— Именно тогда она научила тебя втирать ледяное масло в мужские гениталии? — поражается Лиззи.
— Только если мужчина тебе насолил, — раздраженно уточняет Джемайма. — Да что это с тобой, Лиззи? По-твоему, мы должны позволить мужчинам вытирать о нас ноги? И все им спускать? Какой удар по феминизму!
— Я этого не говорила, — оправдывается Лиззи. — Просто не стала бы пользоваться ледяным маслом.
— А чем бы ты воспользовалась, умница наша? — язвительно интересуется Джемайма.
— Ну, — говорит Лиззи, — если бы я пала так низко, чтобы мстить, чего бы никогда не сделала, поскольку считаю это огромной ошибкой… — Она замолкает, переводит дыхание и торжествующе заканчивает: —…я поступила бы точно так же, как он. Сообщила бы всем его секреты.
— Собственно… что ж, совсем неплохо, — неохотно признает Джемайма.
— Нужно унизить его, — продолжает Лиззи с сознанием собственной правоты. — Пристыдить. И посмотреть, как это ему понравится.
Обе выжидающе смотрят на меня.
— Но я не знаю его секретов, — возражаю я.
— Подумай хорошенько, — советует Джемайма.
— Конечно, знаешь!
— Да нет же! Лиззи, ты с самого начала правильно определила наши отношения как односторонние. Я поделилась с ним своими секретами, а он ничего мне не сказал. Мы не были родственными душами. Я оказалась полной кретинкой.
— И вовсе не кретинкой, — качает головой Лиззи, сочувственно кладя руку мне на плечо, — просто очень доверчивой.
— Это, в сущности, одно и то же.
— Ты должна что-то знать, — настаивает Джемайма, — раз уж спала с ним! У него наверняка есть слабое место.
— Ахиллесова пята, — вторит Лиззи, и Джемайма бросает на нее странный взгляд.
— Это совсем не обязательно связано с ногами, — поясняет она и обращается ко мне с видом «Лиззи окончательно спятила». — Все, что угодно. Буквально все. Думай!
Я послушно закрываю глаза и отматываю ленту памяти назад. Но после такого количества шнапса ничего в голову не приходит.
Секреты… секреты Джека… вспоминай…
Шотландия. Неожиданно в голове всплывает спасительная мысль. Я открываю глаза, почти ошалев от радости. Да ведь я знаю один из его секретов! Знаю!
— Ну что? — с нетерпением допытывается Джемайма. — Вспомнила. Он…
Я растерянно осекаюсь, не зная, что делать.
Я обещала Джеку. Обещала.
И что из того? Что, черт возьми?!
Я снова задыхаюсь от нахлынувших эмоций. С какой стати мне держать свое идиотское слово? Ведь он-то поделился моими секретами со всем миром!
— Он был в Шотландии! — громко вещаю я. — А когда мы встретились в офисе, попросил держать это в тайне.
— Но почему? — удивляется Лиззи.
— Понятия не имею.
С минуту в комнате царит молчание.
— М-м-м… — добродушно тянет Джемайма. — Это не самый постыдный секрет в мире, верно? То есть куча людей живут в Шотландии. У тебя нет ничего получше? Ну… скажем, он не носит Нагрудную накладку?
— Нагрудную накладку? — изнемогает от смеха Лиззи. — Ты еще скажи — парик!
— Ну конечно, он не носит накладку. И парик тоже, — негодующе фыркаю я. — Ты в самом деле думаешь, что я могла бы встречаться с человеком, способным носить накладку?
— В таком случае нужно что-то придумать! — решает Джемайма. — Знаешь, до романа с ученым маму очень обидел какой-то политик. Ужасно с ней обошелся. Поэтому она пустила слух, что он получает взятки от коммунистической партии, и дело дошло до палаты общин. Она всегда твердила, что Деннис получил по заслугам!
— Не… не Деннис Ллуэллин? — осторожно осведомляется Лиззи.
— Э… да, кажется, именно он.
— Изгнанный с позором министр внутренних дел! — ужасается Лиззи. — Тот самый, который остаток дней потратил на то, чтобы оправдаться, и кончил в психушке?!
— А зачем он расстроил мамочку?! Поделом ему, — возражает Джемайма, гордо вскинув голову. И тут, к счастью, в ее кармане трещит таймер.
— Моя ножная ванна! — восклицает она и исчезает в комнате.
Лиззи сокрушенно качает головой.
— Не слушай ее. Она с тараканами. Абсолютная психопатка. Эмма, не смей распускать никаких сплетен о Джеке Харпере!
— И не подумаю! — негодующе отвечаю я. — За кого ты меня принимаешь? Так или иначе…
Я угрюмо смотрю в стакан, чувствуя, как улетучивается оживление. Кого я дурачу? И чем могу отомстить Джеку? Да ничем. У него просто нет слабых мест. Он могущественный влиятельный мультимиллионер. А я… жалкое… обыкновенное… ничтожество.
