— Но мы не можем! Я должна вам еще…
— Забудь о деньгах, — повторяет папуля с неожиданным раздражением — Я хочу, чтобы ты усвоила: долга больше нет. Совсем. Ни пенни.
Но я все еще не могу прийти в себя и перевожу смущенный взгляд с папы на маму. Потом снова на папу. И очень-очень медленно — опять на маму.
Все это крайне странно. И в то же время кажется, что мы впервые за много лет видим друг друга в истинном свете. Как будто встретились после долгой разлуки и здороваемся. И… вроде как действительно начинаем все сначала.
— Мы вот тут думали: как насчет небольшого отпуска в будущем году? — спрашивает мамуля. — С нами.
— Только… мы трое? — уточняю я.
— Только мы трое, — подтверждает мама, нерешительно улыбаясь. — Вот было бы весело! Правда, если у тебя другие планы, мы не обидимся.
— Нет! Я поеду! Обязательно! Но… что… — Я не могу заставить себя произнести имя Керри.
Родители снова переглядываются и отводят глаза.
— Керри шлет тебе привет, дорогая! — бодро сообщает мамуля и громко откашливается. — Знаешь, она, по-моему, хотела поехать в Гонконг. Погостить у отца. Они не виделись уже лет пять. Может, им самое время… немного побыть вместе.
— Верно, — киваю я. — Хорошая мысль.
Невероятно! Просто невероятно! Все переменилось. Как будто чья-то невидимая рука подбросила в воздух нашу семью, перемешала и стерла прошлое. Ничто уже не будет как раньше.
— Эмма, мы чувствуем, — начинает отец и замолкает. — Мы чувствуем, что, возможно, не всегда замечали… — Он осекается и энергично трет кончик носа.
— Капуччино, — объявляет официант, ставя передо мной чашку. — Фильтрованный кофе… капуччино… пирожное с кофейным кремом… лимонное пирожное… шоколадное…
— Спасибо, — перебивает мамуля. — Большое спасибо. Теперь мы сами управимся.
Официант снова исчезает, и она оборачивается ко мне:
— Эмма, мы хотим сказать, что… что очень гордимся тобой.
О Боже. О Боже, я сейчас заплачу!
— Правда? — выдавливаю я.
— Да, — подхватывает па. — То есть мы оба, твоя мать и я, мы всегда… и всегда будем… мы оба…
Он останавливается, тяжело дыша. Я боюсь слово вымолвить.
— Я пытаюсь сказать, Эмма, поскольку мы уверены, что ты… и уверен, что мы… все… и что… — Он нервно промокает потное лицо салфеткой. — Дело в том, что… что…
— О, Брайан, да просто скажи своей дочери, что ты ее любишь. Хоть раз в своей чертовой жизни! — кричит мамуля.
— Я… я люблю тебя, Эмма, — сдавленно произносит отец. — О Иисусе. — И что-то смахивает с ресниц.
— Вот видишь! — всхлипывает мама, тыча платком в глаза. — Я знала, что приезд сюда не был ошибкой!
Она хватает меня за руку, я вцепляюсь в руку отца. И мы трое неловко обнимаемся.
— Знаете, все мы священные звенья в вечном круге жизни, — шепчу я во внезапном приливе чувств.
— Что? — Родители ошарашенно смотрят на меня.
— Э-э… не важно. Не обращайте внимания.
Я высвобождаю руку, делаю глоток капуччино, поднимаю глаза.
И сердце едва не останавливается.
На ступеньках кафе стоит Джек.
22
Я, замерев, смотрю на него сквозь стеклянные двери. Он вытягивает руку, толкает дверь и в следующий миг оказывается в зале.
Пока он идет к нашему столу, я будто переживаю последние дни заново. Это человек, которого, как казалось, я любила. Человек, который беззастенчиво воспользовался моей доверчивостью. Теперь, когда я кое-как справилась с потрясением, я вновь ощущаю прежние боль и унижение.
Только я не поддамся. Буду сильной и гордой.
— Не обращайте на него внимания, — приказываю я.
— На кого? — удивляется отец, поворачиваясь. — О!
— Эмма, мне нужно поговорить с тобой, — взволнованно просит Джек.
— А мне не нужно.
— Простите, что помешал, — обращается он к родителям. — Эмма, всего минуту. Пожалуйста.
— Я никуда не иду, — отрезаю я, дрожа от возмущения. — Могу я спокойно выпить кофе с родителями?
— Пожалуйста, — повторяет он, садясь за соседний столик. — Я хочу объяснить. Извиниться.
— Что ты можешь сообщить мне такого, чего я уже не знаю? — Я свирепо смотрю на маму с папой. — Сделайте вид, что его здесь нет. Так о чем мы говорили?
В ответ — молчание. Родители переглядываются, и я вижу, как мама что-то пытается беззвучно прошептать, но, заметив, что я за ней слежу, поспешно берется за чашку.
