— Понимаю, — кивает Лиззи с таким видом, словно вот-вот заплачет сама. — Ты… в самом деле… его…
Она бросается ко мне и крепко обнимает.
И неожиданно неуклюже отстраняется.
— Надеюсь, я не смущаю тебя? То есть… не завожу или что-то…
— Лиззи, в последний раз — я не лесбиянка! — раздраженно втолковываю ей.
— Ладно, — поспешно соглашается она. — Хорошо. Прости. — Она снова стискивает меня и встает. — Пойдем. Тебе нужно выпить.
Мы выходим на крохотный, заросший плющом балкон, который хозяин при сдаче квартиры описывал как «просторную террасу на крыше», садимся на солнышке и пьем шнапс, купленный Лиззи в прошлом году в магазине дьюти-фри в Германии. При каждом глотке во рту невыносимо горит, но через несколько секунд по телу разливается приятное тепло.
— Мне следовало знать, — повторяю я, глядя в стакан. — Следовало знать, что мультимиллионеры не обращают внимания на таких, как я.
— Невозможно поверить, — в тысячный раз вздыхает Лиззи. — Невозможно поверить, что все это было подстроено. А начиналось так романтично! Он даже не поехал в Америку… и автобус… и розовый коктейль…
— В этом все и дело. — Слезы снова подступают к глазам, и я яростно их смаргиваю. — Это и есть самое отвратительное! Он точно знал, что понравится мне. В самолете я призналась, что мне надоел Коннор. Он понял, что в моей жизни не хватает волнений, интриг и большого романа. Вот и скормил мне все, что, по его мнению, я проглочу. А я верила… потому что хотела верить.
— Ты вправду считаешь, что все было задумано заранее? — спрашивает Лиззи, кусая губы.
— Еще бы, — отвечаю я со слезами. — Он специально преследовал меня, наблюдал, смотрел, что я делаю, хотел влезть в мою жизнь. Вспомни, как он заявился в спальню и всюду совал свой нос! Расспрашивал про каждую мелочь! Наверняка потом все записывал. Или держал в кармане включенный диктофон. А я… я сама же его и пригласила! — Делаю огромный глоток шнапса, и меня передергивает. — Никогда больше не смогу доверять мужчине. Никогда.
— Но он казался таким милым, — скорбно шепчет Лиззи. — Просто не верится, что он циник!
— Лиззи! Пойми! Такие люди не могут подняться на самый верх, не топча по пути людей. Они не имеют понятия о милосердии. Жестокость у них в крови.
— Правда? — удивляется Лиззи, сморщив лоб. — Может, ты и права. Боже, как тяжело такое сознавать.
— Это Эмма! — слышится пронзительный голос, и на балконе, яростно щурясь, возникает Джемайма в белом халате и с косметический маской на физиономии. — Как же! Мисс Я Никогда Не Беру Твою Одежду! Ну, что скажешь насчет моих туфель от Прады?
О Боже. Какой смысл теперь лгать?
— Они ужасно неудобные и жмут, — признаюсь я.
— Я знала! Так и знала! Ты лазишь в мой шкаф! Как насчет моего джемпера от Джозефа? И сумочки от Гуччи? — Джемайма просто в ярости.
— Какой именно? — бросаю я вызывающе.
Она на какой-то момент теряет дар речи.
— Ты брала все! — бросает она наконец. — Знаешь, я могла бы подать на тебя в суд! Потащить тебя в химчистку! — Она машет листком бумага перед моим носом. — Вот здесь список вещей, которые, как я подозреваю, носила не только я. Во всяком случае, последние три месяца!
— Да заткнись ты! Кому нужны твой дурацкие тряпки? — шипит Лиззи. — Эмма ужасно расстроена. Ее предал и унизил человек, которого она любила.
— Ах какая неожиданность! Какая ужасная трагедия! Сейчас в обморок упаду! — язвит Джемайма. — Да я с самого начала знала, что так и будет! Предупреждала же — никогда не рассказывай мужчине всего! Это до добра не доведет! Ну, разве я была не права?
— Предупреждала, что она не получит обручального кольца! — вступает Лиззи. — Откуда тебе было знать, что он окажется на телевидении и поделится со всей страной ее личными секретами? Могла хотя бы посочувствовать! Как не стыдно!
— Нет, Лиззи, она права, — униженно признаю я. — И была права с самого начала. Держи я свой глупый язык за зубами, ничего этого не случилось бы. — Тянусь к бутылке шнапса и угрюмо наливаю себе очередной стаканчик. — Отношения — это и есть война. Шахматная партия. А что я сделала? Выставила сразу все фигуры на доску и сказала: «Вот, бери их голыми руками!» — Я пью шнапс. — Говоря по правде, мужчина и женщина должны скрывать друг от друга все. Все, до последней детали.
— Не могу не согласиться, — кивает Джемайма удовлетворенно. — Лично я сообщу будущему мужу только основные факты…
Ее перебивает резкий звонок радиотелефона.