21
Утром я просыпаюсь с противным ощущением глухой щемящей тоски. И чувствую себя в точности как пятилетняя девчонка, не желающая идти в школу. Вернее, пятилетняя девчонка с жестоким похмельем.
— Не могу идти, — говорю я, когда стрелка приближается к половине девятого. — Не могу смотреть им в глаза.
— Можешь, — уверяет Лиззи, застегивая на мне жакет. — И все обойдется. Выше голову!
— А если они начнут издеваться?
— С чего это вдруг? Они твои друзья. И скорее всего уже обо всем забыли.
— Не забыли! И не забудут. Послушай, а нельзя мне остаться с тобой? — умоляю я, схватив ее за руку. — Я буду хорошо себя вести. Обещаю.
— Эмма, я уже объясняла, — терпеливо повторяет Лиззи, выдергивая руку. — Мне нужно в суд. Но когда ты вернешься, я буду дома и мы приготовим на ужин что-нибудь вкусненькое, хорошо?
— Конечно, — вздыхаю я. — Купим шоколадное мороженое?
— Ну конечно, — кивает Лиззи, открывая входную дверь. — А теперь иди. Все будет хорошо!
Чувствуя себя выброшенной на улицу собакой, я спускаюсь вниз и выхожу на улицу. Как раз в тот момент, когда к обочине подкатывает мини-фургон, откуда выходит мужчина в синей униформе с самым огромным букетом цветов, который мне когда-либо приходилось видеть. Букет перевязан темно-зеленой лентой. Мужчина, прищурившись, громко читает номер дома, потом обращается ко мне:
— Здравствуйте. Я ищу Эмму Корриган.
Что за черт?!
— Это я!
— Вот как?! — Он улыбается и достает ручку и тетрадь. — Значит, сегодня ваш счастливый день. Пожалуйста, распишитесь…
Я потрясенно смотрю на букет. Розы, фрезии, какие-то фантастические фиолетовые цветы, поразительные темно-красные пушистые помпоны… зеленые кружевные веточки, темные и светлые, похожие на аспарагус…
Пусть я и не знаю всех названий, ясно одно — это очень дорогие цветы.
И прислать их мог только один человек.
— Подождите, — говорю я, не обращая внимания на ручку. — Я хочу знать, от кого этот букет.
Вытаскиваю карточку, пробегаю глазами длинное послание, не вникая в смысл, пока не замечаю имя.
Джек.
Ненависть душит меня. И это после всего, что он наделал! Воображает, будто сможет откупиться от меня своим жалким веником?
Ну ладно — громадным роскошным букетом.
Но разве дело в этом?
— Спасибо, мне они не нужны, — говорю я, гордо расправив плечи.
— Не нужны? — непонимающе переспрашивает посыльный.
— Нет. Скажите тому, кто их послал: «Нет, спасибо, но это ей ни к чему».
— Что тут происходит? — слышу шепот за моей спиной. Оборачиваюсь и вижу Лиззи, не сводящую с букета глаз.
— О Боже. Это от Джека?
— Да. Но я не желаю их брать. Пожалуйста, унесите, — прошу я посыльного.
— Подожди! — кричит Лиззи, вцепившись в целлофан. — Дай хотя бы понюхать! — Она зарывается лицом в букет и глубоко вдыхает. — Вот это да! Просто невероятно! Эмма, ты нюхала?
— Нет, — сухо бросаю я. — Не нюхала и не собираюсь.
— В жизни не видела ничего прекраснее. Скажите, сэр, а что с ними будет?
— Понятия не имею, — пожимает плечами мужчина. — Выбросят, наверное, что же еще!
— Господи! — сокрушается Лиззи. — Какая нелепая трата…
Стойте! Она же не собирается…
— Лиззи, не могу я их принять! Не могу! Он подумает, что я согласилась с ним помириться!
— Тут ты права, — неохотно признает Лиззи. — Следует их отослать. — Она осторожно касается розового бархатистого лепестка. — Какая, однако, обида…
— Отослать! Да вы шутите!
О, ради всего святого! Теперь на сцене появляется Джемайма, по-прежнему в белом халате.
— Да ни за что! — вопит она. — Завтра я устраиваю вечеринку! Они идеально подойдут. Взгляните, какая фирма! «Смайт и Фокс»! Да вы хоть представляете, сколько это может стоить?!
— Плевать мне на то, сколько они стоят! — фыркаю я. — Это от Джека! Может, мне ему еще и поклониться? Не могу я принять букет!
— Почему нет?
Джемайма в своем репертуаре.
— Потому что… потому что это дело принципа. Взять их — все равно что сказать: «Я тебя простила».
— Вовсе не обязательно, — отмахивается Джемайма. — Ты можешь сказать: «Я тебя не прощаю». Или: «Я не потрудилась вернуть твои дурацкие цветы, потому что они для меня ничего не значат».
