на Бал прессы и хотел бы подарить его участникам книгу, о которой говорил Богданнов в Дагомысе. Могу я рассчитывать на помощь Союза журналистов? – спросил он.
– Мы такими делами не занимаемся, – отбросилась словами Козина.
– А на Бале прессы будет презентация книг? – подошел с другой стороны Алик.
– Не знаю, – отштамповала Козина.
– Но я для того и еду, чтобы раздать книгу, – обескуражено сказал Алик.
– Это ваша проблема, – отрезала Козина.
Получалось, что презентации его книги не было в программе Бала прессы и слова, которые мог сказать Богданнов о его книге, опять уйдут мимо цели.
«Звонить Богданнову? Он и так много сделал, не забыл и приглашение прислать, как обещал, – пресек надежды на царя батюшку Алик. – Видимо, он передумал насчет слова о книге, иначе Козина бы была в курсе».
Оставалось только съездить в Москву, отдохнуть и готовиться к тому, что его окончательно кончат в маленьком нефтяном городе за эту самую книгу…
***
По Зубовскому бульвару до малозаметного подъезда Союза журналистов России Алик шел не торопясь. Воздух, перетравленный выхлопными газами, если сравнивать его с воздухом маленького нефтяного города, казался более свежим и поэтическим. Шум автомобилей радовал, поскольку в маленьком нефтяном городе это был символ наступающей весны.
Старый лифт с грязными, поломанными кнопками доставил его на четвертый этаж и впереди открылся протяженный коридор, на стенах которого висели фотографии лауреатов премии «Золотое перо России». Алик прошел вдоль множества фотографий и исчез в кабинетах Союза…
***
Вызов сердца
«Природное в человеке лучше понимает его выгоду, чем разумное, поскольку поселилось в человеке намного раньше»
В бухгалтерии Союза журналистов России что-то не ладилось с кассовым аппаратом. Кассирша нервничала, то вставляла, то вытаскивала кассовую ленту, включала-выключала аппарат, но тот упорно не хотел печатать чек.
Внезапно пуховик стал необычайно жарок. Алик захотел выйти из бухгалтерии, чтобы прогуляться до кабинета Богданнова, а там, если повезет встретиться с ним, а заодно и проветриться. Зачем? – непонятно, но зря что ли приехал? Этот поток мысли нахлынул, как хулиганский свет, разрывающий темноту сна. Вставать неохота, но надо.
– Пока вы печатаете документы, я выйду на минуту, – сказал Алик.
Едва он закрыл дверь в бухгалтерию, как увидел среднего роста средней полноты седоватого человека. Тот стоял к нему спиной и разговаривал с какими-то женщинами, судя по всему работницами Союза журналистов.
«Вроде Богданнов! – восхитился собственной удаче Алик.
В его сердце опять возникли теплые чувства к человеку – одному из немногих властьимущих, похваливших его книгу.
– Всеволод Леонидович? – полувопросительно произнес Алик.
Богданнов повернулся к Алику, на его лице появилась искренняя радость, и он притянул Алика к себе как доброго знакомого, друга.
Алик не любил такого обращения, но протест его не был сильным и, когда Богданнов крепко прижал его к себе, он ощутил его небритую щеку и вспомнил любимого им отца Марины. Тот тоже любил целоваться, любил теплые отношения, и в контакте с Богданновым было что-то родное…
– Ну, как ты? – спросил он Алика так, будто ждал и думал о нем.
– Да вроде нормально, – сказал Алик, не привыкший жаловаться на судьбу.
Он не любил разговоров о недостатке денег, о нехватке времени, которыми люди в основном пользуются для отказа от каких-либо предложений. Не любил он и жаловаться и просить, потому что воспринимал просящих, как собак, висящих на полах пальто тех, кто может что-то дать. Он добивался и брал то, что ему вынуждены были дать. Весь его опыт говорил о том, что дают только тогда, когда хотят, и лишь иногда это совпадает с просьбой.
– Ты смотри, осторожнее, – по-отечески предупредил Богданнов. – Не нарывайся на неприятности. Книгу твою я понемногу раздаю. Молодец, хорошо написал.
– Вот вы ее прочитали. Разве она не достойна «Золотого пера России»? – спросил Алик внезапно, даже не осознав, как эта фраза сформировалась и вырвалась наружу.
Это был вопрос, который он давно хотел задать, это был вопрос, а не прямая просьба, но все же просьба, но Алик внезапно на мгновенье почувствовал, что он сделал все правильно. Лауреаты уже известны, а вопрос этот задать требовалось, учитывая долгую борьбу за признание. Пауза затянулась.
– Это хорошая книга, – не ответил на вопрос Богданнов. – Ты на Бал собираешься?
– Да, – ответил Алик.
– Тогда вечером и поговорим, – ответил Богданнов, – а сейчас у меня дела.
Люди, облеченные властью, словно бы сидят в коконах из других людьми, составляющих систему и определяющих ее лицо, но пробравшись сквозь кокон, нет гарантии, что там найдешь человека. Чаще – неприятная личинка. Богданнов, как показалось Алику, оказался исключением из этого правила.
ЗОЛОТОЕ ПЕРО
«Если бы человек мог сразу иметь все, то разве б он смог почувствовать счастье пути и разве смог бы оценить, то, что имеет?».
На втором этаже центра международной торговли на Краснопресненской набережной под живую музыку камерного оркестра разлетались бутербродики, нанизанные на зубочистки, и пластмассовые стопки с армянским коньяком. Все быстро съедалось и выпивалось, подпитывая невнятный шум разговоров, зависший над праздничной
толпой, словно легкое летнее облако. И это облако продолжало оставаться летним, пока взгляду Алика не предстали покрытые синими скатертями столы, на которых лежали стопки чужой литературы.
Даже изображение на небольшом откидном экране видеокамеры, которой Алик собирал видеоряд, вскричало:
«Здесь хватило бы места и для твоих книг!»
Поэтому, увидев секретаря Союза Козину, он отвел взгляд от видеокамеры и недоброжелательно посмотрел в ее сторону, но, к своему удивлению, в ответ получил поощрительную улыбку.
«Делает вид, что ничего не произошло», – оценил Алик…
Распахнулись двери в огромный зал, до самой сцены заполненный столами с закусками, как в хорошем ресторане, и праздничная толпа рассыпалась по местам, обозначенным на входных билетах.
Соседи Алика по столу оказались похожи на откормленных буржуев, а не на журналистов, они принявшиеся тут же разливать вино и вкушать, ведя высокостатусные разговоры. Алик бросил на стул сумку из-под видеокамеры и забегал между столами в поисках хорошего кадра.
Траурная музыка ворвалась неожиданно. Зал встал.
«…не перекупленные пиарщики, а бесстрашные журналисты, не боясь угроз сильных мира сего, разоблачали зло. А прямо названное зло, разоблаченное перед миром, как правило, утрачивает свой дьявольский кураж», – неслось из динамиков, а на экране сменялись фотографии погибших журналистов.
«Если бы все происходило так, если бы, – раздумывал Алик. – Но разве эти сытые люди, исполняющие ритуал – и есть те самые журналисты, к которым обращены высокие слова, или это чиновники с их преступным благополучием, сохраняющие траурные лица, а в душе усмехающиеся