— Привет, — говорит она, нажимая кнопку. — Камилла? О! Э… минуту. — Джемайма зажимает рукой мембрану и испуганно смотрит на меня. — Это Джек, — шепчет она.
Я стою словно громом пораженная. Надо же, я почти вычеркнула Джека из своей жизни, из реальной жизни. Теперь он для меня лишь герой телепередачи, так и вижу, его лицо на телеэкране — улыбающееся, спокойное. В ушах звучат уничтожающие меня слова.
— Скажи, Эмма не хочет с ним говорить! — шипит Лиззи.
— Ну уж нет! Она просто обязана поговорить с ним, — шипит в ответ Джемайма. — Иначе он подумает, что победил!
— Но ведь…
— Дай трубку! — Я выхватываю телефон у Джемаймы. Сердце колотится так, что я почти не слышу себя. — Привет! — бросаю я коротко. На большее нет сил.
— Эмма, это я, — доносится знакомый голос, и вал эмоций неожиданно накрывает меня с головой. Хочется плакать. Ударить его. Может, даже покалечить…
Но я каким-то непонятным образом держу себя в руках.
— Больше не желаю говорить с тобой. Никогда. — И, тяжело дыша, даю отбой.
— Молодец! — восхищается Лиззи.
Телефон снова звонит.
— Пожалуйста, Эмма, выслушай меня! — просит Джек. — Понимаю, как ты расстроена. Но если позволишь мне объяснить…
— Ты плохо слышишь?! — кричу я, наливаясь краской. — Ты использовал меня, унизил, и я не хочу ни говорить, ни видеть тебя, ни…
— Пробовать, — подсказывает Джемайма, усердно кивая.
— …ни касаться. Никогда. Ни за что.
Снова выключаю телефон, марширую в комнату и выдергиваю вилку из розетки. Потом дрожащими руками вынимаю мобильник и как раз в тот момент, когда он начинает звонить, нажимаю кнопку.
Снова выхожу на балкон. Меня еще трясет от шока. Неужели вот так все и кончилось? За какие-то полчаса мой идеальный роман превратился в прах.
— Ты в порядке? — встревоженыо спрашивает Лиззи.
— Думаю… да. — Я падаю на стул. — Только немного трясет.
— А теперь, Эмма, — объявляет Джемайма, изучая свои ногти, — не хочу на тебя давить, но ты знаешь, что нужно делать, верно?
— А что?
— Отомстить! — Она поднимает голову и окидывает меня решительным взглядом. — Пусть заплатит за все!
— О нет! — не соглашается Лиззи. — Мстить — это низко! Разве не лучше просто повернуться и уйти?
— И что хорошего это даст? — парирует Джемайма. — Думаешь, это его проучит и твой уход заставит его трижды пожалеть о том, что он пересек тебе дорогу?
— Мы с Эммой всегда считали, что главное — чистая совесть и моральные принципы, — объявляет Лиззи. — «Жить спокойно — вот лучшая месть». Джордж Херберт.[39]
Джемайма непонимающе смотрит на нее.
— Не важно! — изрекает она, поворачиваясь ко мне. — Буду счастлива помочь. Месть, собственно говоря, — моя специальность. То есть хобби…
— О чем это ты? — спрашиваю я, избегая смотреть на Лиззи.
— Поцарапать машину, изодрать костюмы, зашить рыбу в занавески и дождаться, пока она протухнет… — тараторит Джемайма, словно декламируя стихотворение.
— И все это ты усвоила в школе? — удивляется Лиззи.
— Просто я на самом деле феминистка! — гордо объясняет Джемайма. — Мы, женщины, должны бороться за свои права! Знаешь, перед тем как выйти замуж за папу, мама встречалась с каким-то ученым типом, который нагло бросил ее! Три раза передумывал жениться — и это за три недели до свадьбы! Представляете? Так вот, как-то ночью она прокралась в его лабораторию и отключила дурацкие аппараты. Весь опыт пошел к чертям! Она всегда говорила, что Эмерсон свое получил!
— Эмерсон? — потрясенно ахает Лиззи. — Не… случайно, не Эмерсон Дэвис?
— Именно Дэвис!
— Эмерсон Дэвис, который едва не нашел лекарство от оспы?
— И что же? Ему не следовало издеваться над мамой, верно? — хмыкает Джемайма, вызывающе вскидывая подбородок. — Кстати, еще одна из маминых гениальных идей — ледяное масло. Каким-нибудь образом устраиваешь так, чтобы переспать с парнем еще раз, а потом спрашиваешь: «Как насчет массажного масла?» И втираешь его в… сама понимаешь. — Ее глаза сверкают. — Поверь, он такое надолго запомнит!
— Это тебе мама рассказала? — уточняет Лиззи.
— Да. Она у меня молодец, верно? Когда мне исполнилось восемнадцать, она усадила меня и заявила, что должна кое-что объяснить насчет мужчин и женщин.