— Ну… неужели нам не о чем поговорить? — спрашиваю я в отчаянии. — Итак, ма?
— Да? — оживляется она.
В голове ни единой мысли. Не могу ничего сообразить. Джек! Джек сидит всего в двух шагах от меня!
— Ну, как гольф? — вымучиваю я наконец вопрос.
— Э… прекрасно, спасибо.
Мамуля стреляет глазами в сторону Джека.
— Не смотри на него! — тихо приказываю я. — И… и, па! Как твой гольф?
— Тоже н-неплохо, — заикается он.
— О чем вы только думаете? — упрекаю я, вертясь в обе стороны.
Тишина.
— Дорогая! — внезапно вскидывается мамуля, театрально всплескивая руками. — Только взгляни на часы! Мы опаздываем… на… на… выставку скульптур.
— Да неужели?
— Рады были повидаться, Эмма.
— Вы не можете так уйти! — кричу я в панике.
Но отец уже открыл бумажник и кладет на стол двадцатифунтовую банкноту. Мама встает и надевает белый жакет.
— Послушай его, — шепчет она, наклоняясь ко мне для поцелуя.
— Пока, Эмма, — кивает папа, смущенно стискивая мне руку. И не успеваю я глазом моргнуть, как они исчезают.
Как они могли так поступить со мной?
— Видишь ли… — начинает Джек, едва дверь захлопывается.
Я решительно поворачиваю стул спинкой к нему.
— Эмма, я прошу…
Я, еще более решительно, поворачиваю стул до тех пор, пока не упираюсь взглядом в стену. Может, теперь до него дойдет.
Беда только в том, что я не могу дотянуться до своего капуччино.
— Возьми.
Оглядываюсь и вижу, что Джек уже сидит рядом и протягивает мне чашку.
— Оставь меня в покое! — говорю я сердито и пытаюсь вскочить. — Нам не о чем говорить. Не о чем.
Хватаю сумку, устремляюсь к двери, пылетаю на улицу и тут чувствую, как на плечо ложится рука.
— Мы могли бы по крайней мере обсудить, что случилось?
— Что тут обсуждать! — поворачиваюсь я. — Как ты меня использовал? Как предал?
— Ладно, Эмма, признаю, я поставил тебя в неловкое положение. Но… разве это такая уж трагедия?
— Трагедия? — восклицаю я, едва не сбивая с ног пожилую леди, волокущую тележку на колесиках. — Ты вошел в мою жизнь. Превратил ее в удивительный роман. Заставил меня влю… — Я замолкаю, тяжело дыша, потом продолжаю: — Ты сказал, что заворожен. Что захвачен моей жизнью. Заставил меня… думать о тебе, и я… я верила каждому твоему слову… — Мой голос начинает предательски дрожать. — Я верила всему, Джек. Откуда мне было знать твои скрытые мотивы? Ты воспользовался мной для своих дурацких исследований. Все это время ты… ты просто спекулировал на моих чувствах!
Джек долго смотрит на меня.
— Нет, — произносит он наконец. — Нет, подожди. Ты все не так поняла. — Он хватает меня за руку. — Все было иначе. Я вовсе ие собирался тебя использовать.
И у него еще хватает наглости заявлять такое?!
— Еще как собирался! — взвизгиваю я, выдирая руку и — едва не отрывая локтем пуговицу ни в чем не повинного пешехода. — Еще как собирался! Попробуй только сказать, что в этом чертовом интервью говорил не обо мне! Что не меня имел в виду! — Стыд охватывает меня с новой силой. — Во всех подробностях! Во всех проклятых подробностях!!
— Ладно. — Джек хватается за голову. — Ладно. Слушай. Я и не отрицаю, что речь шла о тебе. Не отрицаю, что ты проникла в самое… но это ничего не значит. — Он поднимает глаза. — Дело втом, что я все время думаю о тебе. И это чистая правда. Я все время думаю о тебе.
Светофор на переходе начинает пищать, призывая нас идти на зеленый. Подает мне знак устремиться прочь, а ему — погнаться за мной. Но мы почему-то не двигаемся с места. Я хочу устремиться прочь, но ноги не идут. Тело не повинуется. Должно быть, я хочу услышать больше.
— Эмма, знаешь, как мы с Питом работали, когда все только начиналось? — Темные глаза Джека прожигают меня насквозь. — Знаешь, как мы принимали решения?
Я отвечаю едва заметным пожатием плеч: мол, говори, если хочешь.
— Чистая интуиция. Стоит ли покупать это? Понравится ли то? Купили бы мы такое? Об этом мы спрашивали друг друга каждый день, сотни раз. — Джек замолкает и, очевидно, колеблется, прежде чем продолжить. — Последние несколько недель я был целиком поглощен новым проектом. И вдруг обнаружил, что постоянно спрашиваю себя: понравится ли это Эмме? Будет ли Эмма это пить? Захочет ли надеть?
Он на секунду прикрывает глаза, но тут же снова смотрит на меня.
