произнёс Вонявка, — Рокеш вот тоже нажрался, уснул под забором, и во сне у него лопнул мочевой пузырь. Так его и не спасли.
— Все там будем, — констатировал Цимль, — Рано или поздно.
— Тебе на этот счёт переживать нечего, — поддел его Вонявка, — Тебя, Преступная Башка, застрелят при попытке к бегству.
— Ты не каркай, — проворчал Цимль, — В Панкраце и для тебя хватит места.
— Я приличный мальчик с наилучшей репутацией, — ответил Вонявка, — А если мне захочется прокатиться в автомобиле, то я его себе куплю.
— Насчёт этого ты достаточно тупой, — сказал Цимль, — но тебя, скорей всего, закроют за что‑нибудь ещё. У нас был ротмистр Макеш. Всю жизнь был порядочным человеком, вёл честную жизнь, а в семьдесят лет его посадили за преступления против нравственности.
— И что же сотворил этот кобель? – заинтересовался Вонявка.
Но этого он не узнал, потому что на изгибе дороги показался майор Таперича, возвращающийся в замок. Кладовщики молниеносно скрылись в часовне, и Кефалин тоже попытался исчезнуть из поля зрения властелина Зелёной Горы, но неудачно.
— В чём дело, Кефалин? – закричал Таперича, — Почему вы агитируете перед костёлом? Или вы тут молитесь?
— Я устал, — ответил Кефалин, — потому что у меня плоскостопие, и дорога в гору меня утомила. Я остановился, чтобы немного отдохнуть.
Таперича подошёл ближе. Он дышал ровно, без малейших признаков усталости.
— Кефалин! – рявкнул он внезапно, — Валите на свой слёт сраных агитаторов, или я вас взъебну! Солдат либо бежит, либо умер! А вы умрёте, Кефалин, вы умрёте!
Чуть позже Таперича вошёл в часовню.
— Смирно! — заорал Вонявка, заваленный портянками, но майор лишь махнул рукой. — Кто тут швец? — спросил он, — Мне нужен швец!
Из‑за статуи святого Яна Непомуцкого выглянул сапожник Швец. Представляясь майору, он ожидал самого худшего, потому что утром он без увольнительной ходил в Клаштер выпить пива, и теперь опасался, что кто‑то на него донёс Тапериче. Но майор открыл портфель и вытащил полотняную детскую куртку.
— Эту вот куртку я купил своему сыну, — сказал он, — у неё слишком длинные рукава. Укоротить и принести в канцелярию!
Он сунул куртку Швецу в руки и, даже не дожидаясь ответа»Есть», важно покинул часовню.
Кладовщики дико расхохотались, а несчастный башмачник попытался выкрутиться:
— Пепик, — обратился он к Цимлю, — укоротишь ему рукава? Ставлю пять пльзенских!
— Ни за что! — отрезал угонщик, — Я с лампасниками не вожусь и личных сделок с ними не заключаю. Ни стежка, мой храбрый портняжка, ни стежка!
— Кто б говорил! — злился Швец, — Дал бы он куртку тебе, укоротил бы, как миленький.
Но Цимль лишь злорадно скалился, радуясь затруднениям сапожника.
— Миша! — обратился Швец к Мольнару, — Сделай! Как будешь заступать дежурным по роте, я выйду вместо тебя!
Мягкосердечный Мольнар начал обдумывать предложение, но тут вмешался Вонявка.
— Иголочка моя! — заорал он на Мольнара, — Если ты ему поможешь, то я тебе разобью морду! Мне этого делать не хочется, но ничего другого не остается!
— Не пойдёт, — сказал Мольнар Швецу, — но с такой мелочью ты справишься и сам. Только отложи в сторону молоток!
— Зачем? — удивился Цимль, — пара гвоздей не повредит.
— Отвалите! — зарычал сапожник, — Но запомните: когда вы у меня что‑то попросите, я буду твёрд, как скала!
— Ну ты крут, — заметил Вонявка, — Достаточно пробку понюхать!
Швец показал им неприличный жест и унёс куртку в ризницу, и долгое время там копошился, горько вздыхая при этом.
— Может, пойти ему помочь? — спросил жалостливый Мольнар, но опять столкнулся с всеобщим несогласием.
Где‑то через час появился Швец, в руках он держал куртку, которая больше напоминала безрукавку.
— Вот видите, идиоты, — зарыдал он, — Насколько я знаю Таперичу, я получу пятнадцать дней строгача, и потащусь на объект отрабатывать новую куртку.
И с выражением обреченности ни лице он покинул часовню.
— Дурацкая шутка получилась, — сказал Мольнар, — Хоть он и сапожник, но мы ему могли бы и помочь.
— Ничего уже не поделаешь, — пожал плечами Цимль, — из этой куртки теперь можно сделать разве что пилотку.
— Авось Таперича его не сошлёт, — успокаивал свою совесть Вонявка, — Портным во все времена везло. Вот увидите, получит десять дней обычного ареста, и будет свободен!
Но Таперича повёл себя фантастически. Внимательно осмотрев изуродованную куртку, он и бровью не повёл. Потом он брезгливо взял её в руки, отнёс в мусорное ведро и грустно посмотрел на дрожащего Швеца.
— Товарищ швец, — сказал майор, покачивая головой, — Вам надо тут оставаться сержантом сверх срока. На гражданке вы себя не прокормите!
Агитаторы и председатели комсомольских дружин прибыли почти в полном составе. Не хватало только агитатора из Горни–Планы, который за несколько дней до того попытался пересечь государственную границу. Активисты, лица которых не излучали особенного энтузиазма, расселись в политкомнате вокруг приготовленных столиков, а на трибуну, как и ожидалось, взошёл капитан Оржех.
